Исследование авторитарной личности - Теодор Адорно

Если обещания полностью неосуществимы внутри существующего общества и не поддаются никакому рациональному контролю, они становятся безудержными, как дневной сон детей, в которых он хотел бы превратить своих слушателей. «Вечная жизнь означает, что ты и я, и каждый мужчина, и каждая женщина, которые принимают сына Живого Бога, 10 000 лет, десять миллионов лет, десять биллионов лет, десять триллионов лет будут жить дальше, и каждую эту цифру вы можете умножить на 10. Это означает всю вечность. Разве это не стоит того?» Гиммлер предсказывал в известной речи, что Третий рейх будет продолжаться от 20 до 30 тысяч лет. Самое совершенное выражение идеи большого маленького человека в том виде, в каком Томас хотел бы ее высказать, это его хвастовство триллионами лет жизни и одновременно завершающий вопрос «Разве это не стоит того?». Он ассоциирует представление о триллионах лет с солидной инвестицией, располагает вечностью и является надежным маклером.

Трюк «великий маленький человек», в котором трезвость идет рука об руку с великолепием, комбинируется в предложении, которое показывает чрезвычайное пренебрежение пропорциями, опять с трюком неутомимости: «Молитесь, чтобы Бог был в душе и сердце этих больших живых слушателей, чтобы они день и ночь не находили покоя, пока они все не затребуют эту важную литературу, которую мы рассылаем бесплатно». Он устанавливает непосредственное отношение между требованиями незначительных брошюр и религиозным миром души. Спать может только тот, кто непрерывно требует «эту жизненно важную литературу».

Человеческий интерес

Мотивом другой предпочитаемой Томасом позы, трюка «человеческий интерес», является контингент его аудитории, которая большей частью состоит из пожилых, немного одиноких, разочарованных людей, и прежде всего слушательниц женского пола. По хорошо показавшему себя образцу, типа ключевых фигур в женских журналах с их чрезвычайной силой притяжения, он симулирует личное тепло, близость и доверие. Он выступает в некоторой степени как простой философ, по-народному добродушный, скромный человек с золотым сердцем, который, хотя сам и не живет в роскоши, думает прежде всего о своем близком, несет ему облегчение и помогает то в одном, то в другом. Этот трюк у Томаса предназначен для специфической публики, его также можно встретить у Фелпса и у многих других фашистских агитаторов в США, но в немецкой национал-социалистической пропаганде он отсутствовал. Очевидно, чрезмерно высокое давление технологии и высокоцентрализованной деловой культуры в этой стране заставляет тех, кто подвержен этому явлению, требовать «сильных таблеток». Радиовещание с его фальшивой непосредственностью, которое приносит далекий голос в дом маленького человека, является, конечно, особенно подходящим медиумом для этого трюка.

Как кажется, Томас может совершенно без стеснения говорить постороннему о своих самых интимных вещах, о вещах, обычно умалчиваемых, если кто их действительно пережил. «Бог позвал меня. Он позвал меня только тогда, когда моя маленькая мама лежала на смертном одре, когда она послала за мной и сказала: “Прежде чем ты родился на свет, я обещала тебя Богу, я поклялась, что ты должен стать слугой Сына Божьего”». Это событие, как он сказал, изменило его жизнь до основания и означало Августинский поворот. «Моя жизнь сразу же переменилась. Вещи, которые я любил телесно, я теперь стал ненавидеть». Его частную жизнь нельзя назвать счастливой: вся семья мобилизуется для целей пропаганды. Если его жена заболела, он просит все общество молиться за нее, но одновременно добавляет, что она чувствует себя не слишком плохо. Если он страдает от кашля, то использует его как средство установить личный контакт, казаться «человечным», в то же самое время старается подчеркнуть свой безграничный дух самопожертвования. «Когда мне сегодня приходится кашлять, я знаю, что вы извините меня за это, и вы увидите, как трудно мне работать, несмотря на тяжелое препятствие». Соответственно он притворно проявляет «искреннее» участие в домашних делах своих слушателей. Всегда есть больные, страдающие люди и люди, живущие в унизительных условиях; всем им он выражает свою симпатию. «Я надеюсь, что все спокойно провели ночь, что вы свежи и готовы к завтрашнему великому дню, как и сегодня». Он разделяет их радости не меньше, чем их заботы, и заигрывает с их гордостью по отношению к молодежи. «Мужчины и женщины, которые слушают меня в этот утренний час и чувства которых в действительности не захватили их, пусть посмотрят в голубые глаза своего ребенка». Здесь явно виден трюк. У бесчисленного количества детей голубые глаза, однако для большинства матерей они являются личным, специфическим признаком. Когда Томас на них ссылается, он симулирует связь с людьми, которых он никогда не видел, не рискуя быть разоблаченным.

«Доброе старое время»

Особой формой трюка «человеческий интерес» можно назвать трюк «доброе старое время». Он акцентирует старомодное и устаревшее в действиях и в окружении людей. Вероятно, американский культ нового вызывает скрытую враждебность у тех, кто не пользуется плодами технической цивилизации, хотя для других, использующих ее преимущества, жизнь в быстром темпе прогресса становится все холоднее. Томас с избытком компенсирует это чувство, подчеркивая старомодность и домашнее как настоящее, как связанное с традицией, как бы несущее налет старины, которого нет у нового, но которое, как и все новшества, само попадает под рекламную схему, под известные методы рекламы. В описании церкви недостаточность блеска в ней становится у Томаса ее достоинством. «У нас здесь мало что есть от церкви. У нас нет пестро разрисованных окон, нет много мрамора и камня. У нас только маленькая старомодная церковь на этой большой центральной улице. Все вместе стоило не больше 3600 долларов, но, друзья мои, здесь мы любим Христа, здесь мы пытаемся служить ему всеми нашими силами. Если ваши силы иссякли и вы устали от жизни, если думаете, что Бога нет, то почему вы не придете сегодня вечером?.. Может быть, вы возьмете в руки свою старую Библию, которая была любима вами и сохранилась у вас от отца или матери. Идите и возьмите ее в руки». Из враждебности и разочарования Томас извлекает пользу, выдавая простоту тех, кто не может позволить себе ничего из приятных вещей, за морально более высокий образ жизни. Кроме того, осуждение «пестро разукрашенных окон и мрамора», которые являются здесь религиозной заменой «макияжа» и губной помады, находится в гармонии с его, в общем, аскетическим, антигедонистическим образом действия, который он практически разделяет со всеми фашистскими агитаторами во всем мире.

Фантастическая картина, скрывающаяся за трюком «человеческий интерес», – это идеал традиционалистических, антилиберальных бедняков, которые вопреки убогости своего существования довольны и готовы пожертвовать собой для сохранения именно тех условий, из-за которых они страдают, испытывая в качестве вознаграждения сомнительное удовольствие от неопределенного внутреннего превосходства над богатыми и недовольными. Все сентиментальные призывы Томаса имеют целью поддержание этого отношения, которое он считает особенно многообещающим у специфического слоя своих слушателей. «Я сегодня вижу, что ко мне приходят большие толпы скромных женщин, с шершавыми руками от мытья полов, от работы у корыта. Я вижу большое количество тех, которые никогда в жизни не падали на колени перед коммунизмом. Я вижу это большое войско женщин, многие из них… экономя, молясь, работают, чтобы это прекрасное Евангелие Сына Божьего дальше распространялось по земле». По существу, вся наигранная личная поза Томаса состоит в подчеркивании частного элемента, сходства между ним и его слушателями, в подчеркивании всей сферы интересов как своего рода эмоциональной компенсации за холодную, самоотчуждающую жизнь большинства людей и прежде всего бесчисленного количества изолированных индивидов нижнего уровня среднего сословия. Именно благодаря непосредственности и теплоте общения, теплоте его способа приблизиться к людям, усиленной посредством радио, он глубже и прочнее овладевает ими. Не солидарность, а послушание являются заменой их изоляции и одиночества. Устарелые, как бы докапиталистические формы человеческой эйфории он противопоставляет современным условиям жизни, чтобы препарировать их для трансформации в нечто более прогрессивное, тоталитарное государство фюрера. Фальшивый индивидуализм, который он проповедует, лишь усиливает тенденцию отказаться от индивидуума, в то время как он вливается в коллектив, где может чувствовать себя «защищенным», но не имеет права вообще что-либо сказать.

2. Метод Томаса

Вводные замечания

Изучать методы Томаса необходимо не только потому, что они являются правилами для всех фашистских и антисемитских агитаторов, настоящие учения которых действительно существенно расходятся, но и по особой причине. Для Томаса, как и для большинства его товарищей по интересам, метод (т. е. «как») важнее, чем содержание (т. е. «что»). Его настоящее дело – манипулировать людьми, сформировать их как сторонников своей организации, и для этой цели в конце концов служит все, что он делает. Идеи и постулаты – это лишь приманка, они имеют лишь незначительный объективный вес. С одной стороны, он слишком осторожен, чтобы раскрыть свои истинные цели, с другой стороны, он, возможно, с полным основанием предполагает, что его слушатели понимают намного лучше, за что он борется: шовинистическое насилие, если он менее эксплицитно занимается политическими целями. Он следует старому шовинистическому практическому правилу кулака: всегда об этом думать, никогда об этом не говорить. Частично сами цели расплывчаты, не выражены и должны быть приспособлены к изменяющейся политической ситуации, как только фашист почувствует себя вправе отдавать приказ; частично слушатели не должны абсолютно точно знать намерения и программу, ведь они могли бы обнаружить вопиющее противоречие между собственным, крайне примитивным интересом и интересами тех, бороться за которые они призваны. Поэтому подчеркивание «что» сдвигается на «как». Томас – специалист по рекламе в очень узкоспециализированной области превращения религиозного ханжества в политическую и расовую ненависть. Он уделяет больше внимания своей технике рекламы, чем идеям, которые он хочет продать. Тщательно продуманы психологические стимулы и ожидаемые механизмы реакции: его политическая позиция, напротив, расплывчата и абстрактна, или наивна и абсурдна. С полным основанием можно поэтому предположить, что он сознательно уделяет больше внимания обдумыванию психологических методов, чем конкретным политическим вопросам, так как, наоборот, последние проявляются только на очень трезвом, псевдотеоретическом уровне, в языке избирательных кампаний и в скандальных слухах, и так мало говорят о его конечных целях.