Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда - Владимир Гораль

Капитан поднял руку, чтобы унять несколько нервозную весёлость экипажа, сменившую прежнее тягостное настроение. «Вот ещё что ребята» – во вновь наступившей тишине продолжил он – «Есть наверняка ещё один важный вопрос, который вы не задали, но наверняка зададите. Так вот, я хочу сработать на опережение. Я сам озвучу этот вопрос и сам же нам него отвечу. Какова роль командира сторожевика „Сенье“ во всей этой истории? Ведь получается, что он использовал нас как наживку, притащив под Медвежье крыло, под самый бок к опасности? На самом деле всё гораздо сложнее и майор Бьернсон не предполагал такого развития событий. Я имел с ним встречу, как говориться тет а тет (о моём присутствии Владлен видимо благополучно забыл, впрочем наиболее важная часть межгосударственных переговоров Бьернсон – Дураченко прошла без моего участия) и он объяснил мне, что по его сведениям эта шхера, куда он нас притащил это бывшая тайная база кригсмарине с подскальным гротом для стоянки подлодок и сейчас её могут использовать некие силы, нацеленные против разработок шельфовой норвежской нефти.

Он кстати намекнул, что эти силы явно имеют союзников среди нескольких влиятельных политиков в Норвегии, Дании и даже в Исландии и те лоббируют отказ от нефтеразработок на норвежском шельфе как раз по соображениям экологии и сохранности рыбных запасов. Майор предложил мне, так называемое устное джентльменское соглашение: Наш траулер в течении двух суток торчит на приколе под Медвежьим крылом с включённым эхолотом – поисковиком,(этот переделанный из немецкого поисковика подлодок поисковик рыбных косяков и натолкнул майора на идею всей операции с нашим участием) который контролирует подводный вход в грот и обязательно зафиксирует проходящую субмарину. Тем самым поднятый нами шухер должен быть расценен обитателями грота, как пристальный к ним интерес со стороны советских спецслужб, которым стало что-то известно. Расчёт Бьернсона в том, чтобы насторожить тех, кто срывается в гроте, напугать их хозяев и заставить свернуть или приостановить операции против норвежских нефтяников. Тем самым он надеялся выиграть время для контригры, которую ведут его влиятельные друзья. Они считают, что шельфовая нефть может помочь Норвегии совершить экономическое чудо, превратив её в одно из самых богатых и процветающих государств Европы.

Затем по плану командира „Сенье“, мы выполнив свою миссию должны покинуть это гостеприимное местечко с помощью карты фарватера, которую начертил мне Бьернсон. Таким образом, согласно нашей договорённости с майором мы можем считать себя свободными, поскольку факт нашего задержания не был задокументирован, а на нет, как говорится и суда нет. Однако по русской традиции мы, вернее я, слишком увлеклись и зашли в этой игре более, чем далеко. Я не предполагал, что в моём экипаже окажутся опытные скалолазы, да ещё при всём альпинистском снаряжении. Дальше события развивались, так, как вам известно. Это мой грех, мой чёртов азарт. „Брунгильдовцы“ по расшифровкам их последних разговоров не поверили в версию с происками КГБ и почему то решили, что мы такие же наёмники, только с противоположной стороны. Так что парни, хоть казните, хоть милуйте, но потом, когда выберемся, а сейчас будьте добры подчинятся».

Моряки с минуту сидели в молчании, осмысливая свалившуюся на них массу непривычной информации. Меня же занимал другой вопрос: Каким образом нашему капитану удалось без переводчика понять Бьернсона, толковавшего с ним по английски о столь сложных вещах, как международные политические интриги? Как я узнал позднее, Владлен долго и упорно изучал английский, но говорить так и не начал, зато понимал и даже читал печатный текст вполне сносно.

Народ негромко переговариваясь расходился из салона и уже через десять минут, принявший палубную вахту Рома спешил к кормовому флагштоку с новым аккуратно свёрнутым государственным знаменем СССР. По громкой внутрисудовой связи вновь прозвучал голос капитана: «Палубной команде приготовится к отшвартовке. Боцману на бак, старшине на корму. Старшему механику просьба спустится в машинное отделение. Удачи нам ребята. Ещё не вечер!»

Глава 39. «Акулий пир»

Попрощавшись со скалистым причалом «Жуковск» медленно, самым малым ходом вышел из под надёжной, каменной опеки несколько дней нависавшего над ним Медвежьего крыла. Баркас «Эидис» под управлением своего хозяина Верманда Варда ещё пару часов назад, отшвартовавшись от нашего борта, в одиночку, что тоже было непросто, поставил(опустил за борт) свой промысловый трал и вышел на фарватер извилистого фьорда. Выполнять обязанности минного тральщика, не потеряв промыслового вооружения в условиях узких проходов с множеством поворотов и подводных препятствий в виде скал на разных глубинах и даже останков нескольких затонувших в разное время небольших судов, было задачей архисложной. Такое было под силу лишь асу морского промыслового дела, виртуозу траления и истинному морскому волку. Всё, что нам оставалось это всей душой надеяться, что наш норвежский союзник бородатый отшельник Верманд именно из таковских.

Верманд со всей возможной тщательностью, словно опытный морской сапёр ощупывал тралом дно фьорда, стараясь не пропустить ни дюьма. Это занимало достаточно много времени, поскольку баркас (когда находился не за скалистым поворотом, а у нас на виду) двигался вперёд плавными зигзагами. Иногда в широких местах фарватера он на возможно медленном ходу (чтобы не закрылся и не лёг на дно трал) совершал полные повороты через свой правый борт. В целях безопасности мы на «Жуковске» к тому же держали возможно большую дистанцию от нашего маленького, но более отважного лидера. Находящимся на мостике вперёдсмотрящим во главе с капитаном оставалось лишь внимательно наблюдать в бинокли за поверхностью моря, высматривая всплывшие мины.

Бронислав Устиныч расположился со своим МГ-42 на баке, пристроив пулемёт с двуногой распоркой подставки и свисающей из затвора лентой на возвышенной круглой люковине вертикального трапа, ведущего в подбаковое помещение. Для удобства прицельной стрельбы на этой самой люковине соорудили дополнительное возвышение из старой траловой сети, накрыв её огнеупорной асбестовой кошмой. Высоту рассчитали так, чтобы нашему боцману-пулемётчику было удобно расстреливать мины из положения стоя. Рогатка же пулемётной подставки надёжно уперлась в мягкое, словно в земляной бруствер окопа.

Боцман напряжённо всматривался вперёд, используя для наблюдения собственный небольшой, но мощный цейсовский бинокль. Я разумеется, как верный оруженосец (на этот раз в буквальном смысле) напросился к Устинычу вторым номером в пулемётный расчёт. Согласие я получил лишь после того, как раз двадцать вставил и вынул ленту и столько же раз, действуя одной рукой поменял ствол, отщёлкивая его из специальных пазов. Возбуждение охватившее всех в начале постепенно спадало и уже через полчаса приходилось себя мысленно подстёгивать, чтобы через чур уж не расхолаживаться. Вдруг боцман не отрываясь от бинокля спросил:«Что малый, рыжий небось уже растрепал о последних разговорах главарей брунгильдовских? Он же их переводил для Владлена с компанией».Слово Он Устиныч произнёс с нажимом в утвердительной интонации, как бы подчёркивая несправедливость капитана при выборе переводчика с немецкого.