Тихий сон смерти - Кит Маккарти

— Где она? Где Аннетт? — жалобно протянул Хартман.

Ответ Браун-Секара не заставил себя долго ждать:

— Это не твое дело. Ты ее больше не увидишь. Ты больше не увидишь детей. Ты уберешься из этого дома — ее дома! — и сегодня же. Навсегда! — Судья выпалил это на одном дыхании, и яд, казалось, едва не капал с кончика его языка.

Хартман промямлил:

— Я хотел бы увидеться с ней. Попробовать объяснить…

Браун-Секар уже тряс головой, он улыбался, и улыбка его была страшной. Даже гнев не смог бы придать его лицу более жуткое выражение.

— Нет. Ты уберешься немедленно.

Хартман начал приходить в себя.

— Вы не можете этого сделать… — начал было он.

— Нет, могу. Я вызвал полицию. Так что, если не покинешь дом сам, тебя выведут.

— Но это незаконно…

— Завтра к полудню будет готово судебное постановление, запрещающее тебе приближаться к моей дочери или ее детям. Кроме того, я даю ход бракоразводному процессу на основании доказанного обвинения в нарушении супружеской верности.

Хартман погрузился в отчаяние. Кассета, слова тестя, сам его вид — все это раздавило его. Он был охвачен стыдом и страхом. Даже вопрос, кто еще получил копии пленки — родители, медицинская школа, Королевский колледж или кто-то еще, — вопрос, который возник было в его голове, исчез, уступив место отчаянию. Хартман предпринял еще одну попытку как-то спасти положение:

— Пожалуйста!..

Вся его жизнь рушилась. Если бы удалось спасти хотя бы брак, если бы он мог хоть за что-нибудь ухватиться, чтоб не утонуть!

— Нет. Убирайся и не вздумай возвращаться, — отрезал Браун-Секар.

Несколько секунд Хартман стоял, не в силах шевельнуть ни рукой ни ногой; его взгляд бессмысленно скользил по комнате и не мог ни на чем остановиться. Лишь одна спасительная мысль продолжала крутиться в его голове: может, все не так уж страшно, может, обойдется, может, еще удастся спасти что-нибудь стоящее, на чем можно строить дальнейшую жизнь. Голос тестя вернул Хартмана к действительности:

— Я уже написал в Главный медицинский совет, а завтра передам пленку полиции.

Теперь Марк Хартман видел свое будущее ясно и отчетливо.

Они поехали к Айзенменгеру. Елена еще не бывала на его новой квартире. Первое, что она подумала, осматривая жилище доктора, — что оно значительно лучше предыдущего, но эта мысль тут же уступила место другой: ничто не говорило о том, что здесь кто-то живет. Единственным признаком чьего-либо присутствия являлась стопка бумаг на обеденном столе у небольшого эркера. Осмотрев комнату, Елена заглянула на кухню — там тоже все сияло девственной чистотой, включая холодильник, заглянув в который Елена обнаружила лишь одиноко горевшую лампочку.

Если что и делало эту квартиру жилой, так это отсутствие даже намека на сырость, которая в прежнем обиталище Айзенменгера казалась неистребимой.

Сам же Айзенменгер был настолько поглощен собственными мыслями, что его присутствия можно было и не заметить. Когда Елена предложила сварить кофе, ответом ей стало молчание, которое она истолковала как согласие. Однако, вернувшись с кухни, Елена застала Айзенменгера за письменным столом: он просматривал бумаги и время от времени делал какие-то записи. Она расположилась напротив и принялась разглядывать каракули доктора, пытаясь превратить их в буквы, слова и предложения.

Куда он пошел бы? Знает ли, что заражен? Подружки. Наобум? Жив?

Поняв бессмысленность этого занятия, Елена откинулась на спинку стула и, время от времени прихлебывая кофе, принялась ждать, когда Айзенменгер сам все ей объяснит.

В конце концов глубокий вздох доктора возвестил о его возвращении к действительности. Он оторвал взгляд от своих записей и перевел его на Елену. Заметив на столе кружку уже почти остывшего кофе, Айзенменгер был приятно удивлен.

— О, спасибо.

— Тебя посетило вдохновение?

Он нахмурился и покачал головой:

— Нет, увы. — Одним залпом он осушил полчашки. — У тебя при себе те записи, которые ты сделала у Беверли?

Елена вынула из портфеля блокнот:

— Я понимаю, что без сведений, добытых Уортон, нам пришлось бы трудно, но скажи, тебя не тревожит сам факт существования такого досье? То, что она сумела собрать его за один день?

Айзенменгеру не хотелось вновь поднимать эту тему, сейчас нужно было сосредоточиться на главном, но он видел, что для Елены вопрос этичности их действий крайне важен.

— Тревожит ли это меня? Да. Удивляет? Нет. До недавнего времени государство еще не располагало такими возможностями для сбора информации о своих гражданах, а завтра этих возможностей будет еще больше.

— Я вовсе не такая наивная, Джон. Я отлично представляю себе, что такое спецслужбы, какими возможностями они обладают и на что могут пойти во имя национальной безопасности, но Беверли Уортон всего-навсего рядовой инспектор полиции. Она не может, не должна иметь доступ к подобной информации!

Отвечая вопросом на пламенную речь Елены, доктор не смог скрыть улыбку:

— А ты уверена, что печешься исключительно о гражданских свободах и правах человека?

Елена вдруг заняла оборонительную позицию:

— То есть?

Сообразив, что ему следует скрыть улыбку, Айзенменгер попытался высказаться как можно более деликатно:

— Возможно, этот «рядовой инспектор полиции» несколько осложняет тебе жизнь.

Если Айзенменгер думал, что за проведенную с Еленой ночь изучил ее темперамент, то он глубоко ошибался. Теперь Елена завелась по-настоящему.

— А почему бы и нет? — накинулась она на доктора. — Ты, может быть, и уговорил меня ради Рэймонда Суита и установления истины заключить перемирие с этой сучкой, но это вовсе не значит, что я простила ее. Она довела до самоубийства моего брата и разрушила мою жизнь, и я продолжаю настаивать на возмездии!

— Конечно, я не имел в виду…

— Ты хотел сказать, что я необъективна. Ну да, я слышу это от тебя не в первый раз. Почему ты думаешь, будто я не умею контролировать свои эмоции и они влияют на мои суждения?

— Я не…

— Просто потому, что я женщина?

У Айзенменгера возникло ощущение, будто он гасит пламя керосином.

— Да нет же, я вовсе так не думаю. Я только…

— Или ты считаешь меня в чем-то ущербной? Да? Да или нет? Я что, какой-нибудь моральный урод с раз и навсегда исковерканной жизнью?

Елена распалилась всерьез и принялась перечислять все недостатки и прегрешения Айзенменгера — подлинные и мнимые. Он попытался было ее остановить:

— Я не думаю…

— Ах не думаешь?! — воскликнула она, и это стало последней каплей.

— Нет же, черт побери! Можешь ты наконец не перебивать и выслушать меня до конца?

Это заставило ее замолчать, но атмосфера продолжала оставаться накаленной до предела. Судя по выражению лица Елены, ее все сильнее охватывала ярость. Призвав на помощь всю свою выдержку, доктор заговорил как можно более спокойным тоном:

— Я вполне понимаю твои чувства к Беверли Уортон, правда, понимаю. И поверь, настанет день, когда я помогу тебе доказать невиновность твоего брата и роль Беверли в его смерти. Но сейчас наш общий враг — «Пел-Эбштейн Фармасьютикалс». Это гигант, по сравнению с которым мы — ничто. Без помощи Уортон у нас нет ни малейшего шанса против него.

Выслушав Айзенменгера, Елена произнесла:

— Но это вовсе не означает, что мне доставляет удовольствие общаться с этой… с этой…

— А я и не прошу тебя ее любить, — не дал ей договорить Айзенменгер. — Я прошу только терпеть, желательно молча.

Елена уже открыла рот, чтобы продолжить спор, но доводы Айзенменгера все-таки подействовали на нее. Она лишь тяжело вздохнула и, сделав по-детски обиженное лицо, проговорила:

— Ты слишком многого от меня хочешь.

Он взял ее за руки:

— Нам нужно найти Карлоса раньше, чем до него доберется Розенталь.

Елена кивнула.

Розенталь подцепил ее в ночном клубе. Она сказала, что ее зовут Бобби, попутно сообщив, что ей недавно исполнилось девятнадцать. Однако краткое знакомство с содержимым ее сумочки, в то время как Бобби посещала дамскую комнату, поведало Розенталю, что ее хозяйка на самом деле на два года моложе. На семнадцатилетнюю девушку произвел впечатление автомобиль нового знакомого, она явно ликовала оттого, что подцепила такого выгодного клиента, и Розенталь мысленно улыбался, представляя, как она запоет через несколько часов.

Он отвез ее на одну из нескольких квартир, которые были в его распоряжении. Бобби по достоинству оценила роскошь обстановки. Розенталь достал из холодильника шампанское, открыл бутылку, разлил содержимое в два бокала и опустился в кресло. Бобби наверняка сама знала, что делать.

И действительно, девушка его не разочаровала.