Это было в Праге - Георгий Брянцев

Но Ян Гус не отрекся от самого себя. Он предпочел умереть — и умер на костре.

— Но дорого обошлась им смерть Гуса, — сказал Глушанин.

— Да, казнь Яна Гуса не внесла смятения в ряды борцов. Наоборот, она сплотила их. С его смертью обстановка в Чехии еще больше накалилась. Антифеодальное и национально-освободительное движение поднялось на высшую ступень. Да и не могла пройти бесследно расправа с человеком, чье имя стало символом правды и борьбы. Когда вести о казни дошли до Чехии, поднялось всеобщее возмущение. Против немецких колонизаторов поднялись тысячи чехов, сторонников Гуса, прозванных гуситами. Во главе их встал легендарный Ян Жижка. Спустя четыре года после смерти Гуса в Чехии вспыхнуло восстание, переросшее в войну, и эта война продолжалась пятнадцать лет. Гуситы, поддерживаемые всем народом, тесно сплоченные, твердо знающие, за что они бьются, стали грозой немецких поработителей. Вначале гуситы оборонялись, потом перешли в нападение. При одном слове «гусит» хваленые немецкие рыцари обращались в бегство.

— Опять вспыхнул огонь! — прервал Мораву Боровик. — Видите?

Партизаны вгляделись.

— На этот раз это тот огонь, которого мы ждали, — сказал Морава. — Как видите, Мрачек и Слива тоже отдали традиционную дань великому Гусу.

— Значит, благополучно выбрались, — откликнулся Глушанин.

На далекой вершине разгорался костер — все ярче и ярче. На какое-то время огонь пропал и снова возник. Друзья знали: Мрачек и Слива, по условию, заслоняли его — и так повторили, с минутными перерывами, до пяти раз. Затем пламя костра в последний раз взмахнуло своими жаркими крыльями и погасло навсегда.

— Теперь и нам можно на отдых, — сказал Глушанин.

— Будем надеяться, что Иржи и Антонин сделают все, что надо, и вернутся целыми и невредимыми.

Партизаны крупным шагом направились в гору, в сторону леса.

Глава восемнадцатая

Прошел уже месяц с тех пор, как Божена Лукаш встала за стойку буфета в клубе правительственных войск. Мысль о том, что она ходит по самой кромке бездны, подвергая себя смертельной опасности, заставляла ее быть начеку каждую минуту и взвешивать каждый свой шаг, каждое слово. Долго, осторожно и внимательно присматривалась она к людям, окружавшим ее, выискивая тех, кому можно доверить дело, ради которого она пришла сюда, жертвуя собою. Искала и не находила. Все люди казались ей на одно лицо: грубыми, злыми, живущими только собственными интересами. А время неумолимо бежало, и надо было решиться на первый шаг.

Божена спрашивала себя: как это сделать? На ком остановиться? Чем, какими признаками руководиться в выборе? И не знала, что ответить себе. Осторожность сковывала ее. Ошибка в таком деле равносильна смерти. Человек может тебя выслушать, согласится с тобой, посочувствует, а потом пойдет и предаст. Об этом ей постоянно напоминал Адам Труска.

— Смотри в оба, девушка, — говорил он. — Здесь так: споткнешься — не встанешь. Добьют лежачего и помолиться не дадут.

И все-таки Божена решилась и сделала первый шаг. Помог ей в этом тот же Адам Труска. Достаточно приглядевшись к людям, он привлек на свою сторону одного из командиров взводов и через него разузнал о солдате Богумиле Скибочке.

Божена легко нашла человека, носившего фамилию Скибочки. Адам сообщил ей точные приметы, подробно описал внешность. Скибочка — шахматист и всегда торчит в клубе за шахматной доской.

Знакомство произошло вечером. Шел киносеанс. Крутили немецкий фильм с участием Пата и Паташона.

Божена подождала начала последнего сеанса и стала убирать посуду и продукты: пора было закрывать буфет.

Торопливо направляясь к выходу, она увидела в шахматной комнате солдата — немолодого, лет тридцати пяти на вид. Он сидел, сгорбившись над маленьким столиком, и сам с собой играл в шахматы. По всем приметам это и был Скибочка. Божена подошла к столику и с показным интересом стала наблюдать за игрой.

Скибочка поднял голову и, смущенно улыбнувшись, спросил:

— Может быть, составите мне партию?

Божена кокетливо тряхнула головой.

— К сожалению, я не умею играть… Одно время пыталась научиться, но ничего не вышло.

Она не солгала. Так это и было на самом деле. Лет восемь назад ее посадил за шахматную доску Антонин Слива, стал объяснять ходы. Но учитель оказался слишком горячим: шумел, возмущался, торопил Божену, называл ее несообразительной и беспамятной. В конце концов они поссорились.

Солдат встал, загремев стулом.

— Я вас научу в два счета. Честное слово! Я тут из многих сделал шахматистов! Спросите киномеханика, писаря, помощника ротного — кто их научил? Скибочка.

«Ну вот, как раз я тебя и ищу», — подумала Божена.

— Садитесь, разберем одну нетрудную партию, — предложил Скибочка.

— Нет, после. Может быть, даже завтра. Сейчас я тороплюсь домой. Уже поздно, а в Праге ночью ходить небезопасно… Меня всегда провожает дядя, а сегодня он не пришел.

Скибочка таращил на нее глаза, в своем увлечении не понимая, о чем говорит буфетчица, потом вдруг улыбнулся. Божена покраснела. Никогда за свою жизнь она не разговаривала с такой развязностью с мужчиной, не просила, чтобы ее проводили. Что подумает о ней Скибочка? За кого он ее примет?

У нее покраснели не только щеки, но и уши, и шея. «Но как же иначе мне поступить? — думала она. — Надо же сделать первый шаг».

— Разрешите, я заменю сегодня вашего дядю, — сказал Скибочка и надел фуражку.

…В тот же вечер Божена узнала, что Богумил Скибочка родился в деревне под Табором. Дома у него остались жена и трое детей. Военную службу он не любит, но другого выхода нет. Из его деревни половину мужчин угнали в трудовые лагери и на заводы в Германию. Не будь детей, и жена оказалась бы там. Действительную службу Скибочка давно отбыл и последнее время работал брошюровщиком в таборской типографии. Сюда его сманил земляк…

Скибочка и на другой день проводил Божену до дому. Но настоящее знакомство произошло все-таки за шахматной доской.

Во время игры Божена спросила Богумила:

— Вы не жалеете, что добровольно поступили в охрану?

Скибочка как-то необычно посмотрел на нее. Таких вопросов ему еще никто ее задавал.

— Почему вы спрашиваете меня об этом? — ответил он вопросом.

Божена выдержала его взгляд и сказала:

— Я недавно поступила в буфет и очень жалею. — Она вздохнула. — Меня мучит мысль: что будет с нами, когда кончится война? А ведь она кончится когда-нибудь?

— Надо думать, так… Сколько ж годов ей длиться?

— И, наверное, скоро кончится, — добавила Божена.

Скибочка нахмурил лоб, выпятил губы и уставился в шахматную доску. Увы, мысли его были недоступны Божене. Помолчав с минуту, Скибочка оглядел комнату, покосился на солдат, играющих в кости, и сказал строго:

— Тут не место говорить об этом. — Как бы спохватившись, он спросил: — Вы не обижаетесь на меня?

— Нет, нет.

Разговор возобновился вечером, когда Скибочка провожал Божену домой. И начал его сам Скибочка. Да, его тяготит служба в правительственных войсках. Он не прочь бы уйти, но сейчас это невозможно.

— Будь, что будет, — как-то безнадежно сказал он.

Божена осмелела. Она заговорила о положении на фронтах и о том, что дни фашистских захватчиков сочтены.

Ее очень удивило, что Скибочка ничего не слышал о покушении на Гитлера. Такой же новостью было для него и то, что в Польше создан Комитет национального освобождения и что этот комитет в конце июля подписал соглашение с Советским Союзом о создании польской администрации на освобожденной Советской армией территории.

— А вы знаете о победах Советской армии в июне и июле? — спросила она.

— Нет, — чистосердечно ответил Скибочка.

Как же это так? Весь город говорит об этом, а Скибочка ничего не слышал. Под Минском окружены и уничтожены тридцать немецких дивизий. Освобождена Белоруссия, значительная часть Польши и Литвы. Советская армия подошла к границам Германии. Говорят, она уже вступила в Ковно…

— Довольно, довольно, — прервал ее Скибочка. — Я пошутил. Все это мне отлично известно.

— Какой же вы скрытный, — упрекнула Божена.

— Я хотел проверить, что знаете вы. И еще — хотел услышать это именно от вас…

Прошло еще десять дней. Скибочка дал Божене согласие подобрать человек пять из роты, которые готовы пойти за ним в огонь и воду. Условились, что каждый из пяти будет знать только его, Скибочку, друг друга они знать не будут.

Это был успех. Большой успех! Адам Труска переживал большой подъем душевных сил.

— Ты обогнала меня. Ну ничего, я рад за тебя. Только будь по-прежнему осторожна. Главное, остерегайся людей, которые сами навязываются в друзья. Как ведет себя поручик?