Ричард Длинные Руки — император - Гай Орловский

Тамплиер прорычал безжалостно:

— Оставив тела павших!

Сигизмунд сказал печально:

— Даже раненых…

В груди разрастается злая боль, я помассировал левую сторону, стараясь делать это незаметно, вот так и приходят инфаркты, сказал просительным голосом:

— Тихо… дайте слово сказать. Я скорблю с вами. Мы в самом деле оставили поле боя, хотя уже побеждали, разве я спорю?.. Мы оставили раненых, это вечно будет на мне… Но, думаю, даже они простят меня, когда узнают, что я в сегодняшнем бою думал о завтрашнем дне.

Альбрехт проговорил почти враждебно, уже заметно смягчая голос:

— Ваше величество?

Я ответил тем же слабым голосом:

— Что вы хотели дальше? Ну да, в упоении битвы гнать противника, как уже делали десятки раз с людьми, убивая врага в спину. И гнать так до самых стен их крепости. Верно?

Глава 6

Сердитый рев был ответом, что да, все верно, так и надо, всегда так делается, врага нужно гнать и бить, гнать и бить, пока ночь не прервет битву или кони откажутся бежать дальше.

— Но здесь вам не там, — отрубил я. — Маркус… особая крепость!.. Еще не поняли?.. Я тоже не сообразил сразу, здесь мы наравне. Я тоже, можно сказать, дурак, хотя вы, конечно, все та-а-а-акие умные!..

Альбрехт сказал с предостережением в голосе:

— Ваше величество…

Я сказал громко:

— Дело даже не в том, что Маркус не взять ни штурмом, ни осадой… хотя осадой, возможно, удалось бы. Не в этом году, так хоть через десять лет. Но здесь одна особенность… Кто поумнее, ну-ка?

Они смотрели зло и уже чуточку растерянно, слишком уж я уверен, начали поглядывать друг на друга.

Я сказал резко:

— Возвращаемся! Поговорим в лагере. Здесь… не место. И опасно.

Тамплиер прогрохотал:

— Даже теперь?.. Когда у нас факелы?

— Мало выиграть сражение, — напомнил я, — нужно выиграть войну. Все в лагерь!

Не дожидаясь ответа, я бросил факел оруженосцу и повернул арбогастра в сторону леса. Рыцари не успели шевельнуться, как мы буквально исчезли из поля зрения.

Между деревьями, правда, Зайчик несся медленнее, чтобы я успевал убирать ноги то с одной стороны, то с другой, зато через болото перелетел, как стриж, такой же черный и быстрый.

На острове часовые успели только охнуть, а я крикнул громко:

— Победа!.. Полная!.. Враг уничтожен, остатки бежали в крепость!

Бобик выскочил из шатра и ринулся стаскивать меня с арбогастра. В глазах обида, я обнял за голову и прошептал на ухо:

— Я очень-очень тебя люблю!.. И скоро-скоро будем носиться по зеленому полю, где никаких врагов…

Люди сбегаются со всех сторон, на лицах радость и недоверие. Я улыбался и помахивал руками, хотя это вряд ли убедит, я всегда лучезарен, эта маска почти приросла.

— Сейчас вернутся остальные, — заверил я, — расскажут.

Бобик побежал за арбогастром смотреть, как тот будет грызть камни и подковы, а я нырнул в шатер. Сердце колотится, тревога не уходит, в груди стало еще тяжелее.

Вскоре за стеной шатра раздались ликующие крики, шум, конское ржание и громкие голоса рыцарей из прибывшего отряда.

Я вздохнул, разговор предстоит тягостный, но принял бодрый вид и вышел из шатра, улыбаясь и расправляя плечи.

Альбрехт и Боудеррия, покинув седла, уже почти бегут в мою сторону. Я вскинул руки, останашшвая как их, так и крики, огляделся, все ли здесь, чтобы не повторять, глухим две обедни не служат, но растолковывать приходится.

— Слушайте, — сказал я, — чтобы не терять время, объясню сам. Эта крепость, которую вы едва не пытались штурмовать, в отличие от всех остальных, в состоянии подняться в воздух. Или уже забыли? И там она станет абсолютно недосягаемой. Но самое страшное в другом… Ну, кто-то же скажите!

Вперед в сопровождении двух монахов протолкался отец Дитрих, безмерно усталый, но когда повернулся лицом к собравшимся, все разом умолкли.

Он проговорил слабым голосом:

— Король напоминает, что Багровая Звезда Антихриста, поднявшись в воздух, всегда уничтожает все на поверхности. Горы равняются с землей, выкипают озера и реки, горят леса и степи…

Они смотрели непонимающе, многим даже сейчас это не приходит в голову, а в упоении победной битвой и полным разгромом противника тем более никто бы и не подумал о последствиях. Не по-мужски заглядывать так далеко вперед, так поступают только трусы, что везде стараются соломку постелить.

Лицо Альбрехта изменилось, посмотрел на меня с великим уважением. Я с горечью подумал, что вот даже он, умнейший из лордов, не врубился сразу, очень уж горит жаждой догонять ослепленного врага и рубить, рубить, рубить.

Сэр Норберт кашлянул и проговорил в напряженной тишине:

— Ваше величество… какие будут приказы?

Я сказал с горечью:

— Молитесь!.. Молитесь все, чтобы филигоны после случившегося… не поднялись… в воздух. Тогда нам конец.

Альбрехт сказал быстро:

— Убито всего три десятка тварей. Если их в крепости тысячи, то это допустимые потери.

Я сказал зло:

— А вы знаете их нормы? Мы можем только надеяться. Возможно, сочтут случайностью. Главное, не повторить снова. Тогда улетят точно. Сэр Норберт, утройте охрану лагеря! Никто из знающих секрет не должен его покидать под страхом немедленной казни.

Альберт сказал с тревогой:

— Но все равно весть скоро разнесется по селам, а также и по городам. Все начнут готовить и зажигать факелы! И жечь все ночи!

Я сказал с тоской:

— Мы должны успеть…

— Что успеть, ваше величество?

— Не знаю, — ответил я потерянно. — Не знаю…

Остаток ночи прошел в тревоге, а утро наступило настолько нежное и безмятежное, что я тихонько взвыл от страшной безнадежности. Это что же, вот такое оно и будет завтра, когда людей на планете не останется?

В лагере тревожная тишина, до всех дошло, что убийство десятка-двух козлоногих тварей к победе не приближает. Скорее наоборот — грозит ускорением катастрофы.

Бобик чувствует мою тревогу, готов лезть на ручки, как щенок, тогда совсем задавит, подлизывается и смотрит с укором: я же тебя безумно и преданно люблю, чего же тебе еще? Все хорошо!

Я натыкался на стенки шатра, чувствуя, как убыстряются не только шаги, но и дыхание. Часовой приподнял полог, я увидел полное тревоги лицо и вопрошающие глаза.

— Ваше величество?

— Да, — ответил я, — ты угадал.

Он вряд ли понял, что такое важное угадал, а я почти выскочил, повертел головой, куда бы броситься и чем себя занять это время, когда все мы зависли в тоскливой неизвестности…