Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

Пошла в бой и 1-я бригада. Чудеса храбрости показали офицеры. Дом за домом, квартал за кварталом – заняли половину города и вышли уже на главную улицу – Красную. У врага паника. Спешно грузятся красные на подводы и в поезда; лихорадочно эвакуируют свое награбленное имущество – все, что в данную минуту кажется наиболее ценным. Раненые, конечно, брошены. Завтра город очистят.

Но вдруг что-то мрачное и страшное ползет по рядам добровольцев. Люди бледнеют, руки опускаются, и винтовка валится на землю. Беззаветные храбрецы, закрыв лицо, рыдают как дети.

– Корнилов убит.

Эта ужасная весть несется в воздухе. Неприятель видит что-то недоброе и удваивает усилия. Отряд черноморцев вырывается с фланга, грозит отрезать армию от обоза.

Генерал Эрдели бросает всю конницу в атаку. Место топкое, поросшее кустами и деревьями. Черноморцы метким, прицельным огнем встречают кавалерию. Но месть, месть за убитого, – и полки несутся как бешеные. Рубят с плеча, топчут лошадьми, и отборное войско «товарищей» мечется в ужасе. Влезают в кусты, прячутся за деревьями, но везде достает их острая шашка, а пощады нет.

Триста всадников, однако, полегло на месте, и среди них красавец прапорщик, о котором упоминали раньше. Он пал в день смерти своего судьи. Защищая девственной грудью командира полка, баронесса Боде была сражена насмерть пулей в сердце.

Обходная колонна разбита, и грозная опасность для обоза, со всеми ранеными, миновала.

В ночь с 31 марта на 1 апреля намечен был общий штурм столицы. Но командующий был убит, и это страшное событие должно было повлиять на все дальнейшее. Л. Г. Корнилов был смертельно ранен и контужен большевистской гранатой, взорвавшейся в комнате, где он сидел один за столом, рассматривая карту окрестностей Екатеринодара. В момент взрыва в комнату входил адъютант Долинский со стаканом чая для генерала, но был выброшен газами взрыва. Прибежавшими штабными командующий был найден лежащим на полу в бессознательном состоянии. Через час, около 9 часов утра, 31 марта 1918 года, Л. Г. Корнилов, не приходя в сознание, скончался.

Его смерть произвела потрясающее действие на Добровольческую армию. Его боготворили добровольцы, беспредельно верили ему и беспрекословно исполняли его приказания. Он всегда был среди них, а во время боя иногда даже и впереди их. Добровольцы видели его всюду, на самых опасных местах, совершенно спокойным и ровным. Он ничего и никого не боялся, и армия совершала чудеса.

– Командующий приказал.

Это было альфой и омегой. Приказание невероятное. Препятствия неодолимые. Но все летело прахом.

– Командующий приказал.

Это был человек железной воли и неодолимой энергии. Жизнь его была несладка. Судьба то возвышала его, то низвергала в пропасть. Сегодня он вождь, а завтра пленник. Опять вождь, верховный вождь всей русской армии, и опять – в Быховской тюрьме. Бой был его стихией. Свистали пули, гремели пушки, рвались гранаты, а он улыбался. Его умоляли беречь себя, ему доказывали, что Добровольческая армия не нуждается в примере, – он пожимал плечами. Верные текинцы силой стаскивали его со стога, откуда он следил за боем, осыпаемый снарядами; он уходил без конвоя. Это был гений войны, он смеялся над смертью, и смерть щадила его. Но всему положен предел.

Во время штурма Екатеринодара Корнилов жил в маленьком домике, на ферме Кубанского Экономического Общества, верстах в пяти от казачьей столицы. Красные, очевидно, знали его местопребывание, и гранаты рвались кругом домика. Все окружающие умоляли его перенести ставку в другое место; он не отвечал. Так погиб наш народный герой, погиб накануне осуществления своей мечты – возрождения русской армии.

Но жизнь не ждет, армия ни на минуту не может остаться без головы, и приказом генерала Алексеева командующим добровольцами был назначен помощник Корнилова, генерал-лейтенант А. И. Деникин.

* * *

Новый командующий созвал военный совет. Армия пала духом. Истомленные пятидневными непрерывными боями, добровольцы были сражены вестью о смерти своего вождя. Екатеринодар взять еще можно, но потери уже понесены колоссальные. В некоторых частях осталось в строю не более 40 процентов; остальные убиты или тяжело ранены; легко раненные не считались – все они возвращались в строй. Новый штурм повлек бы за собой и новые потери. Что же осталось бы на защиту Екатеринодара, если бы и удалось его взять? Ничтожная горсточка измученных людей.

Между тем силы красных были велики. В несколько дней они собрали в Екатеринодар до 40 000 солдат, около 40 орудий и подвезли 4 броневых поезда. У добровольцев в строю осталось не более 1800–2000 человек. На восстание казаков надежды были сомнительные. В Елизаветинской станице мобилизовали несколько сотен. Им роздали винтовки и поставили в строй. Казаки не выдержали упорного боя и вернулись домой. Ясно было, что ни на кого, кроме своих, надеяться было нельзя.

Совет решил отменить назначенный штурм и отвести армию от Екатеринодара. В ту же ночь, с 31 марта на 1 апреля, обоз двинулся из Елизаветинской на север, и, прикрывая его, отошла и армия. Отходили ускоренным маршем, для пехоты брали подводы в селениях; но это не было беспорядочным, паническим бегством. Отступали в полном порядке. Большевики не преследовали, опасаясь какого-нибудь скрытого маневра. Лишь броневые поезда посылали снаряды вдогонку.

К вечеру того же дня, при подходе к одному из хуторов, окружавших немецкую колонию Гначбау, добровольцы были встречены артиллерийским огнем. Армия перестроилась к бою, а обоз под прикрытием одной охранной роты из 50 инвалидов был послан другой дорогой в обход. Но местность была заполнена большевистскими отрядами, и через несколько верст и над обозом стали рваться шрапнели. Однако обоз шел прямо на артиллерию, и орудия смолкли. Очевидно, большевики не поняли, кто был перед ними, и отступили.

Поздно вечером собралась армия в колонии Гначбау, и, измученные шестидесятиверстным переходом, без сна и отдыха, добровольцы заснули мертвым сном.

На другой день, 2 апреля, оказалось, что армия была окружена превосходными силами неприятеля. Одиннадцать орудий гремели со всех сторон и засыпали снарядами колонию. Гначбау – селение из небольших; армия разместилась в страшной тесноте. Улицы и переулки были загромождены повозками, а в хатах места не хватало. Все было на улице, под непрерывным огнем.

Положение казалось критическим. Сил не хватало отбивать пехотные атаки, а снарядов и патронов в обозе совсем не осталось. Все было отдано частям еще во время екатеринодарских боев; даже у раненых, ехавших на повозках, были отобраны последние патроны и оставили только по одной обойме – четыре патрона на врага и один на себя.

Решено было прорываться; будь что будет. Может быть,