Древесная магия партикуляристов - Варвара Мадоши

— В таком случае, — не менее сухо произнес Томас, — было бы лучше, если бы вы вернулись к вашим манерам двадцатилетней давности.

— Томас, вы очень плохо их помните, — Рютгер снова улыбнулся. — Вам было десять. Чем обсуждать мои манеры, давайте-ка лучше я попытаюсь снять груз с вашего сердца. Вы ведь сделали воистину важное дело: привели из провинции верные войска, захватили Рыбу с Городским собранием, подняли ополчение… да мало ли что вы еще свершили! Причем вы быстро сориентировались и сделали это на неделю раньше предполагаемого срока! Мне никогда не хватало методичности учитывать все эти бесконечные подробности. Поэтому, если переворот и состоялся все-таки, если Антуан теперь настоящий король, то это только благодаря вам… да еще нашему забавному юному протеже в черном и очаровательным дамам.

Рютгер говорил как обычно, довольно легкомысленно, но у самого края его приятного для слуха тембра слышалась некоторая хрипотца, намекающая на возможность булькающего кашля. Ужасные раны во время переворота Регента не прошли ему даром — раны, нанесенные магией, куда сложнее лечить, чем обычные. Да и внешне Рютгер порядком изменился.

Когда герцога Марофилла лечили, его пришлось обрить. Вновь отросший ежик волос оказался темно-каштановым, как у всех Марофиллов, и только кое-где пробивалась настоящая, пегая седина, в корне отличная от привычной белой краски.

Высокий лоб герцога пересек длинный, уродливо стянувший кожу шрам (правда, шрам медики обещали убрать со временем до почти неразличимой полоски), а левую щеку изрезала еще сеточка мелких шрамов, которым, видимо, предстояло там и остаться. Наконец, сами черты лица герцога заострились. Его и раньше трудно было назвать красавцем в общепринятом смысле, но теперь Рютгер казался попросту страшноватым: один острый нос, одни выступающие скулы и впалые, будто у черепа, щеки, чего стоили! А страшные круги под глазами, которые начали бледнеть вот только недавно…

— Да, к вопросу о нашем протеже в черном… — Теперь Томас сел на невысокий зеленый пуфик около кровати (на столике возле пуфика лежал забытый Лаурой томик поэзии Серо-Сиреневых веков) и внимательно взглянул на брата. — Он спас вас. И все-таки до сих пор настаивает на дуэли.

— О да, — безмятежно отозвался Рютгер, скользнув рукою по атласу бледно-бежевой перины, как будто разгладил невидимую складку, — я и не сомневался.

— В моей голове это не укладывается! — тут Томас позволил себе показать край своего истинного, испепеляющего гнева. — Как можно: спасти человека от смерти — и потом участвовать с ним в смертельном поединке! Даже я не мог бы, или вот вы, брат… А он, при всех его традиционных устремлениях…

— Но ведь это же очень разные вещи, — мягко заметил Рютгер. — Спросите у прелестной леди Борха, она вам прекрасно разъяснит. Одно дело — спасти от верной смерти союзника, человека, с которым вы делаете одно дело, и совсем другое — отомстить кровному врагу…

Томас покачал головой.

— Все что мне приходилось читать о нравах горских и прочих малоцивилизованных племен, говорит мне, что в таких случаях даже кровных врагов принято прощать.

— Сомневаюсь, что в твоих книгах что-то говорится о Матиасе Бартоке, — усмехнулся Рютгер. — Мальчик восхищает меня: кажется, он в самом деле никогда не отступает от принятого решения.

— А Юлия? Она что, не может…

— Думаю, если сама Юлия, — мягко ответил герцог, — только повторила бы вам свои прежние слова: у любого мужчины все равно есть свои границы, до которых на него можно повлиять. Именно это и делает его мужчиной. О да, — герцог Марофилл зачем-то коснулся сухих губ кончиками пальцев, — мне это тоже очень хорошо известно. Да и вам тоже, мой дорогой брат, — будто отвлекшись, он улыбнулся Томасу. — Мы ведь с вами тоже не исключение из этого правила.

— В таком случае, я удивлен, как же он не настоял на дуэли сейчас, когда вы еще слабы, — Томас говорил почти зло. — Это, пожалуй, прекрасно бы уложилось в максиму «побеждать любой ценой».

— Он хочет не победы. Он хочет полноценного отмщения. Это совершенно другое, не так ли?.. Да вы не волнуйтесь, Томас. Вы же сами знаете, что искусство опытного мага — это еще и верный выбор противника. Против Регента с его громовыми чарами мне было сложно выстоять, зато Мати это далось относительно легко. Что же касается нашего с ним поединка… думаю, не будет ошибкой предположить, что древесному магу против нашего наследственного волшебства долго не продержаться.

— Как вы его назвали, Рютгер? — Томас прищурился. — Мати?

— Правда? — Рютгер снова улыбнулся. — Как это неосмотрительно с моей стороны.

— Вы ему поддадитесь, — гневно произнес Томас, поднимаясь с пуфика. — Вот в чем дело! Именно поэтому вы такой благостный последние дни… Вы позволите ему себя убить во искупление своих прежних грехов!

— Томас, Томас! — рассмеялся Рютгер и слабо взмахнул рукой. — Ну что вы?.. Разве я похож на блаженного?..

Томас подумал, что никогда еще его порочный и непутевый старший брат не выглядел таким просветленным, как в этот момент, на фоне пуховых подушек… но не сказал вслух. Только открыл рот — и тут же закрыл, как будто воздуха глотнул.

— Не говорите ерунды, — на сей раз голос Рютгера звучал твердо, — я бы никогда не позволил себе поддаться кому бы то ни было. Что вы?.. Это против чести.

— Прошу простить меня за такое предположение, — Томас не склонил головы. — Но есть самые разные способы…

— Есть, — кивнул Рютгер. — И даже вы, Томас, при всей моей любви к вам, не можете требовать, чтобы я по-настоящему старался причинить мальчику вред. Да ведь вам тоже этого не хочется. Вам и самому нравится наш гордый неубийца Барток.

— Мне он перестанет нравится ровно в тот момент, когда он станет вашим убийцей, — сухо сказал Томас и развернулся. — Прошу извинить, у меня дела в поместье.

— Конечно, дорогой брат… И кстати, в любом случае, не беспокойтесь об этом сейчас. У нас есть еще время.

Как только тяжелая дубовая дверь, оббитая изнутри зеленым шелком, притворилась за Томасом, в нее снаружи тут же робко постучали.

— Входи, Мэри-Сью, — улыбнулся Рютгер.

Дверь чуть приоткрылась, и девочка ужом скользнула внутрь.

Когда в Варроне обстановка немного успокоилась, большинство героев превратились обратно и сделали вид, будто ничего не произошло. Часть, отчаянно краснея, убралась в свои миры. Мэри-Сью все было непочем: она почти сразу вновь превратилась в двух див, отпраздновала это в ближайшем кабаке и вернулась в фамильный особняк Гопкинсов, к изумрудноглазой пантере. И все-таки теперь каждый день в родовое поместье Марофиллов маленькая девочка, с косичками и в аккуратненьком платьице, какое положено носить юным леди. Ей даже не приходилось стучаться: слуги сразу пропускали ее в одну из гостиных, выпить чаю с леди Лаурой и Юлией, а потом — на второй этаж, в покои герцога.