Конец большого дома - Григорий Ходжер

Собаки легко тащили нарту по подмерзшей дороге, пускались вскачь, заметив впереди ворон, шагавших между торосами там, где Пиапон с малмыжцами забрасывал невод.

Холгитон миновал скалу Голова, другую скалу, с раздробленной молнией вершиной, и огибал мыс, за которым должен был показаться Малмыж, когда впереди показались две тяжело нагруженные упряжки. Собаки рванулись и помчались навстречу нартам.

— Это, наверно, русские сами к нам едут, — предположила Супчуки.

Холгитон приготовил тормоз — толстую палку с железным наконечником. Нарты быстро сходились, собаки с лаем рвались вперед. Холгитон затормозил, нарта, подпрыгивая, прокатилась несколько саженей и остановилась. Супчуки соскочила, подбежала к вожаку и отвела его в сторону. Встречная нарта тоже остановилась, с нее поднялся среднего роста человек в меховой шубе, шапке и в унтах. Это был болоньский торговец У. Он подошел к Холгитону, поздоровался и спросил:

— В Болонь едешь?

— Нет, в Малмыж, — ответил Холгитон.

Подошел Ганга.

— Ты тоже к русским едешь? — спросил его китаец.

— Да, да, к друзьям в гости едем, — осклабился Ганга.

— К друзьям, говоришь, а сам за пазухой соболей везешь.

Ганга все скалил зубы и растерянно кивал головой.

— Сперва долг возвратите, не могу я долго ждать, — жестко сказал торговец, но тут же переменил тон: — Холодно сегодня, быстрее бы доехать до Нярги, там согрелись бы. Может, вернетесь, у меня есть то, за чем вы едете в Малмыж.

Холгитон молча ухватился за передок нарты и повернул ее назад в Нярги.

— Садись, Супчуки, домой поедем, — сказал он. Торговец сел на свое место и погнал собак вслед за нартой Ганги. Отдохнувшие сильные собаки легко потащили тяжелую нарту. Китаец раньше всегда останавливался в доме Гаодаги, но теперь решил переночевать у Холгитона. Холгитон с Гангой помогли погонщику накормить собак, перетаскать груз в фанзу. Пришли на помощь и Гаодага с Чэмчой.

— Чего же ты, У, у меня не остановился? — обиделся Гаодага. — Дорогу в мой дом забыл?

— Не обижайся, Гаодага, должен я когда-нибудь уважить фанзу Холгитона? — ответил торговец. — Как-никак он старшинка, дянгиан.

Такими словами но извинишься — это знал торговец, он нарушил нанайский закон гостеприимства: если раньше, останавливался в доме Гаодаги, то всегда должен останавливаться только у него.

— Мой дом не опоганен, грязных женщин нет, а ты все же мимо проезжаешь. Оскорбил ты меня, — повторял Гаодага.

— Ничего, Гаодага, ничего, сейчас мы выпьем за нашу встречу, и твое сердце смягчится.

Торговец вытащил три медных кувшинчика и стал разогревать водку. Начали выпивать. Отвыкшие от водки за зиму охотники быстро опьянели и после полудня уснули на нарах. Торговец сидел за низким столиком и курил трубку. Он был доволен услышанным, опьяневшие охотники, разоткровенничавшись, сообщили, кто сколько соболей поймал, у кого сколько кабарожьей струи; узнал он и о преступлении Пиапона, кто-то сказал, что Пиапон сам взял из амбара большого дома невод. Торговец обдумывал теперь, как ему выманить у охотников всю их добычу, как наказать гордого Пиапона за осеннее оскорбление.

На улице залаяли собаки, закричали мальчишки — вернулся Баоса с сыновьями. Торговец вышел на улицу, издали понаблюдал, как суетились женщины и ребятишки возле большого дома, и вернулся в фанзу. Он еще долго сидел за низеньким столиком и мысленно следил за Баосой: вот Баоса с сыновьями прячет таежное снаряжение в охотничьем амбаре, берестяные сундучки с одеждой в одном углу, охапки самострелов — в другом, копья и разные ловушки отдельно; старик сходит с амбара, идет домой, открывает дверь, заходит, бросается на колени перед Гуси-Тора…

Торговец подождал еще несколько минут, прихватил водку и пошел в гости в большой дом. Как всегда после возвращения охотников, в большом доме собрались многочисленные гости, суетились женщины, приготавливая еду, ребятишки хвастались полученными в подарок стрелами и луками, мужчины важно восседали на нарах, вспоминали охоту.

Баоса сидел на своем месте и оживленно беседовал с соседями. Увидев китайца в дверях, он по-юношески соскочил с нар, подбежал к нему.

— Здравствуй, здравствуй, У, проходи, будь гостем, — говорил он. — Агоака, подай трубку.

Баоса суетился как никогда, и это поразило торговца.

«Он помолодел, посвежел, — подумал он, разглядывая Баосу. — Вон какие тугие стали щеки, глаза не те, злобы нет в них. Тайга его омолаживает. Что это за тайга такая, почему оттуда эти охотники возвращаются такими бодрыми?»

— У тебя, старик, вижу, удачная охота была, — сказал торговец.

— Удачная или неудачная — это не твое дело, — отрезал Баоса.

— Я говорю это потому, что ты веселый, бодрый.

— Почему бы не быть бодрым, домой вернулся, потому радуюсь.

«А все же ты злой старик», — подумал У.

— Ты уже долги приехал собирать? Боишься, другие торговцы опередят?

— Не боюсь. Мои должники с другими торговцами дела не имеют.

— Говори это своим друзьям, я сам лучше тебя знаю.

— Ты хочешь напомнить о Пиапоне?

— Зачем напоминать? Он тебе ничего не должен.

— Как это ничего?

— Он сам у тебя что-нибудь брал? Скажи, брал?

— Нет, но он жил в большом доме…

— Я брал, я глава большого дома, я твой должник!

Китаец не ожидал такого выпада, он сразу сообразил, что продолжать разговор ему невыгодно.

— Ты глава большого дома, но разве так гостей встречают? — спросил он с наигранной обидой. — Сколько я бывал в других домах, все хозяева гостеприимно, хорошо встречали меня.

— Гостям я всегда рад и встречать их умею, но ты хитрый гость, всегда у тебя в мыслях одни долги да шкурки соболей.

— Сейчас я к тебе зашел проведать о здоровье, поздравить с возвращением.

— Как видишь, жив-здоров вернулся. Эй, женщины, скоро еда будет?

«Выходит, Пиапон взял верх над отцом, — размышлял торговец. — Баоса сам будет платить долг большого дома. И за Пиапона будет платить. Но как же Пиапона наказать?»

Женщины возле очага готовили талу из муксуна, белая волокнистая, мелко накрошенная рыба горками возвышалась в чашках.

— Говорю я тебе, что картошка, которую русские привозили, была рассыпчатая и какого-то непонятного вкуса, — твердила одна из резчиц.

— «Рассыпчатая», какая там рассыпчатая? — возразила другая.

— С какого времени твой язык не стал отличать сладкое от горького? — спросила третья.

— Правда, сладкая была, — сказала Исоака, — очень даже сладкая.

— Сейчас, отец! — откликнулась Агоака. — Не вся сладкая была, Исоака, помнишь, одна картошка попалась зеленого цвета, та горькая-прегорькая была.

— Нет, картошка вся сладкая была, дети у меня ели и говорили, что русские в картошку сахарную воду краплют.

— Сладкая была! Я их держала в амбаре, занесла, а они будто камни. Растаяла, сварила. Сладость была, как сахар!

— А я дома держала, и нисколько не сахарные.

— Ну и дура, если русские в следующий раз привезут картошку, ты храни ее в амбаре.

— Женщины, скорее, а то отец уже злится, — сказала Агоака.

Ножи еще дружнее застучали по столику. Агоака разнесла первые чашечки талы.

— А-я-я, тала из максуна! — обрадовался Баоса. — Где это максунов добыли?

— Это ага принес, он неводом поймал.

— С кем это он ловил?

— Русские помогли ему.

— Где он сейчас, почему не пришел?

— На рыбалку с утра уехал, снасть на калугу проверяет.

Баоса подсолил талу, перемешал и, ловко подхватив палочками, поднес ко рту. Рядом с ним ели китаец и двое стариков, чуть подальше за другим низким столиком сидели Улуска, Дяпа, Калпе и несколько молодых охотников. Агоака поднесла им талу и первому подала мужу.

В это время вошел Полокто, он хотел было присоединиться к молодежи, но Баоса пригласил его за свой столик. Полокто поздоровался со всеми, принял из рук сестры чашку талы и стал есть.

— А ты, старик, знаешь, чьим неводом Пиапон ловил рыбу? — спросил У.

Старики и молодежь насторожились.

— Чьим бы ни ловил, какое мое дело, — ответил Баоса. — Всю зиму талу не пробовал, а теперь с удовольствием ем.

— Отец, он наш невод брал, — сказал Полокто.

— Наш невод? Из амбара? Агоака, где твой брат взял невод?

— В нашем амбаре. Только, отец, не он сам брал, взял Митропан, а ему помогал доктор Харапай.

— Как ты разрешила чужому в амбар лезть?! — закричал Баоса. — Какой такой еще доктор Харапай? Вор…

Агоака пыталась что-то ответить, но Баоса не давал ей промолвить слова.

— Погоди, чего опять раскричался, — спокойно проговорил один из сидевших рядом стариков. — Узнай толком, тогда сердись. Ты знаешь, твоя внучка, дочь Пиапона, умерла?

Баоса ошалело взглянул на соседа и замолчал.