Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я начал заниматься проблемами эволюции биосферы, взаимоотношением процессов ее развития с развитием общества, мне стало казаться, что я прикасаюсь к святая святых и начинаю догадываться о чем-то таком, что мне ранее было совершенно недоступно. Все это наполняло жизнь новым содержанием, и меня начала тяготить большая административная работа, которая лежала на моих плечах последние четверть века, когда я исполнял обязанности заместителя директора Вычислительного центра Академии наук СССР академика Дородницына, глубокого и талантливого исследователя, однако, человека недоброго, удивительно высокомерного и совершенно мне чуждого по своему мировосприятию. Я стал подумывать об изменении своего общественного статуса. К тому же другие интересы, наполнившие жизнь новым содержанием, значительно отдалили меня от прежней деятельности и тех людей, с которыми я был тогда близок.
Я понемногу старел (подходил к концу шестой десяток) и понимал, что вступаю в совершенно новый этап жизни, с новыми ценностями, которые еще предстоит осознать. Тогда, в семидесятых годах, в отличие от девяностых, я был вполне материально обеспечен и, получая свою тысячу рублей, мог не думать о заработке. Я искал повода освободиться от служебных обязанностей, которые мне мешали думать над тем, что мне было интересно, и занимали время, необходимое для изучения множества вопросов, ставших для меня очень важными. Однако расстаться с официальным положением мне удалось только в восьмидесятые годы, когда вышло постановление о том, что членам академии предоставляется право оставить свои официальные посты, называться советниками и получать при этом свое полное жалование – кажется, я был первым членом академии, который по собственной инициативе отказался от занимаемых постов задолго до достижения предельного возраста. Расставшись с Вычислительным центром и кафедрой, я начал жить очень интересной и насыщенной жизнью.
И все же удачливым себя в этот период назвать я не могу, поскольку большинство из моих замыслов тех лет так и остались замыслами. Да и само расставание с Вычислительным центром происходило не совсем так, как мне бы хотелось, – просто я уже не мог не уйти!
Причин, почему я не могу считать этот период своей жизни удачным, много. Были объективные: судьба Володи Александрова, потеря контакта с некоторыми из моих сотрудников и учеников, начало перестройки, а вместе с ней и конец бюджетного финансирования работы в области моделирования биосферных процессов, и т. д. Но были и субъективные, сыгравшие, вероятно, основную роль. Работа, которую я затеял, требовала коллективных усилий большой группы людей, каждый из которых, внося в нее что-то свое, должен был понимать общую цель, действуя синхронно с остальными членами команды и со мной лично. А именно такой работы я организовать и не смог. И причина была, прежде всего, во мне самом.
Я довольно удачно справлялся с административной работой, когда речь шла о выборе направления деятельности с последующим подбором руководителя новой темы или задачи. Справившись с этим, я обычно отходил в сторону, полностью доверяя работу тому, кому поручал руководство, и присматривал за ней издали, стараясь не особенно вмешиваться. Надеюсь, что младшие коллеги практически не замечали моей опеки. Я думаю, что такая политика в организации целенаправленной деятельности в целом правильна. Тем более, когда речь идет о работах инженерного типа, то есть когда результаты можно предугадать заранее, когда надо сделать нечто вполне конкретное. В выборе такой стратегии я ориентировался, прежде всего, на самого себя, на свой стиль работы: я ценил самостоятельность, очень не любил какого-либо вмешательства и работал без него куда быстрее.
То, что я смог проработать более двадцати лет заместителем А. А. Дородницына – факт малопонятный моим друзьям, – объясняется очень просто: до поры до времени директор никак не вмешивался в мою деятельность. Его, вероятно, устраивало, что, делая успешно свое дело, я не посягал на то, что он считал своими прерогативами: иностранные связи, общая стратегия развития вычислительной техники, представительство. Он всегда чувствовал себя настоящим сталинским директором, и все, что происходит в его учреждении, есть его собственное достояние. Как только он поменял тактику, и начал вмешиваться в мою работу, я тут же подал в отставку.
Думаю, что стиль организации исследований, который я практиковал и в МФТИ и в ВЦ, достаточно эффективен. С одной стороны, я определял целенаправленную деятельность целого коллектива, то есть держал ее в определенном русле. А с другой, – как только становилась ясной перспектива получения новых результатов, я уступал место инициативам моих младших коллег. Конечно, такая схема научной жизни не универсальна, но достаточно рациональна. Хотя и требует от руководителя быть не директором с указующим перстом, а непрерывным искателем.
Но когда речь заходит о проблемах, в которые погружаешься с головой, которые начинают составлять в данный момент смысл твоей жизни, – что бывает совсем не часто, – такой стиль работы неприемлем. Здесь надо уметь работать вместе и превращаться из руководителя в партнера. Вот этого я делать так и не научился. Я не умел становиться просто партнером. Для этого нужно было иметь иной психический склад. По существу, я был очень одинок, и все свои работы, за очень малым исключением, писал один. У меня много учеников – кандидатов и докторов наук, есть среди них и академики, но ни с одним из них, несмотря на добрые отношения, я не был близок как «искатель». Я видел этот дефект собственной психической конституции, но поделать ничего не мог.
Свое повествование я начал рассказом о нескольких часах, которые я провел наедине с Ладожским озером. Такое состояние, похожее на медитацию, мне было свойственно с детства и очень помогало всю жизнь. Мне бывает трудно рассказать то, о чем я думаю в это время. Но в результате такого уединения обычно вырисовывалось смутное понимание того предмета, о котором я думал. Настолько смутное, что я всегда стеснялся о нем кому бы то ни было рассказывать. Тем не менее я доверял этому внутреннему зову и следовал ему. Я привык доверяться своей интуиции: она меня не подводила. Но и не давала никаких разумных аргументов для объяснения своей позиции. По этой же причине я не выдерживаю долгих споров и критических обсуждений. Порой случалось, что я признавал справедливость замечаний и… делал все же
