Украденная дочь - Клара Санчес

— Заходи, если хочешь, — сказала я.

Я выглядела просто ужасно в толстом свитере, натянутом поверх пижамы. Отопление еще не включили, и я сейчас проветривала дом так, как это делала мама: она иногда проветривала его с раннего утра до полудня. Белые цветы, которые мне когда-то подарил учитель философии в качестве компенсации за не очень, мягко говоря, хорошо проведенное с ним время, стояли в вазе в центре стола из красного дерева уже полностью засохшие и сморщившиеся, и с них время от времени падал очередной лепесток. Я не стала расчесываться, вообще не стала приводить себя в порядок. Мое мировоззрение изменилось.

Матео же, наоборот, по-прежнему выглядел «на все сто», без каких-либо огрехов. Взъерошенные волосы, неизменная легкая небритость, плащ, доставшийся ему от отца, брюки-дудочки, очень серьезное выражение лица — все это ему очень и очень шло. Я не приняла душ, поэтому, когда он меня целовал, от меня, наверное, не очень хорошо пахло. Он уткнулся носом в мои распущенные волосы, и я почувствовала, что он вдыхает мой запах. Меня разозлило, что он прижался ко мне, не спрашивая разрешения, причем тогда, когда пахло от меня не очень хорошо.

— Хочешь кофе? — спросила я, заводя его в кухню.

Я понимала, что обстановка там не самая уютная в мире. На полу валялась куча грязного белья, которое я как раз собиралась запихнуть в стиральную машину, в раковине стояли грязные тарелки и сковородка, а на рабочем кухонном столе — немытые стаканы.

— Я не знал, застану ли тебя дома.

— Если кто-то и любит вставать с утра пораньше, то не я.

Матео еле заметно улыбнулся. Он никогда не улыбался широко, потому что иначе утратил бы свойственный ему таинственный вид и превратился бы в обычного добродушного и веселого парня — такого, каких много.

Я взяла из шкафа первую попавшуюся чашку — не стала выбирать покрасивее — и, налив в нее кофе из кофейника и молоко из стоявшего в холодильнике пакета, поставила чашку в микроволновку. Потом я указала Матео на стул, но он предпочел сесть на табурет. Он все еще не снял свой плащ. Я надела резиновые перчатки и принялась мыть сковородку.

Когда кофе нагрелся и я его достала, Матео взял чашку обеими руками и стал дуть на кофе, потому что он показался ему слишком горячим. Потом он начал отхлебывать его из чашки, глядя то на меня, то на виднеющиеся за окном деревья.

— Местечко здесь, похоже, очень тихое, — сказал он.

— Как видишь, — кивнула я.

— А где твоя мама? Ушла на работу?

— Ее здесь больше нет, — сказала я, резкими движениями снимая перчатки и бросая их в раковину.

Он посмотрел на меня, не зная, что и думать, — а может, думая совсем не обо мне. Я привыкла считать, что люди, которые смотрят на меня, думают обо мне, однако в действительности они порой думали о чем-то совсем другом.

Моя догадка оказалась в данном случае правильной: Матео думал о чем-то своем. Он распахнул плащ, под которым оказался свитер черного, его любимого цвета, и достал из внутреннего кармана конверт.

— Это приглашение на свадьбу.

Я даже пальцем не пошевелила, чтобы его взять. Я стояла, опершись на столешницу. Потом я наклонилась, чтобы положить белье в стиральную машину. Матео снова стал пить кофе. Насыпав средство для смягчения воды, я подошла к столу и взяла конверт. Он был сделан из очень хорошей бумаги, похожей на материю. Матео с Принцесской наверняка не будут придерживаться при организации своего бракосочетания скучных общепринятых правил, однако приглашение на свадьбу — это все-таки приглашение на свадьбу. Матео посмотрел на меня немного испуганным взглядом.

— Сомневаюсь, что смогу приехать, — сказала я. — Это слишком далеко.

— Если ты приедешь, мы будем очень рады. Патрисия настояла на том, чтобы я тебя пригласил.

Я представила себе, с каким удовольствием Принцесска воплотит в жизнь свою мечту прямо у меня на глазах.

— Я пойду приму душ. Подожди меня здесь.

Я приняла душ и переоделась. Потом выкинула в мусорное ведро увядшие цветы, которые стояли на столе в гостиной, и накрыла кухонный стол скатертью. Положив приглашение на полочку, я сказала, что мне нужно сделать кое-что срочное и что он должен мне в этом помочь.

— Как ты приятно пахнешь, — сказал Матео, когда я обхватила его руками сзади на мотоцикле. Он пододел под свой плащ толстую куртку с капюшоном.

В тюрьме «Алькала-Меко» я попросила позвать Беа — приятельницу «роковой женщины». Когда она пришла, я сказала ей, что да, сейчас не время приема посетителей, но мне нужно поговорить со своей подругой о новой серии косметических средств и это важный вопрос, решить который необходимо в течение ближайших часов. На лице Беа были заметны следы перламутрового крема, который я дала ей в свой предыдущий приход. Я не стала упоминать о деньгах, которые должна была перевести мне «роковая женщина».

— Сейчас выясню. Может, я и смогу что-то сделать, — сказала Беа.

Я прошла через соответствующие пропускные пункты и через час увидела, как в помещение для посетителей вошла «роковая женщина». Волосы у нее стали длиннее, а сама она пополнела. Она больше не была похожа ни на фотомодель, ни на актрису и мало чем напоминала ту изысканную женщину в темных очках «Диор», которая ждала меня около школы «Эсфера», стоя возле «мерседеса».

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я, как только ее увидела. — Кроссовки, какая-нибудь одежда?

— Чем старее будет то, во что я сейчас одета, тем лучше, — ответила она, — потому что в этом случае я не буду вызывать ничьей зависти. Здесь я многому научилась.

Я то и дело посматривала на начавшие появляться у нее морщины. Она взглядом спрашивала меня, зачем я опять сюда приехала.

— Я гляжу, ты не пользуешься кремами.

— Они нужны мне не для лица. Они нужны мне для того, чтобы жить лучше.

— А-а… Беа они очень пригодились.

— Ну так пусть радуется.

— Проблема в том, что я так и не получила триста тысяч песет.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми от удивления глазами, а потом, видимо, вспомнила.

— Понимаешь, тут все мысли совсем о другом. Извини. Теперь я понимаю, почему ты ко мне пришла. Я поступила нехорошо. Прямо даже не знаю, что подумает обо мне Бетти. Я могу тебе доверять?

У меня к горлу подступил ком, и я едва смогла говорить. Я наделала очень много дел, о которых мама так и не узнала…

— Мама уже… Ее больше нет.

Я видела свою собеседницу очень нечетко — так, как будто мы обе были под водой.

Она сжала мою ладонь.

— Мне жаль, мне очень жаль… Бедная Бетти!

Ее рука была очень холодной и покрасневшей.

Я прикрыла лицо рукавом куртки и заплакала. «Роковая женщина», сидя напротив меня и положив одну ладонь на другую, спокойно ждала, когда я возьму себя в руки. Когда я убрала руку от лица и вытерла слезы, она очень тихим голосом сказала: «Запомни цифры, которые я тебе сейчас назову. Сходишь в почтовое отделение — я скажу какое — откроешь там мою ячейку. В ней лежит несколько конвертов, возьми из одного из них триста тысяч песет и снова закрой ячейку. Не говори об этом никому».

Она назвала мне несколько цифр, объяснила, где находится почтовое отделение, и сказала, какой номер у ячейки.

— Я очень хочу тебе кое-что рассказать, — сказала я, вытирая слезы, которых вылилось столько, словно у меня не глаза, а водопроводный кран.

Как ни странно, я рассказала о важных событиях своей жизни не подруге Росане, а мало знакомой мне женщине, которая пыталась убить своего любовника.

Когда я вышла на улицу, Матео там уже не было. Он уехал, не дождавшись меня, но я ничуть не расстроилась. Мне нужно было очень многое обдумать. Я дошла до станции и поехала обратно на поезде, размышляя над тем, что ответила мне «роковая женщина». Когда я рассказала о Лауре, она ничуть не удивилась. «Бедная Бетти…» — повторила она. Ей отнюдь не показалось невероятным то, что моя якобы умершая в младенчестве сестра вдруг оказалась живой и здоровой. Но она задумалась, когда я сказала, что не вижу эту свою сестру вот уже несколько дней и мне кажется странным, что она не пришла на очередную встречу со мной, что она боится, как бы ее бабушка и мама не узнали о моем существовании и не догадались о том, в чем она их подозревает, и что они, возможно, отправили ее в какую-нибудь поездку или упрятали в укромное место. Впрочем, как я предположила, Лаура могла и заболеть — или же заболела ее бабушка.

«Роковая женщина» медленно покачала головой из стороны в сторону. По ее мнению, все зависит оттого, как повела себя Лаура. Ей, возможно, уже давно угрожает опасность. Если Лаура рассказала бабушке и маме обо всем, они, конечно же, поймут, что могут ее потерять, — более того, что она может их выдать.

Едва я вышла из поезда, как тут же отправилась в почтовое отделение, о котором мне сказала «роковая женщина». Оно находилось недалеко от центра города, и я пошла туда пешком, размышляя, какие же шаги предпринять относительно Лауры. Я решила, что возьму в ячейке деньги и зайду в обувной магазин в надежде на то, что увижу, как она обслуживает каких-нибудь клиентов, и в этом случае мне не придется предпринимать ничего экстраординарного.