Ориенталист - Том Риис

Способность Льва напряженно работать и максимально фокусировать свое внимание будет отличать его от сверстников на протяжении всей его недолгой жизни. Вообще-то писатели-эмигранты славились тем, что очень много пили и работали, однако вскоре Лев станет поражать даже их. Его тайные занятия в университете порой вызывали у него ощущение, будто он состоит в некоем «эксклюзивном клубе» или живет в каком-то ином мире. И занятия в университете, и весь этот сумасшедший график оказались способом выстоять, не сломаться эмоционально. «Я, скорее всего, не выжил бы, страдая от внезапного перехода в состояние полной бедности, но моя любовь к Древнему Востоку заставляла меня существовать дальше», — вспоминал Лев. Он вдруг обнаружил, что такая двойная, тайная жизнь ему нравится. Он уже понимал, насколько отличается от окружающих — и тем, как жил прежде, и тем, что делал теперь. К тому времени он действительно стал ориенталистом.

В коробке с бумагами Алекса Браилова среди гимназических фотографий нашлись фотографии Льва — по меньшей мере, дюжина. На них он на удивление красив, выделяется среди одноклассников высоким ростом и элегантной одеждой. Он выглядит как киноактер, еще не вышедший из роли, тогда как его сверстники производят впечатление обычных людей, которые решили сфотографироваться. К тому времени его робость и неумение держаться в обществе уже исчезли, и почти на всех этих снимках он кажется вполне уверенным в себе. На одной фотографии Лев снят летним днем на лугу со своими друзьями и подругами — с Адей Вороновой, ее сестрой Женей, Тосей Пешковским и белокурым, на вид примерно годовалым младенцем. Младенец этот, по свидетельству Алекса Браилова, Михаил Игоревич Пешковский — будущий режиссер Майк Николc[103]. Последний действительно родился в 1931 году в Берлине, и его родителям удалось уехать из Германии в 1938-м; позже его ждала карьера комика-импровизатора и голливудского кинорежиссера![104]. Меня, правда, больше заинтересовали другие снимки: вот Лев сфотографирован один, на вид он уже постарше, несколько пополнел (быть может, это уже после окончания университета) и одет, как полагается мусульманину. Есть фотография, где у него на голове белая чалма с драгоценными камнями и пером в центре, в ушах большие серьги из нескольких колец, а на коротких и толстых пальцах — перстни. Он, по-видимому, также подвел глаза, накрасил губы помадой и даже навел родинку над губой. Еще одну фотографию я видел ранее — ее использовали как портрет автора для книги «Двенадцать тайн Кавказа»: Лев снят на ней в профиль, он в одежде кавказского воина-горца, в черной каракулевой шапке и с кинжалом за поясом.

Большинство учащихся русской гимназии и даже ее преподаватели привыкли называть Льва «Эсад», коль скоро он на этом настаивал. Браилов отмечал в своих воспоминаниях, что с годами его кавказский акцент делался все сильнее и заметнее: «Он слишком растягивал звук “а” и произносил согласные “к” и “х” очень резко». Некоторые одноклассники поддразнивали Льва — из-за выговора, из-за всего принятого им на себя «мусульманского» образа, из-за того, что он порой называл себя «теократом исламской традиции» или приверженцем либерально-конституционного царизма. По словам Браилова, погружение Льва в ислам дошло до такой степени, что он почти перестал замечать происходившее вокруг, и это вызывало у его соучеников не только недоверие, но даже враждебность. Алекс вспоминал и о том, что «Лев зачастую старался подыгрывать дразнившим его, при этом ему удавалось рассмешить их и тем самым разрядить обстановку. Порой ироничность его была такова, что невозможно было понять, шутит он или же говорит всерьез. А бывали случаи, когда он, придя в бешенство, лез на нас с кулаками, и тогда его приходилось усмирять, успокаивать».

Одному из однокашников Льва особенно нравилось провоцировать его, чтобы он «не забывал о своем происхождении». Норма Браилов показала мне фотографию этого юноши — его имя было Жорж Литауэр, и все русские звали его Жоржиком. Это был на редкость красивый молодой человек, который брал уроки танца у бывшей балерины Императорского театра и после занятий в школе зарабатывал на жизнь в танцевальных салонах — в качестве платного партнера. Его особенно смешила серьезность, с которой Лев воспринимал собственное превращение в Эсад-бея (следуя правилам азербайджанского языка, он тогда еще писал свое новое имя «Асад-бей»). Жоржик не упускал ни единой возможности напомнить своему однокласснику, что тот всего лишь один из российских евреев, как и сам Жоржик. Не зная о тайных занятиях Льва в университете, он и не догадывался, насколько болезненны для Льва были его шутки. Бесконечные насмешки над его новым именем довели Льва до того, что в один прекрасный день он замахнулся ножом на своего мучителя и пригрозил, что перережет ему глотку. «Вспышки неистового бешенства у Эсада объяснялись отчасти его несомненной нервностью, но в большой степени еще и тем, что он считал это частью образа “восточного человека”, для которого месть являлась священным долгом», — вспоминал Браилов. В тот раз Браилову пришлось вмешаться, чтобы из-за «кавказского темперамента» его приятеля дело не дошло до настоящего смертоубийства. (К сожалению, Жоржик не задержался на этом свете: он умер всего пять лет спустя, отравившись угарным газом в Париже — по-видимому, покончил с собой.)

Соперничество между Жоржиком и Львом усугублялось тем, что оба влюбились в зеленоглазую, медно-рыжую красавицу по имени Женя Флатт. Как вспоминал Браилов, Женя «едва ли вообще что-нибудь читала, была весьма ленива, ее интересовала лишь собственная внешность», а на жизнь она зарабатывала манекенщицей, демонстрируя модное и дорогое белье. Позже мне довелось увидеть репродукцию пастельного наброска работы Леонида Пастернака. На нем Женя в самом деле выглядит необычайно привлекательной. Жоржик и Лев всеми силами стремились добиться ее расположения, однако успех не сопутствовал ни тому, ни другому. Вскоре она обратила внимание на человека, не входившего в их гимназический круг. Она называла его Яшенькой, он был старше их всех, «полный, учтивый, очень образованный и остроумный»; впоследствии они переехали в Нью-Йорк, где вопреки идеалам русской эмиграции оба стали ярыми сталинистами. Браилов был уверен, что именно Яша — прототип Нахараряна, того самого «мерзкого армянина» из романа «Али и Нино», который домогался Нино. В романе, правда, толстый соперник героя не увозит девушку в Америку и не делает ее сталинисткой. Силой затащив ее в свой автомобиль, он пытается увезти ее «на Запад», дабы отнять у Али и у любимого Кавказа. Однако Али (то есть сам Лев) умудряется догнать автомобиль на своем белом скакуне и пронзить соперника кинжалом. В пересказе эта сцена кажется и неправдоподобной, и смешной, но написана она захватывающе и довольно убедительно.