Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик

«Стернутейтор» не очень подходящее имя для ребенка в школе, по крайней мере в такой, где большинство учеников – дети людей. На языке хичи это слово означает особый тип ускорителя частиц, отдаленно напоминающий лазер; в нем частицы подвергаются «щекотке» (точнее, стимулируются), пока не вырываются единым мощным импульсом. Мальчик допустил ошибку, буквально переведя свое имя одноклассникам, и они, естественно, прозвали его Снизи[18].

Большинство так его и звали. Гарольд, умный девятилетний нахал, который сидит позади Снизи на уроках концептуалогии, сказал, что Снизи – один из семи гномов, только родители неправильно выбрали для него имя.

– Ты слишком глуп, чтобы быть Снизи, – сказал Гарольд во время конкурса по распознанию образов и понятий; Снизи его совершенно разбил в этом конкурсе. – Тебя следовало назвать Допи[19]. – Он толкнул Снизи и отбросил его на робота-инструктора в игре тай-чи, и это было удачей для них обоих. Робот поймал Снизи в воздухе своими мягкими, в прокладках руками, Снизи ничего себе не повредил, а Гарольд не лишился времени отдыха.

Машина-учитель в дальнем конце помещения даже не видела, что произошло. Робот тай-чи отряхнул Снизи, вежливо поправил капсулу, свисавшую между его ног, а потом прошептал на ухо – на языке хичи:

– Он всего лишь ребенок, Стернутейтор. Когда вырастет, ему станет стыдно.

– Но я не хочу, чтобы меня называли Допи, – всхлипнул Снизи.

– Не будут. Никто не будет. Кроме Гарольда, да и он когда-нибудь извинится за это. – Кстати, то, что сказала машина-инструктор, было правдой. Или почти правдой. В классе было одиннадцать детей, и никто из них не любил Гарольда. И никто не последовал его примеру, кроме пятилетней Гибкой Палочки, да и она делала так недолго. Гибкая Палочка тоже хичи, и очень маленькая. Она обычно пытается поступать так же, как человеческие дети. И когда увидела, что остальные дети не следуют примеру Гарольда, тоже изменила свое поведение.

Так что никакого вреда юному Снизи не было причинено; только когда он рассказал об этом происшествии вечером родителям, они были – соответственно – рассержены и довольны.

Рассержен был его отец Бремсстралунг. Он посадил своего похожего на скелет сына на костлявое колено и просвистел:

– Это отвратительно! Я потребую наказания машины-учителя, которая позволила этому толстому хулигану обидеть нашего сына!

Довольна была мать Снизи.

– Со мной в школе бывало и похуже, Бремми, – сказала она, – а ведь это было Дома. Пусть мальчик сам ведет свои сражения.

– Хичи не сражаются, Фемтовейв.

– Но люди сражаются, Бремми, и я думаю, что нам стоит у них этому поучиться – о, конечно, так, чтобы не повредить другим, разумеется. – Она опустила блестящий, испускающий свет инструмент, который изучала, потому что прихватила с собой работу на дом. Прошла – движение, подобное скольжению на лыжах из-за низкого тяготения на Колесе – по комнате и взяла Снизи с колен отца. – Покорми мальчика, мой дорогой, – добродушно сказала она, – и он забудет об этом. Ты воспринимаешь это серьезнее, чем он.

Так что Фемтовейв наполовину победила в этом споре. Она была совершенно права; ее супруг был расстроен гораздо больше сына. (На следующий день на своем месте на кушетке для снов Бремсстралунг получил выговор, потому что по-прежнему испытывал раздражение. Это заставило его думать о нахальном человеческом ребенке, тогда как мозг его должен был опустеть. А это табу. Это означало, что Бремсстралунг излучает гораздо больше остаточного раздражения, чем допустимо, – ведь цель специалистов по кушеткам для сновидений, подобным ему самому, ничего не чувствовать, только воспринимать любые эмоции и ощущения, которые уловит кушетка.)

Но в своем другом предположении Фемтовейв ошиблась. Снизи ничего не забыл.

Может, и запомнил он не совсем так, как нужно. Ему запомнилось не только то, что люди дерутся, но и то, что при этом не обязательно пользоваться огромными разбухшими кулаками или гигантскими толстыми ногами. Можно причинить боль, просто придумав прозвище.

Я опять не с того начал? Следовало сначала объяснить, какова цель Сторожевого Колеса?

Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Вернемся еще немного назад и попробуем объяснить непонятное.

Когда первый хичи, уже не контролировавший свою судьбу (его звали Капитан), встретился с первым человеком, который уже мог контролировать (его звали Робинетт Броудхед, и это был не кто иной, как я), ребенок хичи по имени Стернутейтор находился вместе с родителями на дежурном корабле в центре. Ему хотелось Домой. Его «дом» – уютный маленький городок с населением в восемь или десять миллионов на планете оранжево-желтого солнца в середине большой черной дыры в центре Галактики. Даже в три года Снизи знал, что это значит. Он знал, почему его семья живет на корабле. Причина в том, что может настать время, когда им придется все бросить и нырнуть через барьер Шварцшильда в район наружных звезд.

Конечно, он не думал, что это случится именно с ним. Никто так не думал. А вот когда вместе со своей семьей оказался на Сторожевом Колесе, Снизи понял, что такое настоящая тоска по Дому.

Цель Колеса очень проста.

Это место установки кушеток для сновидений.

Кушетки для сновидений – изобретение хичи, с которым мы познакомились еще до встречи с первым живым хичи. Помимо всего прочего, хичи использовали их для того, чтобы следить за планетами, на которых когда-нибудь может возникнуть разумная жизнь, но еще не возникла – как наша планета несколько сотен тысяч лет назад, когда хичи в последний раз посещали Землю.

«Сны», которые улавливала кушетка, не были снами. В основном это эмоции. Хичи (или человек), закутавшись в блестящую металлическую паутину кушетки для сновидений, ощущал эмоции других существ, даже находящихся очень далеко. «Далеко» в планетарных масштабах. Это происходило потому, что, к несчастью, сигналы кушетки доносит простая электродвижущая сила. Они ограничены скоростью света и подчиняются закону обратных квадратов, так что эффективная дальность кушетки не превышает нескольких миллиардов километров, а звезду от звезды отделяют триллионы и триллионы.

Задача Бремсстралунга и других операторов, людей и хичи, заключалась в том, чтобы быть глазами и ушами Колеса. Они должны были наблюдать за самым важным объектом космологии людей и хичи – за кугельблитцем, висящим снаружи галактического ореола. В самой Галактике не нашлось достаточно близкого объекта для этой цели. Так что пришлось построить Колесо и поместить его на расстояние всего в шесть астрономических единиц от кугельблитца, в почти абсолютную пустоту внегалактического пространства.

Все согласились, что это самое разумное. Конечно, если все-таки что-то произойдет в кугельблитце и наблюдатели получат сигналы, которых опасаются, это случится через сорок с лишним минут после самого происшествия, потому что именно столько времени потребуется сигналам, чтобы со скоростью света преодолеть расстояние в шесть раз большее, чем отдаление Земли от Солнца (как известно, расстояние между Землей и Солнцем и есть астрономическая единица).

Была также некоторая неуверенность, что в случае такого события Сторожевое Колесо вообще будет в состоянии что-нибудь уловить.

В конце концов, утверждали некоторые, кушетки для сновидений сооружены хичи первоначально не для того, чтобы улавливать эмоции записанных машиной разумов, как мой Альберт Эйнштейн; только после того, как с ними повозились люди, эти устройства стали способны и на такое. Можно ли надеяться, что они смогут уловить совершенно неизвестные подписи теоретически существующих Убийц?

По поводу этой второй проблемы никто не мог предложить ничего иного.

А по поводу первой – если уже несколько миллионов лет вокруг кугельблитца ничего не происходило, имеют ли значение три четверти часа в ту или другую сторону?