На сем стою - Роланд Бейнтон

"Грешите в полную меру своих способностей. Бог может простить лишь закоренелого грешника". Но было бы в высшей степени несправедливо представлять дело так, будто это высказывание выражает взгляды Лютера на нравственность, поскольку слова эти он произнес, громогласно подшучивая над пребывавшим в смятении и угрызениях совести слабовольным Меланхтоном. По сути дела, Лютер посоветовал ему то же самое, что некогда Штаупиц - ему, сказав, что прежде, чем надоедать исповеднику, Лютеру следует пойти и совершить реальный грех, например, отцеубийство. Безусловно, Штаупиц никоим образом не советовал Лютеру убить своего отца. Также и Лютер прекрасно знал, что его шутка не побудит непоколебимого Меланхтона отказаться от соблюдения десяти заповедей. Лютер хотел лишь сказать, что, может быть, неплохо было бы Меланхтону несколько подпортить свою репутацию.

Лютер иногда повторял, что один грех бывает необходим в качестве лекарства для излечения другого. Безупречная репутация несет в себе угрозу наихудшего из всех грехов - гордыни. Следовательно, совершая иногда ошибки, вы вырабатываете в себе смирение. Но единственными грехами, которые Лютер рекомендовал для того, чтобы не выглядеть безупречным, были некоторые излишества в еде, питье и сне. Подобные контролируемые излишества можно использовать в качестве противоядия против высокомерия.

Однако действительно среди его высказываний было и такое, в котором можно услышать не вполне нравственные нотки. Имеются в виду слова Лютера о том, что добрые дела без веры "тщетны и подлежат осуждению как грех". Эразм ужаснулся, услышав такой выпад против честности и благопристойности. Но Лютер вовсе не хотел сказать, что с общественной точки зрения пристойное поведение ничуть не лучше непристойного. В действительности он имел в виду, что благопристойность человека, который ведет себя так лишь из страха за свою репутацию в глазах Божьих, "тщетна и подлежит осуждению как грех", и куда хуже, чем недостойное поведение человека, умышленно преступающего нравственные нормы. Слова Лютера по сути своей есть лишь характерная для него парадоксальная интерпретация притчи о раскаявшемся мытаре.

Но, наверное, самая большая угроза, которую Лютер нес для нравственности, заключалась в том, что он предоставил нравственности свободу. Он не терпел даже малейшего ослабления жестких требований Нового Завета. Христос призвал отдать свою одежду, не думать о завтрашнем дне, ударившему вас по щеке подставить другую, покинуть отца и мать, жену и ребенка. Католическая Церковь средневековья изобрела несколько способов смягчить жесткость этих требований. Один из них заключался в том, что христиане как бы подразделялись на несколько категорий, и лишь героическим душам предписывалось выполнять наиболее тяжкие установления Евангелия. Применение наставлений о совершенстве ограничивалось монашеством. Лютер затворил эту лазейку, упразднив монашество. Другой способ заключался в том, что проводилось различие между непрекращающимся и обыденным. Ревностные христиане должны любить Бога и ближнего непрестанно, простые же христиане - лишь обычно. Лютер с презрением относился ко всей казуистике подобного рода. Когда же ему напоминали о том, что без подобного рода предписаний выполнение требований Евангелия становится невозможным, он отвечал: "Безусловно. Мы не в состоянии выполнить повеления Божьи". Но в таком случае всплывает все тот же старый вопрос: если цель недостижима, то зачем к ней стремиться?

Здесь необходимо совершенно ясно представлять себе, что именно Лютер имел в виду, называя цель недостижимой. Он, безусловно, подразумевал, что благороднейшие человеческие свершения мало что значат в глазах Божьих. Все люди грешники. Но по этой причине нельзя всех считать негодяями. Определенный уровень нравственности вполне достижим. Даже евреи, турки и язычники способны соблюдать естественный закон, заключенный в десяти заповедях.

"Не укради" - мог бы начертать мельник на мешке с мукой, булочник на булке, сапожник на сапожной колодке, портной на материи, а плотник на своем топоре.

Искушений, конечно же, избежать невозможно, но если мы не можем удержать птиц от того, чтобы они летали над нашими головами, это вовсе не означает, что мы должны позволять им вить гнезда у нас в волосах.

Такой подход формировал прочную основу для истинно нравственного поведения даже вне христианства.

Но вновь опасность для нравственности возникает именно из-за того, что всего этого недостаточно. Бог требует не только определенных действий, но и определенного отношения. Он похож на мать, которая просит свою дочь приготовить обед или подоить корову. Соглашаясь, дочь может радоваться или ворчать. Бог требует

не только того, чтобы мы воздерживались от прелюбодеяния, но и настаивает на чистоте наших помыслов и сдержанности в браке. Этим стандартам соответствовать мы не в состоянии. "Лошадью можно править с помощью позолоченных поводьев, но кто способен управлять собой, когда дело заходит о самом насущном?" Даже само наше богоискательство представляет собой замаскированную форму поисков самого себя. Стремление к совершенству тем более безнадежно, что цель непрерывно ускользает от нас. Всякое доброе дело раскрывает двери для следующего; если мы не войдем в эти двери, значит, мы потерпим крах. Поэтому всякая нынешняя праведность является грехом по отношению к тому, что прибавляется к нашей цели в следующий момент. Еще большее уныние вызывает открытие, что мы повинны даже в тех грехах, о которых не знаем. Исповедуясь, Лютер познал, насколько сложно помнить или распознать все свои прегрешения. Само признание своей греховности есть акт веры. "Одной лишь верою должно утверждаться в том, что мы грешники, и воистину чаще всего не ведаем о своих прегрешениях. По этой причине мы должны готовиться к суду Божьему, уверовав в Его слова, коими Он называет нас неправедными".

Основа для добра

И вновь критики Лютера поднимают вопрос: если человек в конце концов не может соответствовать требованиям Бога, то зачем ему стремиться к добру? Ответ Лютера заключается в том, что основа нравственности должна лежать не в самопомощи и стремлении к вознаграждению. Парадокс состоит в том, что Бог должен уничтожить в нас все иллюзии относительно нашей праведности прежде, чем Он сделает нас праведными. Прежде всего нам следует отказаться от всех претензий на благость. Избавиться от чувства вины можно, лишь признав вину. Тогда для нас есть какая-то надежда. "Мы грешники и в то же время праведники", - то есть какими бы плохими мы ни были, в нас действует сила, которая способна нас изменить, и сделает это.

"Чудесная весть - уверовать в то, что спасение лежит вне нас. Я оправдан и принят Богом, хотя живут во мне грех, неправедность и ужас смерти. Однако я должен взирать в ином направлении и видеть безгрешность. Прекрасно не видеть того, что я вижу, и не чувствовать того, что я чувствую. Перед моим взором гульден или меч, или огонь, а я должен говорить: "Это не гульден, не меч и не огонь". Вот так обстоит дело и с прощением грехов".

В результате прощенный и смиренный грешник в принципе может получить куда больше, чем гордый святой.

Праведность грешника - не иллюзия. Она должна привести и она приведет к добрым делам, но они не могут быть добрыми, если совершаются ради себя. Они должны исходить из нового человека. "Не добрые дела делают человека благим, но благой человек творит добрые дела". Лютер по-разному излагал основы для благости. Иногда он говорил, что всякая нравственность есть благодарность. Это неодолимое стремление выразить признательность за пищу и одежду, за землю и небо, за неоценимый дар искупления. Иногда же он говорил, что нравственность является плодом Духа, пребывающего в сердце христианина. Или нравственность можно рассматривать как поведение, ставшее природой человека, который соединился со Христом, подобно тому как жених соединяется с невестой. Нет нужды подсказывать любящим друг друга, что им делать и что говорить, нет и необходимости в каких-либо правилах для любящих Христа. Единственное, что объемлет все, - вера. Она устраняет любые запреты, порождаемые тревогой, и ставит человека в такие отношения с Богом и Христом, что все остальное приходит само собой.

Нигде не выразил Лютер свои взгляды более сильными и яркими словами, чем в трактате "О свободе христианина":

"Душа, в твердой вере приверженная обетованиям Божьим, соединяется с ними, поглощается ими, проникаясь, пропитываясь и упиваясь их силою. Если исцеляющим было прикосновение Христа, то куда больше способно сделать нежное прикосновение в духе - так погруженность в Слово передает душе все качества Слова, и они делают душу надежной, покойной, свободной, исполненной всяческого блага - истинным дитем Божьим. Из этого мы весьма легко усваиваем, отчего вера способна сделать так много, и никакие добрые дела не способны сравниться с ней, ибо никакие добрые дела не проистекают, подобно вере, из Божьего Слова. Никакое доброе дело не способно пребывать в душе, но Слово и вера царят там. Душа уподобляется Слову, подобно тому как железо становится огненно-красным под действием огня. Тогда очевидно, что веры достаточно для христианина. Он не нуждается в добрых делах, чтобы обрести праведность. Тогда он свободен от закона.