Приключения шерлока Холмса. Повести и рассказы - Артур Дойл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О росте убийцы вы, разумеется, могли приблизительно судить по длине шага. О его обуви также можно было догадаться по следам.
— Да, это была необычная обувь.
— А то, что он хромой?
— Следы правого ботинка не так отчетливы, как следы левого. Значит, он легче ступал на правую ногу. Почему? Потому что он прихрамывал, — он хромой.
— А то, что он левша?
— Вы сами были поражены описанием раны, сделанным хирургом. Удар был внезапно нанесен сзади, но с левой стороны. Ну кто же это мог сделать, как не левша? Во время разговора отца с сыном он стоял за деревом. Он даже курил там. Я нашел пепел и, поскольку мне известны различные сорта табака, установил, что он курил индийскую сигару. Я немного занимался этим вопросом и написал небольшую монографию о пепле ста сорока различных сортов трубочного, сигарного и папиросного табака. Обнаружив пепел сигары, я оглядел все вокруг и нашел место, куда он ее бросил. То была индийская сигара, изготовленная в Роттердаме.
— А мундштук?
— Он не брал ее в рот. Следовательно, он курит с мундштуком. Кончик сигары был обрезан, а не откушен, но срез неровный, поэтому я и решил, что нож у него тупой.
— Холмс, — сказал я, — вы опутали преступника сетью, из которой он не сможет вырваться, и вы спасли жизнь ни в чем не повинному юноше, вы просто сняли петлю с его шеи. Следы идут в одном направлении. Имя убийцы…
— Мистер Джон Тэнер, — доложил портье, открывая дверь в нашу гостиную и впуская посетителя.
У вошедшего была странная, совершенно необычная фигура. Медленная, прихрамывающая походка и опущенные плечи очень его старили, а его жесткое, резко очерченное, грубое лицо и огромные конечности говорили о том, что он наделен необыкновенной физической силой и решительным характером. Его густая борода, седеющие волосы и мохнатые, нависшие над глазами брови придавали ему гордый и властный вид. Но лицо его было пепельно-серым, а губы и ноздри имели синеватый оттенок. Я с первого взгляда понял, что он страдает какой-то неизлечимой, хронической болезнью.
— Присядьте, пожалуйста, на диван, — спокойно предложил Холмс. — Вы получили мою записку?
— Да, ее принес сторож. Вы пишете, что хотите видеть меня, дабы избежать скандала.
— Если я выступлю в суде, будет много разговоров.
— Зачем я вам понадобился?
Тэнер посмотрел на моего приятеля. В усталых глазах его было столько отчаяния, будто он уже получил ответ на свой вопрос.
— Да, — промолвил Холмс, отвечая более на взгляд его, чем на слова. — Это так. Мне все известно о Мак-Карти.
Старик закрыл лицо руками.
— Помоги мне, господи! — воскликнул он. — Я не допустил бы гибели молодого человека! Даю вам слово, что я открыл бы всю правду, если бы дело дошло до заседания суда присяжных…
— Рад это слышать, — сурово сказал Холмс.
— Я бы уже давно все открыл, если бы не моя дорогая девочка. Это разбило бы ее сердце, она не пережила бы моего ареста.
— Можно и не доводить дело до ареста, — ответил Холмс.
— Каким образом?
— Я лицо неофициальное. Поскольку меня пригласила ваша дочь, я действую в ее интересах. Вы сами понимаете, что молодой Мак-Карти должен быть освобожден.
— Я скоро умру, — сказал старый Тэнер. — Я уже много лет страдаю диабетом. Мой доктор сомневается, протяну ли я месяц. И все же мне легче будет умереть под собственной крышей, чем в тюрьме.
Холмс встал, подошел к письменному столу, взял перо и бумагу.
— Рассказывайте все как было, — предложил он, — а я вкратце запишу. Вы это подпишете, а Уотсон засвидетельствует. Я представлю ваше признание только в случае крайней необходимости, если нужно будет спасти Мак-Карти. В противном случае обещаю вам не прибегать к этому средству.
— Хорошо, — ответил старик. — Это еще вопрос, доживу ли я до суда, так что это не имеет для меня особого значения. Мне хочется избавить Алису от удара. А теперь я все вам расскажу… Тянулось это долго, но рассказать я могу очень быстро.
Вы не знали покойного Мак-Карти. Это был сущий дьявол, уверяю пас. Упаси вас бог от такого человека! Я был в его тисках последние двадцать лет, он совершенно отравил мне жизнь. Сначала расскажу, как я очутился в его власти. Это произошло в начале шестидесятых годов на золотых приисках, в Австралии. Я тогда был совсем молодым человеком, безрассудным и горячим, готовым на любое дело. У меня были скверные друзья, они научили меня пить. На моем участке не оказалось ни крупинки золота, я стал бродяжничать и сделался, как у нас говорится, рыцарем с большой дороги. Нас было шестеро, мы вели дикую, привольную жизнь, совершали время от времени налеты на фермы, останавливали фургоны на дорогах и приисках. Меня называли Черным Джеком из Балларэта. Моих ребят до сих пор помнят в колонии как банду Балларэта.
Однажды из Балларэта в Мельбурн под охраной отправили золото. Мы устроили засаду. Солдат было шестеро, нас тоже было шесть человек, так что бой был жестокий. Первым залпом мы убили четверых. Но когда мы взяли добычу, нас осталось только трое. Я приставил дуло пистолета к голове кучера — это и был Мак-Карти. Господи, лучше бы мне прикончить его тогда! Но я пощадил его, хотя и видел, как он смотрит на меня своими маленькими злыми глазками, будто хочет запомнить каждую черточку на моем лице. Мы завладели золотом, стали богатыми людьми и благополучно перебрались в Англию. Здесь я навсегда расстался со своими бывшими приятелями и начал обеспеченную жизнь порядочного человека. Я купил это имение, которое как раз продавалось в то время, и старался принести хотя бы небольшую пользу своими деньгами, чтобы как-то искупить преступление. Я женился, и хотя жена моя умерла молодой, она оставила мне милую маленькую Алису. Даже когда Алиса была совсем крошкой, ее ручонки удерживали меня на праведном пути, как ничто в мире. Словом, я начал жизнь заново и старался совершенно забыть о прошлом. Все шло хорошо, пока я не попался в руки Мак-Карти.
Как-то я поехал в город по денежным делам и на Риджент-стрит встретил Мак-Карти. Одет он был в лохмотья.
«Вот мы и встретились, Джек, — сказал он, взяв меня за руку. — Давай уладим дело по-семейному. Я не один: у меня есть сынишка, и ты должен о нас позаботиться. В противном случае ты же знаешь: Англия — прекрасная страна, где чтут законы. А полисмены всегда под рукой, стоит только крикнуть».
Ну, так они и поселились здесь, на западе, и я не мог от них отделаться; с тех пор они бесплатно жили на лучшем участке моей земли. Я не знал ни покоя, ни отдыха, ни забвения. Куда, бывало, ни пойду, везде натыкаюсь на его хитрую, ухмыляющуюся физиономию. Когда Алиса подросла, стало еще хуже, так как он заметил, что от нее я скрываю свое прошлое больше, чем от полиции. Что бы он ни захотел, он получал по первому требованию, будь то земля, постройки или деньги, пока он не потребовал невозможного. Он потребовал Алису.
Сын его, видите ли, подрос, моя дочь тоже, и, так как о моей болезни всем было известно, он решил, что его сын может завладеть всем моим состоянием. Но на этот раз я был тверд. Я и мысли не мог допустить, что его проклятый род соединится с моим. Нельзя сказать, чтобы мне не нравился его сын, но в жилах юноши текла кровь отца, этого было достаточно. Я стоял на своем. Мак-Карти стал угрожать, я совершенно вывел его из себя. Мы должны были встретиться у омута, на полпути между нашими домами, чтобы все обсудить.
Когда я пришел на условленное место, я увидел, что он толкует о чем-то со своим сыном. Я закурил сигару и ждал за деревом, пока он останется один. Но, по мере того как до меня доходил смысл его слов, во мне закипала горечь и злоба. Он принуждал сына жениться на моей дочери, ничуть не заботясь о том, как она отнесется к этому, будто речь шла об уличной девчонке. Я чуть с ума не сошел, когда подумал, что я и все, что мне дорого, находится во власти такого человека. Не лучше ли разбить эти оковы? Я безнадежно больной, умирающий человек. Хотя рассудок мой ясен и силы не покинули меня, я понимал, что моя жизнь кончена. Но мое имя и моя дочь! И то и другое будет в безопасности, достаточно заставить молчать этот подлый язык. И я его убил, мистер Холмс. Я бы убил его снова. Это тяжкий грех, но разве жизнь, полная страданий, не искупает вины? Я все терпел, но мысль, что моя дочь попадет в ту же западню, что и я, была невыносима. Я убил его без угрызения совести, раздавил, как отвратительную, ядовитую тварь. На крик прибежал его сын, но я успел спрятаться в лесу, хотя мне пришлось вернуться за пальто, которое я обронил. Это чистая правда, джентльмены, все случилось именно так.
— Что же, не мне судить вас, — промолвил Холмс, когда старик подписал свои показания. — Не дай бог еще раз пережить подобное испытание.
— Нет, нет, сэр. Но что вы хотите предпринять?
— Принимая во внимание ваше здоровье, ничего. Вы сами знаете, что скоро предстанете перед судом, который выше земного суда. Я сохраню ваше признание и воспользуюсь им только в том случае, если Мак-Карти будет осужден. Если он будет оправдан, ни один смертный не узнает о вашей тайне, будете вы живы или нет.