Полное собрание сочинений. Том 24. Сентябрь 1913 — март 1914 - Владимир Ленин (Ульянов)

Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки, – тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии, с основания ее, – к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса, – вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли.

В дальнейшем изложении мы намерены дать, после общего обзора переписки, очерк наиболее интересных замечаний и рассуждений Маркса и Энгельса, отнюдь не претендуя на исчерпание всего содержания писем.

I. Общий обзор

Переписку открывают письма 24-летнего Энгельса к Марксу в 1844 году. Тогдашняя обстановка в Германии выступает замечательно рельефно. Первое письмо помечено концом сентября 1844 года и послано из Бармена, где жила семья Энгельса и где он родился. Энгельсу не было тогда еще полных 24 лет. Он тоскует в семейной обстановке и рвется прочь. Отец – деспот, религиозный фабрикант, возмущенный беготней сына по политическим собраниям и его коммунистическими убеждениями. Если бы не мать, которую я очень люблю, – пишет Энгельс, – я бы не стерпел даже и нескольких дней, остающихся до моего отъезда. Ты не можешь себе представить, – жалуется он Марксу, – какие мелкие соображения, какие суеверные опасения выдвигаются здесь, в семье, против моего отъезда{101}.

Пока Энгельс в Бармене – где его удерживала еще некоторое время одна любовная история – он уступает отцу и недели две ходит работать в фабричную контору (отец его был фабрикант). «Торговля – гнусность, – пишет он Марксу, – гнусный город Бармен, гнусно здешнее времяпрепровождение, а в особенности гнусно оставаться не только буржуа, но даже фабрикантом, т. е. буржуа, активно выступающим против пролетариата». Я утешаю себя, – продолжает Энгельс, – работой над моей книжкой о положении рабочего класса (книга эта вышла, как известно, в 1845 году и является одним из лучших произведений в мировой социалистической литературе). «Можно еще, будучи коммунистом, оставаться по внешним условиям буржуем и вьючной скотиной торгашества, если не заниматься литературной деятельностью, – но вести в одно и то же время широкую коммунистическую пропаганду и занятия торгашеством, промышленными делами, этого нельзя. Я уеду. К тому же еще эта усыпляющая жизнь в семье, насквозь христиански-прусской, – я не могу больше этого вынести, я бы мог здесь в конце концов сделаться немецким филистером и внести филистерство в коммунизм»{102}. Так писал молодой Энгельс. После революции 1848 года жизнь заставила его вернуться в контору отца и сделаться на долгие годы «вьючной скотиной торгашества», но он сумел при этом устоять, создать себе не христиански-прусскую, а совсем иную товарищескую обстановку, сумел сделаться на всю жизнь беспощадным врагом «внесения филистерства в коммунизм».

Общественная жизнь в немецкой провинции 1844 года похожа на русскую в начале 20 века, перед революцией 1905 года. Все рвется к политике, все кипит оппозиционным возмущением против правительства, пасторы громят молодежь за атеизм, дети в буржуазных семьях устраивают сцены родителям за «аристократическое обращение с прислугой или с рабочими».

Общая оппозиционность выражается в том, что все объявляют себя коммунистами. «В Бармене полицейский комиссар – коммунист», – пишет Энгельс Марксу. Я был в Кельне, Дюссельдорфе, Эльберфельде – везде на каждом шагу натыкаешься на коммунистов! «Один пылкий коммунист, художник, рисующий карикатуры, фамилия его Зеель, едет через два месяца в Париж. Я дам ему явку к вам. Он вам всем понравится – энтузиаст, любит музыку, будет полезен как карикатурист»{103}.

«Здесь в Эльберфельде происходят чудеса. Вчера (писано 22 февраля 1845 года) в самой большой зале, в лучшем ресторане города, у нас было третье коммунистическое собрание. На первом 40 человек, на втором 130, на третьем 200 – самое меньшее. Весь Эльберфельд и Бармен, начиная с денежной аристократии и кончая мелкими лавочниками, был представлен, за исключением только пролетариата».

Так, буквально, пишет Энгельс. В Германии все были тогда коммунистами – кроме пролетариата. Коммунизм был формой выражения оппозиционных настроений у всех и больше всего у буржуазии. «Самая тупая, самая ленивая, самая филистерская публика, которая ничем в мире не интересовалась, начинает прямо восторгаться коммунизмом»{104}. Главными проповедниками коммунизма были тогда люди вроде наших народников, «социалистов-революционеров», «народных социалистов» и т. п., т. е., в сущности, благонамеренные буржуа, более или менее взбешенные против правительства.

И в такой обстановке, среди необъятного количества якобы социалистических направлений и фракций, Энгельс сумел пробивать себе дорогу к пролетарскому социализму, не боясь разрыва с массой добрых людей, горячих революционеров, но плохих коммунистов.

1846 год. Энгельс в Париже. Париж кипел тогда политикой и обсуждением различных социалистических теорий. Энгельс с жадностью изучает социализм, знакомится лично с Кабе, Луи Бланом и другими выдающимися социалистами, бегает по редакциям и по кружкам.

Главное его внимание направлено на самое серьезное и самое распространенное тогдашнее социалистическое учение, прудонизм. И еще до выхода в свет прудоновской «Философии нищеты» (1846 год, октябрь; ответ Маркса – знаменитая «Нищета философии» – вышел в свет в 1847 году) Энгельс с беспощадной язвительностью и замечательной глубиной критикует основные идеи Прудона, с которыми особенно носился тогда немецкий социалист Грюн. Прекрасное знание английского языка (с которым Маркс освоился много позже) и английской литературы позволяет Энгельсу сразу (письмо от 16 сентября 1846 года) указать на примеры банкротства в Англии пресловутых прудоновских «трудовых базаров»{105}. Прудон срамит социализм, возмущается Энгельс, у Прудона выходит, что рабочие должны выкупить капитал!

Двадцатишестилетний Энгельс прямо уничтожает «истинный социализм» – это выражение встречаем в его письме от 23 октября 1846 года, задолго до «Коммунистического манифеста» – причем главным представителем его называет Грюна. «Антипролетарское, мелкобуржуазное, филистерское» учение, «пустые фразы», разные «общечеловеческие» стремления, «суеверная боязнь «грубого» коммунизма» (Löffel-Kommunismus – буквально: «коммунизм ложки», или коммунизм жратвы), «мирные планы осчастливить» человечество – вот отзывы Энгельса, относящиеся ко всем видам домарксовского социализма.