Украденная дочь - Клара Санчес

Я отправилась домой, чувствуя тяжесть на душе оттого, что ушла и оставила там Лауру одну. У меня появилось жуткое ощущение, что я ее больше никогда не увижу. Придя домой и увидев, что мой уже дня два не брившийся отец сидит и смотрит телевизор, я вспомнила маму и подумала, что попрошу у отца помощи и расскажу ему, что мне удалось обнаружить и в каком состоянии находится его возможная дочь. В этот момент мне казалось, что он вполне способен сесть в такси, поехать к Лауре домой, силой забрать ее оттуда и привезти к нам. Отец уже не был таким вежливым и обходительным, как раньше. Проблема, однако, заключалась в том, что сделать это было не так-то просто, потому что Лили наверняка заранее придумала множество ухищрений, к которым она прибегнет, если подобная ситуация и в самом деле возникнет. Она узнала, что ближайшие родственники Лауры — настоящие родственники! — ее разыскивают, и вряд ли она собирается позволить нам отнять ее — пусть даже не настоящую — внучку, в которую она вложила столько денег и сил. Возможно, она даже вложила в нее немало нежности и любви.

Анхель был еще несовершеннолетним. Кроме того, он вряд ли захотел бы ввязываться в какие-то сомнительные дела. У него уже не было такой юности, как у большинства других подростков. Действовать надо было с умом. Если мама не стала пытаться возвратить себе Лауру — значит, на это имелась какая-то причина. Мама бывала в квартире, находящейся над обувным магазином, а также, возможно, в доме в Эль-Оливаре. Наверное, в ее жизни был момент, в который кусочки пазла почти все заняли свои места — кроме тех, которые относились к Анне.

38

Вероника начинает лучше понимать свою маму

Я была так сильно занята размышлениями над странной ситуацией, в которой, по-видимому, оказалась Лаура, отец был настолько занят своим горем, а мой брат — своей юностью, что и я, и Анхель с отцом забыли вернуть Дона его хозяину. Впрочем, возможно, Анхель и не должен был его никому возвращать. Как бы там ни было, никто из нас троих об этом даже не упоминал. Отцу не составило труда свозить собаку к ветеринару и оформить необходимые документы. Он водил Дона в красивом ошейнике. В такси он установил ширмочку, отделяющую передние сиденья от задних, предназначенных для пассажиров, и это позволило ему возить Дона на переднем правом сиденье. Дон был неприхотливым: он легко приспосабливался ко всему, ел все подряд и никогда не капризничал. Пока ему подстригали шерсть, он спокойно ждал, когда мы закончим. Отец существенно сократил количество пива, которое потреблял, как будто Дон убедил его это сделать. Мне хотелось сказать Анхелю, что он был прав и что папа и вправду снова стал нормальным, но я сдержалась, чтобы не давать брату повода зазнаться. Все были такими умными, все так много знали… Мария, помощница детектива Мартуниса, когда-то сказала мне, что кусочки пазла сами начнут занимать свои места, и она была права. Теперь мне уже не составляло большого труда разобраться, какие шаги следует сделать. Мне не нужно было ломать над этим голову, кусочки пазла задвигались сами, и на переднем плане теперь оказалась моя бабушка Марита. Она представляла собой ключевой элемент, который я до сего момента упускала из виду. Марита была матерью моей мамы, и настал момент выяснить у нее, что же произошло между ними такого, из-за чего ее дочь не любила ее так, как я любила свою маму. Кроме того, мне нужно было выкинуть из головы мысли о гнетущей обстановке дома Лауры, чтобы ощутить в себе силы ей помочь.

Я убедила отца поехать на субботу и воскресенье в Аликанте к моим бабушке и дедушке. Не слушая его возражений, я заявила, что прогулка по берегу моря пойдет всем на пользу. Я также сказала, что Дон будет безумно рад возможности поноситься по огромному пустынному пляжу и что Анхель с удовольствием встретится с друзьями, которых завел в Аликанте прошлым летом. А еще я сказала, что и сама очень хочу туда съездить, и принялась собирать чемоданы. Отцу встреча с Маритой не сулила никаких приятных воспоминаний, и он предложил съездить в какое-нибудь другое место, но я настояла на своем.

Когда мы уже ехали в Аликанте, у меня к горлу вдруг подступил ком и я начала так сильно кашлять, что пришлось остановиться у придорожного ресторанчика с черепичной крышей. Жизнь так неумолимо продолжала свой бег, что это казалось мне невыносимым. Я с горечью думала о том, что хотя мы очень любили маму и тяжело перенесли ее кончину, тем не менее едем сейчас в Аликанте, куда мама ездить не любила, да еще и едем с новым членом семьи, Доном, с которым она даже не была знакома. Пришла ли она к пониманию того, что ее сын — юный мудрец? Я зашла в туалет и там расплакалась: душевная боль выходила из меня через слезы.

Хотя я и умылась, по мне было видно, что я выплакала столько слез, сколько их вообще можно выплакать за пять минут. Ни отец, ни Анхель, стоя у прилавка, не стали пялиться на мое заплаканное лицо. Они прекрасно понимали, что со мной происходит, потому что примерно то же самое происходило и с ними.

Бабушка и дедушка нас ждали: в духовке подогревалось какое-то блюдо, приготовленное из риса. Марита вышла нас встречать заплаканная. Для нее, по-видимому, было ужасно, что на этот раз мы приехали уже без ее дочери. Однако жизнь, несмотря на все наши страдания, продолжалась, и остановить ее было невозможно. Она продолжалась, продолжалась, продолжалась… Все галактики, казалось, вращались с огромной скоростью, двигаясь в направлении какого-то места, которого в действительности, возможно, даже не существовало.

Для бабушки с дедушкой стало неожиданностью то, что у нас появилась собака. У них была кошка, и меня порадовало, что это создало для Мариты проблему и что наша встреча была не такой идиллической, какой она ее себе представляла. Я тем самым как бы сделала небольшую уступку по отношению к своей маме.

Нам троим — мне, отцу и Анхелю — было как-то совестно сидеть за столом и предаваться чревоугодию, а я так вообще с нетерпением ждала, когда этот обед закончится, чтобы можно было пообщаться с Маритой с глазу на глаз. Наконец дедушка пошел отдыхать. Он чувствовал себя уставшим. Вообще-то это он и покупал продукты, и готовил угощение, и накрывал на стол, и застилал наши кровати, потому что Марита, будучи маленького роста, производила впечатление очень хрупкой женщины, здоровью которой даже мало-мальское усилие может причинить большой вред. Во все те немногие разы, когда я приезжала в Аликанте, у них все происходило именно так. Марита не делала абсолютно ничего. Однако она, по крайней мере, когда-то решила обзавестись ребенком, и рожать его пришлось ей самой. Мой дедушка, похоже, жил на белом свете только ради того, чтобы выполнять ее прихоти. Он всегда был очень серьезен и говорил мало. Со стороны казалось, будто его внутренний мир огромен и когда-то он пережил такое, что нынешняя жизнь представлялась ему просто праздником.

Я сказала Марите, что сама вымою посуду, а ей лучше отдохнуть.

— Спасибо, малышка, — ответила она.

Таким обращением она ничуть меня не растрогала. Мне почему-то припомнилось, что дедушка с бабушкой никогда ничем не могли растрогать мою маму.

Марита собрала тарелки и сложила их в раковину, а затем, убрав со стола скатерть, расположилась рядом со мной и стала наблюдать, как я мою посуду.

— Твой отец пошел прогуляться с собакой по пляжу, а Анхель отправился разыскивать своих друзей.

Марита сходила перед нашим приездом в парикмахерскую, и там ей немножко подстригли и покрасили волосы, в результате чего она стала казаться еще более миниатюрной. Она заметила, что я то и дело поглядываю на ее голову.

— Это очень модный цвет для женщин моего возраста.

Я ничего не сказала в ответ — как поступила бы на моем месте мама.

— Я очень рада тому, что вы приехали. Возможно…

— Почему вы с мамой так и не помирились?

— Пойдем со мной, — сказала она. — Посуду домоет позже твой дедушка.

Я вытерла руки и пошла вслед за ней. Она усадила меня за круглый стол в одно из двух кресел со спинкой выше головы, в которых они — бабушка и дедушка — сидели, наверное, по вечерам и смотрели на закат. Марита вышла из комнаты и некоторое время спустя вернулась со шкатулкой.

Она открыла шкатулку и показала мне, что в ней лежат кольца, серьги, браслеты, жемчужное ожерелье, другие ожерелья в бархатных футлярах. Она протерла свои очки краем скатерти.

— Я берегла все это для твоей матери, хотела подарить ей что-нибудь дорогое, но жизнь не позволила мне этого сделать. Все эти ценности станут твоими.

Я не знала, что и сказать. Мама не взяла бы у нее эту шкатулку, чем-то похожую на сундучок с сокровищами, но мне подумалось, что раз уж теперь все самое плохое позади, нам эти ценности придутся очень кстати. Когда я наконец-таки и вправду поступлю в университет, то уже не смогу так много работать, а ведь нужно кормить и одевать Анхеля. А в скором времени, возможно, еще и Лауру. Мне следовало подумать о том, что, если отец вдруг попадет в аварию, мы останемся без средств к существованию. Поэтому я решила принять этот дар и уже даже протянула руки, чтобы взять шкатулку, однако Марита, предвидя этот мой жест, проворно закрыла шкатулку и унесла ее.