Я – меч, я – пламя! - Василий Кононюк

Аналогичные планы предоставили остальные члены комиссии. Тех, у кого в плане отдельной строкой не стоял пункт «проверка связи», Ольга заставляла его вносить, а поскольку чистых связистов в составе комиссии не было, то она оказалась задействована во всех проводимых мероприятиях. Планы были отданы Ватутину для сбивки по срокам и задействованным специалистам с целью сверстать общий план проверки.

После этого делать всем стало нечего, и командиры занялись каждый своим любимым делом. Часть разбрелась по поезду в поисках одиноких женщин, нуждающихся в мужской ласке, часть – борьбой с зеленым змием, а третья часть пыталась выиграть у Ольги в шахматы. Состав этих групп динамически менялся, но все три постоянно существовали в пространстве и во времени. К Ольгиному удивлению, на следующий день после проигрыша первых двух претендентов на ее шахматную корону замахнулось аж четверо соперников. Чтобы не затягивать это удовольствие, она попросила еще одну шахматную доску у проводника и, записывая что-то в большую тетрадь, давала сеанс одновременной игры на двух досках, возле каждой из которых стояло несколько командиров и гражданских из поезда, бурно обсуждающих дальнейшие ходы. Когда противники делали ход, они громко об этом сообщали, Ольга, оторвавшись на секунду от тетради, подходила к доске, мельком глянув на позицию, делала свой ход и возвращалась, оставляя публику на следующий раунд дискуссии, которая сопровождалась поглощением пива из буфета, перекурами и постоянной руганью участников. Но всем нравилось. Начали они после завтрака, на обед сложили доски, быстро пообедали, и соперники начали просить Олю продолжить.

– Нет, товарищи. Народ обедать хочет, а мы будем столик занимать.

– Танечка, да кто ж тут обедает, дорого и перченое все. Тут на каждой станции бабуси такую вкуснятину продают, удивляюсь, как сюда вообще кто-то заходит. Давайте так: не будет мест – мы сразу шахматы сворачиваем, а пока места есть – играем.

– Хорошо, что вы напомнили. Еще вчера хотела познакомиться с этим врагом народа, который тут поваром устроился. Вчера он только борщ переперчил, а сегодня и гуляш умудрился испортить. Официант! Срочно позовите к нам шеф-повара ресторана и несите полную порцию первого, не знаю, как это блюдо назвать.

– Суп-харчо у нас на первое.

– Вот его и несите.

Вскоре пришел плотный розовощекий гражданин в белом фартуке с явно славянским лицом.

– Присаживайтесь, гражданин. Фамилия, имя, отчество, год, место рождения, сословие.

Мужчину бросило в пот, он дрожащим от волнения голосом начал отвечать:

– Соловьев Иван Афанасьевич, тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, москвич, из мещан.

– Гражданин Соловьев, довожу до вашего сведения, что вы являетесь подозреваемым во вредительстве. Этот суп вы варили?

– Да, но мне помогали…

– О ваших пособниках мы поговорим позже, кушайте.

– Что?

– Суп свой кушайте.

Когда нервничаешь, кушать острые блюда особенно трудно, когда очень нервничаешь – практически невозможно. Неудивительно, что Иван Афанасьевич тут же закашлялся, покраснел, как свекла, и начал судорожно вдыхать воздух. Когда он немного отдышался и продолжил махать ложкой, Ольга начала задавать ему вопросы, чтобы это не получалось у него так легко.

– Скажите, гражданин Соловьев, где и когда вы учились на повара?

– Да я, собственно, нигде специально не учился…

– Официант! Немедленно найдите начальника поезда, скажите, его вызывает для дачи показаний лейтенант НКВД Захарова. Верно я вас поняла, гражданин Соловьев, что имел место преступный сговор и вы травите советских граждан в сговоре с начальником поезда? Для этого он вас принял на работу, игнорируя то, что у вас нет соответствующего образования? Почему вы не едите? Пища отравлена? – Понятное дело, что аппетита такой диалог не добавил.

– Я до этого тоже поваром работал, – пытался оправдаться повар, не зная, то ли ему кушать, то ли отвечать.

Прибежал взволнованный начальник поезда.

– Присаживаетесь, гражданин. Если я правильно поняла, вы пока исполняете обязанности начальника поезда. Назовите фамилию, имя, отчество, год, место рождения, сословие.

– Скалкин Петр Кузьмич, тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, родился в Туле, из мещан.

– Гражданин Скалкин, почему вы не питаетесь в вагоне-ресторане своего поезда?

– Дело в том, что у меня гастрит, в молодости любил остренького покушать, теперь нельзя. А у Ивана Афанасьевича кухня острая, м-да…

– Что ж, этого достаточно, прочитайте, внизу напишите: «С моих слов записано верно», – поставьте дату и подпись. Вот вам обоим по листу, пишите: «Сим удостоверяю, что предупрежден лейтенантом НКВД Захаровой Т. И. о запрете выхода из поезда. Выход из поезда приравнивается к попытке бегства и будет пресечен огнем на поражение», поставьте дату, подпись, в кавычках разборчиво напишите свою фамилию. Вы оба обвиняетесь в преступном сговоре с целью отравления и подрыва здоровья советских граждан путем систематического приготовления вредной пищи. Ваше чистосердечное признание вам, конечно, зачтется, гражданин Скалкин.

– Это недоразумение, нет никакого преступного сговора…

– Товарищи из местного отделения НКВД разберутся. Хотя ваши показания не дают мне никакой возможности сделать другие выводы. Посудите сами, гражданин Скалкин, вы своими показаниями подтвердили, что блюда, приготовленные гражданином Соловьевым, приводят к развитию кишечно-желудочных заболеваний. Почитайте сами то, что вы подписали: «…у Ивана Афанасьевича кухня острая…», предыдущее предложение: «…у меня гастрит, в молодости любил остренького покушать, теперь нельзя». Вы, гражданин Скалкин, зная, к чему приводит употребление подобной пищи, ничего не сделали, чтобы оградить советских людей от такого повара и таких блюд. Свободны пока оба. Вы остаетесь при исполнении служебных обязанностей до конца маршрута под мою ответственность.

– Это недоразумение, люди любят такую пищу…

– Официант, книгу отзывов, быстро! Гражданин Скалкин, сколько времени работает у вас гражданин Соловьев?

– С марта прошлого года…

– Найдите мне хоть одну благодарность за это время, я порву протоколы и принесу вам обоим свои извинения.

– …

– Вы сами все видите, гражданин. С сегодняшнего дня и до конца пути вы оба первыми, перед завтраком, обедом и ужином, съедаете свои порции, демонстрируя остальным, что это съедобно. Вы свободны, пока.

В зале стояла полная тишина, все замерли на своих стульях, даже ее коллеги по комиссии притихли, поглядывали на нее округленными от удивления глазами. Сидящие перед ней мужчины начали подниматься со стульев. На их лицах читалась странная смесь растерянности, непонимания и отчаяния.

– Знаю, вы думаете, я стерва, но вы ошибаетесь. Если бы каждый из вас на своем рабочем месте думал о том, как лучше выполнить свою работу, как сделать жизнь советских людей, едущих в вашем поезде, немножко лучше, немножко веселей, этого разговора не было бы. Идите работайте. Я буду наблюдать за вами. Если люди останутся вашей работой довольны, если напишут в эту книгу хоть десяток благодарностей до конца маршрута, тогда мы с товарищами подумаем, что делать с этими бумагами.

– Спасибо вам!

– Пока не за что. Товарищи, а почему шахматы еще не расставлены?

Игра возобновилась, но гражданских консультантов стало значительно меньше. Испугались происшедшего разговора на повышенных тонах. Тем удивительней было для Оли, когда подошедший мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти попросил ее сыграть с ним одну партию. В это время как раз стало ясно, что одна из партий ее соперниками практически проиграна и можно смело расставлять фигуры на исходные позиции. Оля смотрела на нового соперника и вспоминала, подходил ли он раньше к ним и как реагировал. Результаты своих раздумий она решила выразить словами, разыгрывая на шахматной доске ферзевой гамбит. Ее противник играл черными.

– Вот ведь как в жизни бывает – подходит к тебе в поезде незнакомый товарищ, просит партию в шахматы сыграть и так запоминается своими умом и интеллигентностью, и нет у тебя другого желания, как найти его и сыграть с ним снова. Простому человеку показалось бы – невозможно найти на просторах нашей родины случайного попутчика, сыгравшего с тобой партию в шахматы. Но не все так страшно, товарищи. Спросите любого лейтенанта НКВД – ну хоть меня, к примеру, и вам помогут. – Оля сделала небольшую паузу и, переставив очередную фигуру, продолжила: – Итак, что мы знаем о нашем случайном противнике. Несколько раз он уже проходил мимо нашего стола с шахматами, обычно в сопровождении весьма плотной женщины лет пятидесяти. Плотных женщин у нас в стране много, это нам мало поможет, а вот то, как смотрел он на шахматные позиции, говорит опытному глазу о многом. Во-первых, моему противнику достаточно беглого взгляда на доску для того, чтобы понять происходящее. Во-вторых, увиденное его ни разу не заинтересовало. Тем не менее противник попросил об отдельной партии, явно намекая, что в коллективном творчестве участвовать не желает и помощь ему не нужна. Какие можно сделать из этого выводы? Вывод достаточно простой и очевидный. Поскольку я играю где-то на уровне первого разряда, да и некоторые мои предыдущие противники вполне дотягивают до второго, можно смело определить уровень моего противника минимум как мастера спорта. Кандидат в мастера не смог бы так быстро разобраться и понять, что наш уровень игры для него интереса не представляет. Итак, кое-что определенное про нашего противника мы уже можем предположить.