Первое поражение Сталина - Юрий Жуков

Правда, вслед за тем, всё тщательно обдумав, в статье для «Правды» он несколько иначе характеризовал положение, в котором оказалась страна. Настаивал на категорическом отказе от революционной войны. «Старой армии нет, – писал Ленин.

– Новая только начинает зарождаться». А далее следовало более важное, полностью опровергающее сказанное латышским стрелкам: «Одно дело-быть убеждённым в созревании германской революции… Другое дело – заявлять, прямо или косвенно, открыто или прикрыто, что немецкая революция уже созрела». И заключил, что «серьёзное военное столкновение заведомо без сил, заведомо без армии есть авантюра».

Но что же Ленин предложил? Лишь одно – «Мы идём на невыгодный договор и сепаратный мир, зная, что теперь мы ещё не готовы на революционную войну, что надо выждать… пока мы будем крепче. Поэтому, если можно получить архиневыгодный сепаратный мир, его надо обязательно принять в интересах социалистической революции, которая ещё слаба, ибо к нам, русским, ещё не пришла на помощь зреющая революция в Германии».25

Ленин, в конце концов, сумел настоять на своём.

Начав наступление, германское правительство 21 февраля предъявило ультиматум, лицемерно названный «условиями мира». Его первая статья выражала то, к чему Берлин стремился любой ценой ещё в августе 1914 года: «Германия и Россия объявляют о прекращении состояния войны. Оба народа готовы впредь жить в мире и дружбе».

Казалось бы, что ещё нужно немцам? Восточный фронт ликвидируется окончательно. Все дивизии оттуда, как свои, так и австро-венгерские, можно будет направить на запад. Благодаря тому и будет достигнута если не победа, то почётное перемирие. Но нет, германское командование не желало отказываться от своих давних планов. Решило – сейчас или никогда – отодвинет границу рейха как можно дальше на восток. Заполучит, помимо Украины, ещё и Прибалтику – старый немецкий Остзейский край, а заодно и Финляндию. И потому следующими тремя статьями ультиматум потребовал:

«2. Области, лежащие западнее сообщённой русским уполномоченным в Брест-Литовске линии, входившие ранее в состав Российской Империи, не подлежат больше территориальному суверенитету России. В области Двинска эта линия протягивается до восточной границы Курляндии. Из факта прежней принадлежности этих областей к Российской Империи не проистекает для них никаких обязательств по отношению к России. Россия отказывается от всего вмешательства во внутреннюю жизнь этих областей. Германия и Австро-Венгрия намерены определить будущую судьбу этих областей в согласии с их населением».

Маловразумительная суть данной статьи однозначно раскрывалась в следующей, и являвшейся фактически основной: «Лифляндия и Эстляндия немедленно очищаются от русских войск и Красной гвардии и заменяются немецкими полицейскими войсками до тех пор, пока местные власти не в состоянии будут гарантировать спокойствие и не будет восстановлен общественный порядок». Наконец, четвёртая статья ультиматума значительно расширяла территориальные требования Берлина. «Россия, – отмечала она, – тотчас же заключает мир с Украинской Народной Республикой, а Финляндия без промедления очищается от русских войск и Красной гвардии».26

Итак, России предстояло «добровольно» отказаться от огромной по размеру территории. Значительно большей, нежели той, которую требовала германская делегация в Бресте за две недели перед тем. До того, как Троцкий «хлопнул дверью», сформулировав безумную позицию – «ни мира, ни войны». Если поначалу Германия претендовала на давно уже оккупированные ею Польшу, Литву, Курляндию, южную часть Лифляндии и Моонзундский архипелаг, то теперь она пожелала получить вдобавок Северную Лифляндию и всю Эстляндию. А помимо того, ещё и Украину, Финляндию.

Для ответа на столь жёсткие требования давалось 48 часов. Ещё не получив этот ультиматум (его доставили в Петроград лишь на рассвете 23 февраля), Совнаркому пришлось реагировать на возобновившееся наступление. Первой его реакцией стало издание 21 февраля воззвания, написанного Лениным. Правда, не наступительного, как у «левых коммунистов», а чисто оборонительного характера. Содержавшего призыв к населению подняться против захватчиков:

«Социалистическое отечество в опасности! Чтобы спасти изнурённую, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира.

Наши парламентёры 20(7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа.

Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы – банкирам, власть – монархии.

Германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и Киеве.

Социалистическая Республика Советов находится в величайшей опасности.

До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии.

Совет Народных Комиссаров постановил:

1. Все силы и средства страны целиком представляются на дело революционной обороны.

2. Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови…

Да здравствует социалистическое отечество!

Да здравствует международная социалистическая революция!»27

Итак, снова – только о социальных завоеваниях, об ожидании революции в Германии, которая лишь и спасёт Россию от всех бедствий, и ни слова об утрате чуть ли не половины европейской части страны. Почти всех национальных окраин… Так мыслил Ленин, большинство членов ЦК большевистской партии. Исключение составил Сталин. На следующий день, в разговоре по прямому проводу с правительством Украинской Советской Республики, он позволил себе предложить несколько иной выход из ставшего критическим положения.

«Мы, – объяснял Сталин, – благодаря медленному темпу революционного движения на Западе, неустойчивости наших войск и неслыханному хищничеству немецких империалистов попали временно в лапы чужеземного империализма, против которого мы должны теперь же готовить силы для организации отечественной войны /выделено мной – Ю.Ж./ в надежде на развёртывание революционных сил на Западе».28

Да, как и все большевики, левые эсеры, Сталин пока ещё верил в европейскую революцию, которая вспыхнет как неизбежный ответ народов на мировую войну с её миллионами жертв. Но всё же понял и иное. Что вторжение иноземных захватчиков, стремящихся отторгнуть от России огромные территории, должно послужить началу войны отечественной, то есть всенародной, а не классовой, будь она оборонительной либо наступательной.