Стихий безумные удары - Евгений Буянов

Ряд технических идей был почерпнут из иностранного опыта после посещения «заграницы» нашими альпинистами. Мне запомнился рассказ Олега Борисенка о восхождении советской команды на Мак-Кинли в 1977 году. Рассказ сопровождался показом образцов снаряжения. Здесь большинство из нас впервые увидели рюкзак с поясным ремнем, закладные элементы (закладки) для скал, молоток для ледолазания, трубчатый ледобур с точечною приваренной навивкой. Наслушались разных «чудес» о веревках, – не намокающих, мягких, светящихся в темноте, оставляющих след на снегу… Позже, в начале 80-х, мы с интересом учились на предсезонных семинарах в ЛКТ, которые вел известный альпинист-изобретатель Борис Лазаревич Кашевник (у меня случился казус: я вдруг с удивлением от него узнал, что он – отец моего одноклассника Миши).

Через некоторое время варианты многих иностранных образцов, уже с личными особенностями и усовершенствованиями (и удачными и неудачными), начали появляться в руках наших туристов и альпинистов.

А некоторые вещи имеют «чисто русское» происхождение, и мы ими можем по праву гордиться. Такова, например, «пенка» – силушка (педель, пенозад, хоба и еще немалое количество названий). По тому, что где-то в 1984-85 годах мы узнавали свои, ленинградские группы, по наличию этих «пенок» под рюкзаками, можно судить, что впервые они появились в нашем городе. Видимо, потому, что танки на Кировском заводе изнутри обшивали пенополиэтиленом. А отходы выбрасывали на свалку в Татьянино, которую быстро освоили бедные туристы-студенты. Купить же в магазине этот материал поначалу было нельзя. Но потом выпуск ковриков все же освоили.

Похоже, «русское» происхождение имеет и якорь айс-фифи. На многих языках (в частности, и на английском) этого и термина-то, вроде, нет. Это, – словесный казус, русское название в английской транскрипции («фифи» назывался крючок, на котором подвешивали лесенку на карабин с возможностью вытаскивания за собой посредством репшнура за отверстие в крючке, – якорь фифи получил название по аналогии с крючком-фифи). Правда, Виктор Подгурский (конструктор судоверфи ДСО Профсоюзов, которая производила тогда альп. снаряжение) говорил мне, что, якобы, первый образец айс-фифи появился в Италии, но там «не пошел» в массовое производство из-за своего несовершенства. А наши якобы его усовершенствовали. Но я нигде этого образца-«прародителя» не видел ни в натуре, ни в проспектах. Массово эта конструкция «пошла» у нас (якорь Белоусова и его модификации). На этот слет я привез складной айс-фифи, прототипом которого был якорь Володи Худницкого (родословная которого идет от альплагеря «Джайлык», – тогда лагерь принадлежал «атомному» Министерству среднего машиностроения).

Для конкурса я собрал свои образцы: складной якорь айс-фифи, альпеншток, накидку от дождя, техническое средство страховки (типа шайбы Штихта), обвязку с системой амортизации и еще 2–3 конструкции, которые не запомнились. Пару новых самоделок удалось получить у Бориса Лазаревича Кашевника (в том числе «Букашку-2» и снежный якорь-«плуг»). Интересную конструкцию подвесной одноместной палатки предоставил Борис Никандрович Драгунов. У Мостофина-младшего удалось получить на конкурс добротно пошитый рюкзак из лавсана. Всего набралось 10 образцов. Еще 14 образцов предоставил Саша Воскобойник, – скальный и ледовый молотки, пробка-ледобур, кошки и пр. По тем временам исполнение, дизайн его образцов было весьма высоким. Но было ясно, что жюри, конечно, будут интересовать, прежде всего, образцы, несущие техническую новизну, новые изобретательские решения. Из образцов Воскобойника наиболее интересно выглядел ледовый молоток-«шакал», выполненный по аналогии с только что появившейся иностранной конструкцией. Большинство туристов его увидели впервые. Тогда для меня такая форма лезвия показалась очень странной. Впрочем, думаю, и сейчас мало кто понимает, почему лезвие имеет такую форму. Если вглядеться внимательно, ничего особенного в ней нет: такой же клин на конце, как и у «серпа», и с таким же рабочим наклоном. Позже стало ясно, что сначала «зашакаливание» было связано с проблемами центровки айсбайлей (имевших утяжеленные рукоятки), а далее сохранилось, как рудимент моды, совсем не будучи обязательным для инструментов с достаточно легкой ручкой (таково мое мнение, а иных обоснованных объяснений я на сей счет пока не слышал).

Перед конкурсной демонстрацией я показал образцы главным членам жюри конкурса, – двум патриархам, – Виталию Михайловичу Абалакову и Петру Ивановичу Лукоянову. Последний был известным туристом-лыжником, ведущим рублики «Техническое творчество туристов» в журнале «Турист». Прежде всего, в этот журнал мы посылали описания конструкций своих самоделок в надежде на их публикацию. И иногда это удавалось. С Лукояновым я познакомился ранее, а вот лично пообщаться с Виталием Абалаковым, – живой историей отечественного альпинизма, – было очень интересно. После знакомства они выразили желание предварительно просмотреть образцы до их конкурсной демонстрации. Вечером старики внимательно осмотрели образцы, представленные мною и членами других делегаций («подкатившимися» заранее вместе с нами), и выслушали объяснения технических особенностей новых конструкций. Было ясно, что решать по этому конкурсу будут в основном они двое вместе с третьим москвичом, – Леонидом Директором, хотя в жюри входило еще несколько человек, в том числе и Юрий Мордвинов от нашего клуба, – он судил преимущественно конкурсные палатки. Палатки в конкурсе шли отдельным зачетом в «разделе Б». Считалось, что их трудно сравнивать со всякой «железной» и «швейной» мелочевкой…

При обсуждении Воскобойник немного поспорил с Абалаковым насчет преимуществ и недостатков тяжелого скального молотка весом более 1 кг. То, что автор считал преимуществом, Абалаков посчитал недостатком. Прийти к соглашению не удалось, – даже такое простое свойство конструкции вызывало различные мнения мастеров.

Жюри конкурса снаряжения: Виталий Абалаков, Леонид Директор, Юрий Мордвинов, Петр Лукоянов (спиной).Абалаков и Лукоянов изучают палатку.

При конкурсной демонстрации (на четвертый день слета) я вел себя скромно, стараясь не выпячиваться, и за это получил жестокий нагоняй от Тамары Лимар («Как, это председатель жюри, – ты должен ловить каждое его слово, ты должен ему выложить все…»). Но Тома просто не понимала, что я уже «все сказал» и «все выложил», а повторять это опять Абалакову и Лукоянову было бы не совсем этично. Другим членам жюри и зрителям я старался объяснить все особенности. Конечно, штатные сотрудники ЛКТ и Федерации очень обостренно переживали все наши неудачи и промахи: результаты слета для них были прямыми показателями работы и отчетом перед начальством, которое на них «давило» (с учетом тяжелого опыта прошлых побед). Я, как и другие общественники, такой «дополнительной» тяжести не чувствовал, хотя глубокую ответственность ощущали, конечно, все члены делегации. Равнодушных среди нас не было.