Древесная магия партикуляристов - Варвара Мадоши

В этот тихий рассветный час на лугу было удивительно красиво. На дальней стороне небольшого, похожего на зеркало пруда, виднелись вековые деревья марофилловского парка, уже одетые первой нежной зеленой листвой. Розовые лучи солнца скользили по росистой росе, зажигая в ней крупные рубины.

Рютгер Марофилл добрался до лужайки заблаговременно, с книгой под мышкой — рассчитывал немного посидеть еще под ивой и освежить в памяти поэтические экзорцисы одного из любимых поэтов Лауры: третьего дня она уличила младшего брата в том, что он забыл одну или две его элегии, и Рютгеру стало невыносимо стыдно, будто в детстве.

Однако Матиас Барток уже ждал там: мрачной темной тенью, не сразу различимой в сумраке, он сидел под деревом, чуть ли не на любимом месте Рютгера, и, кажется, медитировал. На плечах Матиаса чистили перышки два жаворонка, облюбовавшие его в качестве ветки, на волосах и бородке высыпала роса.

— Доброе утро, — доброжелательно поздоровался Рютгер Марофилл.

Матиас не пошевелился и вообще никак не выказал того, что заметил приход своего противника.

На всякий случай Рютгер взглянул на небо: нет, чувство времени его не подводило, до назначенного времени поединка оставался час или даже более. Тогда он пожал плечами, отыскал в густой траве на берегу озера рассыпавшуюся, покосившуюся скамеечку (ее сколотил сам Рютгер, назло отцу, запрещавшему наследнику заниматься физическим трудом) и присел. Открыл книгу на заложенной засушенным цветком странице — желтоватая лощеная бумага приятно пахла — и углубился в чтение.

Так прошло время. Наконец Рютгер отложил стихи. Тут же поднялся из травы сам Матиас. Он перешел из состояния медитации в состояние активной деятельности сразу, без паузы: просто выпрямился и отряхнул одежду и волосы от росы. Рютгер залюбовался им: до чего же хорошая все-таки выучка… Община Древесных магов всегда умела тренировать своих членов.

— Время, — сказал Матиас.

— Точно, — согласился Рютгер, поднимаясь со скамейки — книга, закрытая, так и осталась лежать на ней. Звуки чудных элегий еще звучали у него в голове, и Рютгеру захотелось улыбнуться — просто потому что. Он и улыбнулся, хотя Матиасу это, конечно, было все равно.

— Начнем? — предложил древесный маг.

— Я несколько удивлен, что никого нет, — заметил Рютгер, — я был уверен, что, по крайней мере, мой дорогой Томас… Ну да ладно. Вы право, начнем. Раз секунданты наши не явились, кто подаст сигнал?

— Мне все равно, — ответил Матиас. — Подавайте вы.

— Хорошо, — кивнул Рютгер.

Они разошлись по разные стороны лужайки. Рютгер даже не побеспокоился скинуть тяжелый белый плащ; что касается остальной его одежды, то герцог счел возможным облачиться для этого дня в один из своих лучших парадных камзолов, сплошь расшитых золотом, но стесняющих движения.

Матиас Барток остался верен себе: старый черный плащ, тот самый, в котором он прибыл из Унтитледа, прочее черное кожаное облачение, и в довершение — черный берет с черным пером. Неубийца выглядел устрашающе.

— Вымышленное пространство? — спросил Рютгер.

— Пополам, — сказал древесный маг.

Им не требовалось рвать бумагу, чтобы подготовиться. Вымышленное пространство создалось за мгновение, и посторонний глаз не заметил бы разницы — разве углядел бы, что вокруг дуэлянтов ветер словно бы дул в другую сторону.

— Начали, — сказал Рютгер.

В тот же миг руки Матиаса взметнулись сами собой, и воздух взорвался шипением сюрикенов — вотще. Рютгера уже не было там, куда целились их шипастые грани. Он ушел в сторону, и выхватил из ножен длинную серебристую шпагу с узором вдоль клинка: совершенно бесполезная против двуручника сэра Аристайла, она вполне могла потягаться с оружием древесного мага… Если бы он собирался применять оружие.

Зеленая трава вокруг ног Рютгера вдруг зашевелилась и поползла вверх по ногам герцога, спутывая лодыжки. Высверк клинка, поймавший луч рассвета, — и хищные стебли опали меж своих обычных сородиче, да не просто опали, а рассыпались мелким черным пеплом: магия сапрофитов сделала свое дело.

Тогда вперед скользнул уже Рютгер. Он почти летел, не касаясь верхушек травы, размахиваясь оружием, а впереди него летела волна уничтожения, волна разрушения и волна естественного круговорота событий, которая в природе превращает живое в неживое.

Матиас с обычной своей невозмутимостью ответил стеной листьев, которые спорхнули на помощь партикуляристу с ближайшей березы — и тотчас рассыпались под напором герцога в черный прах. Однако сам Матиас уже ускользнул прочь, ушел перекатом, и попытался достать Рютгера по ногам…

О, что это был за бой! Выверенность и точность движений, красота и пляска! Две противоположности, как и в битве с сэром Аристайлом, но противоположности совершенно иного рода встретились сегодня на поляне в виду фамильной усадьбы Марофиллов. Хорошо контролируемая энергия юности, страсть мести, облеченная в холодные одежды долга — и выдержанная годами гордость любви и безнадежности, сдерживаемая только печальным опытом… О, тогда, десять лет назад, проиграв по-крупному, Рютгер Марофилл поклялся, что не проиграет более никогда — и совершенствовался в придворных интригах, и нашел леди Алису, и сэра Аристайла, и множество других талантливых, и собрал их. Все только для того, чтобы жизнь его рассыпалась этим утром на мельчайшую мозаику в драгоценной росе. Нельзя проиграть и нельзя выиграть: полосы холодного воздуха режут лицо, горячие вздохи рассекают горло. Нельзя!.. Тишина после удара разрешается шепотом влюбленного, капли крови на белом камзоле вопиют к вечности… А если посмотреть вверх, будет ли видно небо?..

Нельзя сдаваться и нельзя отступать.

Нельзя победить и нельзя добиться. Обманчивая тишина битвы кружит голову сладким дурманом… что ты делаешь, мальчик, нельзя так драться, нельзя драться так хорошо, я уже упоен этим дурманом, сейчас я окончательно потеряю себя, потому что уже давно, уже очень давно мне не попадалось такого противника — Регент не в счет…

«Я знаю эту музыку, — подумал Рютгер Марофилл, одновременно со своим кровным врагом переводя дыхания, а заодно стряхивая с порванного рукава особенно въедливую ядовитую лиану. — Это вальс».

Ему казалось, что давний грех его отступает в сторону, склонив голову, и становится незначительным.

— Стойте! — крик прозвучал кощунством.

Томас Марофилл натянул поводья гнедого жеребца: не самого лучшего из марофилловских конюшен и уж подавно не того, на ком ездил обычно — в это утро он схватил, какой попался. Граф быстро соскочил с него и пошел к замершим противникам по росистой траве, оставляя в ней глубокие темные следы: Томас был в тяжелых кожаных сапогах. Однако даже граф Марофилл вынужден был остановиться у границы Вымышленной Реальности: внутрь ему доступа не было.