Акушер-Ха! Вторая (и последняя) - Татьяна Соломатина

Машину даже во двор не стал загонять. Охотничий рефлекс сработал – если с пространством что-то не так, нужно действовать осторожно. Быстро, бесшумно и осторожно. Проверить. Оценить…

Выскочил у ворот – и во двор. Быстро.

К дому. Ещё быстрее. На тонкой струне готовности. Стремительно и бесшумно. Как кошка. Большая кошка на охоте. Как будто сам животным стал. Нет, ему, конечно, были знакомы похожие состояния. Он же всё-таки акушер-гинеколог с колоссальным опытом. Оперирующий. И охотник. Хоть и не часто, но с малых лет практикующий. А колоссальный опыт рано или поздно развивается в интуицию. Как развивают мускулатуру регулярные упражнения, как чувство настороженности развивается со временем в предвидение. Но тут было совсем другое. Не предвидение. Тут сейчас уже была опасность. Угроза. Животу. То есть – жизни. Не Васиной конкретной, а жизни вообще. Как форме существования белковых тел. Жизни как таковой. Жизни как лёгкому парению и мягкому нырянию…

Поэтому двигаться надо было стремительно. Но бесшумно.

Не как кошка. Но как тень кошки.

Дверь была не заперта. В холе на полу лежала Люся. Точнее её тело. Полностью окровавленное. Под телом лужа. Рядом на полу – нож. Здоровенный кухонный нож для разделки мяса, прикупленный третьей Васиной женой в порыве налаживания быта. Острый. Очень дорогой. Это Вася запомнил. Не потому что Вася когда-то считал деньги на такую мелочь, как кухонные ножи, пусть сто раз дорогие. Его больше интересовала закупка скальпелей для операционных. А потому что молодая жена хвасталась, вот, мол, какой прекрасный нож. Целый набор ножей. Её матери за всю жизнь на такие не накопить. А она, вот пожалуйста, уже может себе позволить. Потому что её мать – неудачница. Ничего не сумела в этой жизни. А вот, она – всё сумеет. И уже может покупать такие дорогущие ножи. Вася ещё тогда сказал, мол, в чём проблема-то? Давай купим такие же ножи и продадим твоей матери за рубль, потому что дарить нельзя. И если молодой тёще для счастья нужны такие ножи, то Васе это только приятно – продать ей за рубль такие вот острые дорогие… А она, третья, ему орала, что он не понимает… Действительно, не понимал. Если какие-то дурацкие ножи могут дать человеку почувствовать себя чуть более удачливым, немного и ненадолго счастливым, тем более если человек этот – твоя мать, то почему бы и нет?..

Такие вот моторные глупости мелькают в голове за считаные доли секунды… И в голове ли?.. Ты успеваешь воспринять и проанализировать всё… Да и анализом это не назвать. Это интуиция. Но на уровне знания. Нет, не разговоры об этом, не воспоминания и ощущения. Нет. Это как дважды два в любом состоянии сознания. Состояние сознания… То есть пока оно есть, это сознание – у него есть состояние. И вот в этом любом состоянии сознания – дважды два четыре. А когда сознания уже нет – остаётся одно состояние. Внутри которого ты знаешь всё – и про ножи, и про то, что Люся уже тю-тю, уплыла – щупать пульс уже не надо. И не потому, что столько вытекшей крови. И не потому, что кровь уже так характерно подрагивает, застывая. А потому что у смерти в состоянии твоего нынешнего животного бессознания – особенный запах. Ни пульсация сосудов тебе ни к чему, ни… Кот и ястреб всегда знают, жива ли полевая мышь или уже нет. Они смерть мыши не по отсутствию пульсации сосудов констатируют. Они мышь в глубоком анабиозе от мёртвой отличат на раз. Без фонендоскопа, тонометра и зеркальца. И без времени свёртываемости крови. Потому что у животных – безвременье…

Вася Остерман стал животным. Собранным, гибким, бесстрашным. Осознающим свою силу. И принявшим своё бессилье. Нет Васи Остермана. Решает и действует не он. Точнее, не решает. Но действует в решении.

Бесшумно проскочил в кладовку, тихо достал карабин, зарядил. И, крадучись, быстро отправился на какафонию звуков. Она и раньше была, как только он вошёл в этот изменённый мир и сам изменился. Но раньше не было необходимости на звуки ориентироваться. Прежде – оружие. И только теперь – концентрация на звук.

Там, наверху, младенческий плач мешался с женским визгом и кошачьими воплями. Плач беспокойства с визгом боли, болезни и злобы, и воплем мужественного бесстрашного воина. Только Вася в эти неопределяемые интервалы времени – сверхкороткие? растянутые в бесконечность? – всё это не так слышал. Бог и Дьявол борются за Человека? Дьявол – падший Ангел. Кто виноват в падении? В падении никто и никогда не виноват, кроме гравитации и неумения летать. Или поломки двигателя… И кто сейчас сохраняет способность мыслить и шутить? Бог? Человек? Животное? Или шизофрения?..

Дверь в спальню была распахнута настежь. В звуках больше не было необходимости. Пришло время концентрации на движениях всех участников действия изменённого, поломанного мира…

Вася всего лишь увидел то, что уже знал.

И он просто выстрелил. Не окликнул. Не позвал. Не заорал. Не стал размахивать руками и совершать лишних движений. Если разъярённый секач или не вовремя проснувшийся медведь в слишком опасной близости: стреляй на поражение. Вася был опытным охотником. И животным, защищающим свой помёт. И другом, спасающим друга от смерти. Просто вместо когтей и зубов у Васи был карабин. А у Васьки были только зубы и когти. И пара ножевых ранений в брюшную полость и паренхиматозные органы. А у дочери не было ничего, кроме беспомощности и призрачной недосягаемости, обеспечиваемой обессиленным, смертельно раненым Васькой. Ещё немного – и…

И Вася просто выстрелил в сердце её сбесившейся матери.

Молча и быстро прицелился. Выдохнул. Замер. И выстрелил. В тот единственный безопасный для остальных «коридор».

Сперва позвонил ветеринару.

Экстренному. Дорогому. Такому, что в любое время дня и ночи. А уж для Васи Остермана – подавно. Вася Остерман пару жён этого ветеринара кесарил, бесчисленных любовниц – абортировал, а матушке – экстирпацию матки выполнил в лучшем виде без осложнений и вовремя.

– Со спецавтомобилем ко мне. Сам не можешь – пришли того, кто территориально ближе. У Васьки проникающие ножевые в брюхо, наверняка задеты паренхиматозные.

– Еду, – его товарищ не стал тратить время на вопросы.

Пока сам перевязал Ваську, как мог, лишь бы остановить кровотечение. Вколол что-то сильное кардиостимулирующее в холку. И анальгетики в бедро. Всё быстро, на автомате.

Посмотрел на замолчавшую дочь. Она, наоравшись, уснула. А может, как и все ещё не совсем люди – новорождённые, обладая ещё не забытым знанием, поняла, что всё – отбой. Опасности нет. Угроза ликвидирована.

Набрал ноль два и ноль три. Назвал свой адрес. Позвонил ещё кое-кому, из тех самых, минюстовских-эмвэдэшных. А тут и ветеринар подоспел. С ассистентом. На специально оборудованной машине со всеми нужными столиками, ампулами, инструментами, шовными и прочими материалами. Вынес к ним Ваську. В полном отрубе, но ещё тёплого. Ветеринар лишних вопросов снова не задал. Сперва дело. Да-да, нет-нет. Ну, вы поняли. Тут сейчас менты будут и труповозка. Вы не отвлекайтесь. Слегка только вперёд сразу сдайте, чтобы проезд не загораживать. И чтобы вас не дёргали. Сам потом позову. Полцарства за оживлённого кота. Шучу, не дёргайся. Знаю, что не за честь, а за совесть. Лучше за честь. За твою ветеринарную честь. Ты служебных псов с ножевыми и огнестрельными спасал, и не раз. И этот кот – служебный. Мой близкий служебный родственник. Он мою дочь от смерти спас, вступив в неравный бой с превосходящими силами противника. Шучу? Да. А ты предлагаешь плакать? Всё, работайте. Остальное потом…

Констатированы смерти. Люси и третьей жены. Первая – от множественных проникающих ножевых. Вторая – от огнестрельного в сердце. Карабин – серийный номер. Владелец Остерман Василий Илларионович. Разрешение – номер, серия… Условия хранения не нарушены. Сейф…

Осмотры мест преступлений. Протоколы. Обычные менты. Менты от минюстовской-эмвэдэшной «тяжёлой артиллерии». Врачи «Скорой». Врачи санэпидстанции. Труповозка. Судмедэксперты…

– Они меня даже арестовать забыли. Потом, задним числом оформили. Как и подписку о невыезде. Так что на бумаге я в КПЗ сидел. Затем суд. Положено так. Оправдательный приговор. Я уже, когда всё закрутилось – первые менты подъехали, – как в тумане был. Пока о Машке и Ваське думал – как автомат действовал. То есть я и не думал, – Вася пил со своими друзьями – психиатрическим светилом и начмедом – у себя в особняке. Годовалая Маша топала по кухне крепкими ножками, охотясь за прихрамывающим Васькой – кроме ножевых, были множественные переломы, один сросся немного не так. Они были заняты игрой. Васька периодически позволял ей себя настичь, и тогда пространство разрывал жизнерадостный вопль: «Папа, ки-и-иса!!!» – и счастливый детский смех.

– Скоро спать уложу, мужики. Нянька отпросилась на пару часов.