Первое поражение Сталина - Юрий Жуков

Волю кайзера, но в несколько смягчённом виде, поручили выразить генералу Гофману. Именно он, а не дипломаты, и объявил – какой должна стать северо-западная граница Российской Республики. Без Польши, Литвы, Курляндии, юга Лифляндии, островов Эзель, Даго, Моон, и без того оккупированных немецкими войсками.

Троцкий стушевался. Уступил место военным консультантам своей делегации. Прежде всего, контр-адмиралу В.М. Альтфатеру Не ставшему вдаваться в детали трактовки принципа самоопределения. Просто объяснившему, почему Россия не может принять такие условия. Ведь захват даже одного Моонзундского архипелага, указал он, позволит Германии «перенести базирование своих морских вооружённых сил в центральный район Балтийского моря и тем самым продвинет зону боевых действий в непосредственную близость к берегам России… Пользуясь превосходством своих морских сил и базируясь на островах, развить широкие наступательные операции, как чисто морские, так и смешанные, вглубь Финского залива, к столице России – Петрограду».

Сказал Альтфатер и о том, что вроде бы выходило за рамки его компетенции: аннексия Риги «фактически передаст в руки Германии по крайней мере четвёртую часть нашей внешней торговли и вместе с тем отстранит нас от Балтийского моря».14

Второй военный консультант российской делегации, капитан Липский, также выразил возмущение предложенной Гофманом линии границы: «Она отрезает большую часть Латвии… от меньшей… Отсекает от «России часть Белоруссии… Новое начертание границы не только не согласуется с принципом неделимости территории, населённой одной народностью, но и, наоборот, в нём скорее можно усмотреть стремление создать искусственную полосу между территорией Германии и России и изолировать от последней молодое Польское государство».

Продолжая, Липский указал на то, о чём следовало сказать не кому-либо, а прежде всего Троцкому: «Новая граница создаёт неотвратимую опасность нашему северу, грозит оккупацией Лифляндии и Эстляндии, угрожает столице Российской Республики Петрограду… Проектируемая Германией граница обрекает Россию в случае войны с Германией на потерю новых территорий в самом начале войны и, вместе с тем, указывает на агрессивные намерения противной стороны».15

Но немцев какое-либо мнение российской делегации перестало интересовать. Г. Грац, заместитель Кюльмана и начальник экономического отдела германского МИДа, исполняя волю кайзера, безапелляционно ответил: «В намеченной нами границе нельзя будет ничего изменить». Добавил, смягчая жёсткость произнесённого: «Я предлагаю собраться ещё раз сегодня в четыре часа для того, чтобы обсудить этот отчёт /о границе – Ю.Ж./ и зафиксировать его. Таким образом, мы выявим, возможно ли соглашение, которое необходимо для достижения желаемого в принципе обеими сторонами мира».16

10 февраля (28 января), ставшего последним днём переговоров, Ф. Розенберг, первый заместитель главы германской делегации, объявил, наконец, то, на чём настаивал Вильгельм II. «Россия обязуется, – потребовал Розенберг, – по заключении мира немедленно очистить Лифляндию и Эстляндию от русских войск».17

И снова вместо Троцкого попытался возражать М.Н. Покровский. «Русская делегация, – силился он отстоять позицию Петрограда, – неоднократно заявляла, и я это могу повторить, что Российская Федеративная Республика решила предоставить как эстонскому, так и латышскому народам полное право на самоопределение вплоть до отделения. Само собой разумеется, российское правительство не только не может дать какие-либо гарантии, но оно не берёт на себя смелость высказать даже какое бы то ни было предположение относительно стремления этих областей, то есть подавляющего большинства эстонского и латышского народов, к более тесному сближению с Германией, нежели с Россией – я не могу выразиться точнее.

Насколько нам известны взгляды отдельных, но многочисленных представителей латышских и эстонских народных масс, например, десятков тысяч латышских стрелков, входящих в состав русской армии, можно ожидать обратного результата, а именно того, что эти народы пожелают войти в состав Российской Федеративной Республики».

Всё оказалось тщетным. Грац констатировал сложившееся положение предельно просто: «Соглашение не достигнуто», имея в виду переговоры в целом.18 В тот же день, но лишь часом позже, к тому же выводу пришёл и Троцкий. Выражая его, не учёл лишь одного – словами противостоять военной силе невозможно.

А потому его ответное заявление оказалось не просто бессмысленным, но и, по сути, преступным. Ведь отвечало оно только интересам Берлина, помогало ему достичь столь желанной цели.

«Правительства Германии и Австро-Венгрии, – объявил Троцкий, – хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они своё дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора, в связи с этим заявлением я передаю объединённым союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление.

«Именем Совета Народных Комиссаров – правительства Российской Федеративной Республики, настоящим доводим до сведения правительств и народов воющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия со своей стороны объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращённым. Российским войскам одновременно отдаётся приказ о полной демобилизации по всему фронту».19

Лучшего подарка сделать Берлину и Вене было нельзя.

2. Насильственный и унизительный мир

Поначалу в Петрограде не осознали страшной опасности, созданной заявлением Троцкого. По инициативе Свердлова ВЦИК 14 февраля (с введением в России григорианского календаря даты с 1 по 13 февраля не использовались) «вполне одобрил действия своих представителей в Бресте». Заодно посчитал необходимым, что, впрочем, не играло ни малейшей роли, расценить «поведение делегации бывшей Украинской Рады актом измены и предательства», а потому признал «недействительным тот договор, который заключили с германским правительством агенты украинской буржуазии».

Подтвердил ВЦИК и иное, более важное: «старая русская армия» демобилизуется, хотя и «необходима новая армия». Красная рабоче-крестьянская, организация которой «является одной из самых важных задач». Столь стоическое равнодушие к обороне объяснялось упованием леворадикалов на очень близкую мировую революцию. На то, что «австро-германские рабочие и солдаты… выполнят свой долг перед угнетёнными классами всего мира и доведут начатую в Берлине и Вене борьбу» до победы.20