Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

– Ты ждешь, Остин, чтобы я тебя переубедил, – вздохнул, решившись на малоприятное признание, профессор. Это длинный разговор. Могу сказать одно – тебе я могу раскрыть тайну: пару раз я смотрел на этого парня с открытым ртом и думал: «Стареешь, Арман, тебе на такое уже не подняться». Я лгал самому себе – подняться на такое я не мог никогда. Я думаю, у него особый, запредельный дар… Ты знаешь, Остин, я далек от мистики, но здесь я засек такие моменты, которые никому, понимаешь, никому без поддержки свыше было бы не одолеть. А он творит чудеса и сам не замечает – сила дается ему запросто, даром. Этакий легкокрылый Моцарт… Не знаю… Назови это везением, талантом, одаренностью… Динстлер бывает разным, но в этом случае, с этой твоей Алисой, – он будет гением. Я ручаюсь…

– Ну что же, с богом, Арман. Постараюсь вскоре вырваться к вам.

…Ожидая Динстлера с планом предстоящей операции, Леже все больше впадал в панику. Будучи рационалистом и скептиком, он признавал справедливость аргументов Брауна, коря себя за поспешное решение.

– Он будто околдовал меня, этот длинновязый. Что за чушь я молол сейчас – какая там «поддержка свыше»?

Чистый бред… Заврался ты, старик Арман, с перепугу, – бормотал профессор, охлопывая ладонями карманы, – он машинально искал сигареты, которые бросил курить три года назад. – Фу, черт! Наваждение!

Леже, заставив себя успокоиться, демонстративно положил миниатюрные холеные руки на стол.

– Войдите! Ну-с, это наконец вы, коллега. Пожалуйста…

План Динстлера был оригинален, точен и вполне реалистичен. Придраться было не к чему – сам Леже избрал бы подобную тактику. Никаких фантастических прожектов – все в рамках опробованной методы. «В конце-то концов, я всегда буду рядом и смогу подстраховать, если его занесет», – подумал профессор, облегченно вздохнув, когда за Йохимом захлопнулась дверь.

5

Первая операция из четырехэтапного цикла, рассчитанного на полгода, состоялась через три дня. Больная не проявляла признаков беспокойства, спокойно отдав себя бригаде анестезиологов. Леже, в соответствии со своим решением, взял на себя полномочия ассистента, не вызвав никакого сопротивления со стороны Динстлера, вероятно и вовсе не принявшего этот факт во внимание. Йохим был очень сосредоточен, погружен в себя. Внимательно проверил подготовленный трансплантат, необходимое оборудование. Леже удивился, что вместо одного, запланированного, ассистенты по распоряжению Динстлера подготовили три образца заменителя поврежденной ткани, а также микроскоп, необходимый в тех случаях, когда требовалось нейрохирургическое вмешательство.

Вначале все шло по плану. Поврежденная челюстная кость, зафиксированная итальянскими медиками, срослась, оставалось лишь восстановить мягкие ткани – вернуть правильное положение изуродованным мышцам и коже.

Однако вместо того, чтобы заняться подтяжкой рубцов, Динстлер обнажил челюстной сустав и по тому, какие инструменты потребовал у медсестры его властный голос, Леже понял, что предстоит вскрытие суставной сумки.

– Боже мой! Боже! Что он делает! – закричал Леже, чуть не рухнув со своего помоста. Но ножницы продолжали щелкать, а локоть Динстлера резким коротким толчком нокаутировал профессора, протискивающегося к столу.

– Господин Леже, у меня в руке секатор, и вы знаете, к чему может привести малейшая оплошность. Не берите грех на душу – оставьте меня, – не отрываясь от дела, внушительно молвил он.

Обескураженный профессор в бешенстве покинул операционную. Уединившись в своем кабинете, он панически просчитывал последствия этого непредсказуемого вмешательства Динстлера. Он сидел, обхватив голову короткими руками, пряди редких волос, удачно тонированных красителем в каштановый цвет, прилипли к взмокшему лбу. Леже просидел так очень долго, не обращая внимания на трезвонящий телефон, и не поднял глаз, когда в комнату кто-то вошел. Он знал, что это Динстлер.

– Почему вы не поставили меня в известность о ваших намерениях? Или я уже не руковожу клиникой и вы едите не мой хлеб? Зачем вам понадобилось ломать то, что уже однозначно непоправимо? Ведь суставные хрящи не подлежат замене – это же азы! Они не могут срастись, сохранив подвижность! А вы – вы профессиональный преступник и должны быть дисквалифицированы! – бушевал профессор.

– Они могут срастись, профессор. И обязательно это сделают! – Динстлер сел рядом и мягко, словно успокаивая обиженного ребенка, продолжал: – Я уже на снимках заметил, что перелом сросся неверно, что подвижность челюстного сустава будет ограничена. А это не просто косметический дефект – это нарушение жизненно важных функций – речи, приема пищи, мимики… Вы тоже видели это, но вы – боялись…

– Да, боялся. Это как раз тот случай, коллега, когда авантюризм очень опасен и может приравниваться к преступлению. А вы – безответственный авантюрист! – Леже вскочил, удержав за плечи собиравшегося встать Динстлера. – Извольте сидеть – мне так удобней вас отчитывать…

– Ага, профессор, вы уже поняли, что авантюры не было и риска особого тоже – просто расчет и везение! Представляете, мне удалось не только восстановить размер челюстной кости за счет реберного трансплантата, починить сустав, но и, кажется, привести в порядок лицевой нерв – это просто везение, что не был поврежден основной ствол, – она сможет улыбаться! И простите меня, покорнейше прошу, за… Ну, вы просто попали под руку… под локоть. Я совершенно не контролировал себя и не рассчитал силу…

– Да, ручки-то у вас просто железные. С такой хваткой только на ринг. А ведь не скажешь… – профессор погладил ушибленные ребра.

– Простите и забудьте, умоляю! Вы даже не знаете, как много для меня сделали… – Йохим виновато взглянул в глаза Леже. – Но прошу вас об услуге, профессор… Нет, серьезно предупреждаю: не трогайте меня, когда я стою у стола!

– Ну, это мы посмотрим через две недели. И если она не сможет открыть рта – вы моментально вылетите в свою Австрию и будете дебоширить у милейшего доктора Вернера! – непримиримо резюмировал Леже.

Еще до истечения указанного Леже контрольного срока Йохим понял, что все идет хорошо и ссылка к Вернеру ему не грозит. Впрочем, он в этом и не сомневался, лишь иногда припугивая себя шальным сомнением: «А вдруг?» Вдруг прав профессор и весь опыт классической хирургии?

Он наведывался в палату № 6 по нескольку раз на день, фиксируя малейшие изменения в состоянии мадемуазель Грави. В разрезе повязки виднелись вспухшие губы и что-то неуловимое сигналило Йохиму, что сустав встал на место и натяжение щечной мышцы ослабло, отпустив уголок рта. Его совсем не тревожило душевное состояние пациентки, вызывавшее опасения у наблюдавшего ее психиатра. Очертание губ, приходившее в норму постепенно, радовало его, как радует набухающий, готовящийся распуститься бутон редкого цветка какого-нибудь фанатика натуралиста.