Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

Ощущение поражения не покидало Йохима на протяжении тех мучительных дней, когда послеоперационные осложнения не давали возможности оценить окончательный результат. Он без конца наведывался к пациентке, словно надеясь проникнуть взглядом под толщу повязки.

Однажды, плутая рано утром в раздумьях по парку, Йохим наткнулся на Алису. Присев на корточки, она кормила белок орешками. Услышав шаги, Алиса предостерегающе подняла руку:

– Тихо, тихо, не спугните: сейчас к еде подбирается вон тот крупный самец. Он очень осторожен, но эти орешки так заманчивы…

Йохим замер за спиной Алисы, а метрах в трех от него, разглядывая человека черными бусинами, застыл зверек с торчащими кисточками на ушах. Мгновение длилась немая сцена: зверек колебался между протянутой рукой Алисы, наполненной орехами, и инстинктом осторожности.

Хруст ветки под ногой Йохима – и белка пустилась наутек, мелькая пушистым рыжим хвостом.

– Вот видите, доктор Динстлер, – Алиса поднялась, отряхивая платье, – такие чудные зверьки, но меня боятся. Даже в животных заложено эстетическое чувство. Я слишком ужасна.

– Нет уж, испугался этот ваш трусливый самец именно меня. И согласно вашей теории – неспроста. Моя некрасивость отталкивает.

Алиса с интересом посмотрела на Йохима:

– Вы что, решили мне подыграть? Хотите перехватить инициативу? Не выйдет. Я вас огорчу – вы вполне симпатичный, обаятельный мужчина.

Они направились по тропинке вдоль пруда.

– Мы так давно и близко с вами знакомы, мадемуазель Грави, а, в сущности, совсем не знаем друг друга. Я все время изучал ваши фотографии и насочинял бог весть сколько сказок про чудесную девочку Алису. Наверное, мне и не надо знать большего…

– Тем более, что чудесной девочки уже нет. Она превратилась в чудище. Тоже как в сказке.

– А прекрасный принц ее расколдовал… – в тон Алисе добавил Йохим. – Когда-то для меня это было очень серьезно, то есть что я – отнюдь не прекрасный принц. Я хорошо понимаю, что в интересе мужчины к своей внешности есть нечто патологическое. Такая патология у меня была с детства. Нет-нет, не то, что вы думаете! – испуганно замахал руками Йохим. – Я был очень неприятным ребенком, неуклюжим подростком и остро переживал свою внешнюю непривлекательность. Это стало навязчивым комплексом. Но только потом я понял, что относился к своему лицу, телу, к этому, как утверждают индусы, плотскому скафандру, заключающему нашу бессмертную душу, как относится придирчивый критик-эксперт к плохо сделанной вещи – к халтуре, к низкопробному ремеслу… Вам трудно меня понять. Полноценность личности накрепко связана с физической полноценностью. Вам, от природы одаренной совершенством, трудно понять ощущение недоделанности, второсортности, которое сопутствует некрасивости. Так в обществе респектабельных людей обладатель рваной обуви воровато подсовывает ноги под стул, а человек, обделенный приличной внешностью, редко обладает настолько сильными личностными качествами, чтобы пренебречь этим и не чувствовать себя обиженным. Кроме того, очень часто именно внешние качества, и чаще всего у женщин, предопределяют жизненный успех.

– Да, чувствуется, что вы ведете «обстрел» этой темы из противоположного «окопа». Потому что какие-то жестокие люди вбили вам в детстве мысль о неких физических недостатках, а у вас не нашлось сил противостоять внушению – вы вошли в роль, свыклись с ней и теперь рассматриваете все вокруг с позиций «лишенца», переоценивая чужие привилегии. – Алиса чувствовала, что заводится. Ее жизненный опыт свидетельствовал совсем о другом. – Да, я была милашкой, куколкой и, наверное, очень счастливым ребенком… Я не знаю, какую роль в моей женской судьбе играла моя внешность, – но, поверьте, доктор, никакой жар-птицы я не ухватила. Напротив все время будто расплачивалась за что-то…

Алиса поправила свою повязку и они некоторое время молча шли рядом.

– Речь не обо мне. Разговор-то у нас теоретический. Если бы вы были повнимательнее, доктор Динстлер, то заметили бы, что часто принимаете за красоту фикцию, видите то, что вам показывают. Особенно умеют пустить пыль в глаза женщины. Самоуверенность, жизнерадостность, ощущение своей привлекательности – и все. Все вокруг уже восторженно ахают – «хороша»! Вот, например, наша Жанна. Как вы ее находите, чисто теоретически, конечно?

– Жанна очень милая. Это тот тип женщины, которой всегда кто-то добивается. Наверное, уже в школе у нее было полно ухажеров.

– Но при этом она коротышка, толстоногая и нос у нее – просто пуговка! Ага, квалифицированный эксперт, – вас провели. И правильно, я думаю, и ее сынишка, и замечательный муж, да и мы все вокруг, с удовольствием, да именно с удовольствием смотрим на нее. Она радует… Не то что ваша, временами очень кислая, физиономия…

– Я доволен, мадемуазель Грави, что сегодня работаю ковриком у ваших ног, – вам даже нравится по нему топтаться. Да, и возможно – это моя истинная профессия, – обрадовался Йохим разговорчивости своей замкнутой пациентки.

– Кстати, а где сейчас муж Жанны? Он, кажется, шофер на дальних рейсах? – вдруг поинтересовалась Алиса.

– Не знаю толком. В сущности, я нелюдим и малообщителен. Верно, оттого, что дурные люди внушили мне с детства, что у меня отвислый нос. – Йохим шутливо вздернул подбородок, изображая самодовольство.

12

И вот наступил день, когда лицу мадемуазель Грави предстояло освободиться от повязок, от уродства, от тяжких напоминаний пережитого. Было условлено, что вначале пациентку осмотрят профессор и ведущий врач, после чего ее представят на обозрение медперсоналу клиники.

Алиса сидела под яркими лучами ламп в центре хирургической, сдерживая руки, тянущиеся к непривычно обнаженному, открытому лицу. После шести месяцев повязок и масок, она чувствовала себя голой. Оба мужчины разглядывали ее лицо, щупали, надавливали, растягивали кожу, обмениваясь загадочными терминами. Так, наверное, ведут себя ихтиологи, вытащившие из глубин редкий экземпляр морской фауны. Трудно было понять по их реакции, что же все-таки происходит – радуются ли они добыче или собираются выкинуть эту редкость подальше в воду.

Мнения разошлись. Леже, скинув гору с плеч, считал, что его клиника с помощью Динстлера одержала большую победу. Йохим же был разбит и удручен. Конечно, он знал, что чудо полного возрождения красоты невозможно, что серьезные повреждения поддаются в лучшем случае удачной корректировке, то есть ликвидации очевидной аномалии. Но если бы это было другое лицо! На этом же, единственном, обожествляемом, каждое нарушение гармонии вопило о его, доктора Динстлера, несостоятельности. Некоторая асимметрия черт была явно заметна, хотя и не бросалась в глаза, рубцы еще розовели, навязывая свою неуместную геометрию, а нос – нос, конечно, был далеко не тот. Не плохой, но не тот! Йохим готов был орать от отчаяния. Алиса заметила это и быстро пробежала руками по лицу: