Порождения войны - Яна Каляева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Она, право же, не держит на вас зла. Я передам ей все это слово в слово, если увижу ее.
— Элен, вы устали, а нашей гостье пора уходить, — сказал Вайс-Виклунд.
— Действительно. Я, верно, утомила вас своей болтовней. И если вы мне простите старушечью фамильярность — друзья Аглаи для меня все равно что родные люди и на пороге смерти забываешь про светские условности — позвольте мне обнять вас, ma chère, как я обняла бы родную дочь.
Саша оглянулась на Вайс-Виклунда. Он одними глазами кивнул. Саша неловко поднялась с кресла, подошла к кровати и склонилась. Слабые руки обхватили ее, сухие губы расцеловали в обе щеки. Сквозь аромат накрахмаленных простыней и французских духов проступал запах старости, болезни и смерти.
— Я должен быть благодарен вам, Александра Иосифовна. Не скрою, мне чрезвычайно неприятно испытывать благодарность к такому человеку, как вы, — сказал Вайс-Виклунд, закрыв дверь спальни своей жены. — Но вы великолепно разыграли эту сцену. Обслугу я сегодня отпустил, однако подумал, что вы будете голодны, потому ужин для вас накрыт в малой столовой.
Вайс-Виклунд не хотел, чтоб слуги видели здесь комиссара. Но долго такой дом без слуг не может обходиться. Значит, все решится скоро, так или иначе.
Переодетый офицер сопровождал их до столовой. Здесь Вайс-Виклунд кивком отпустил его. Они с Сашей остались вдвоем.
Ее ведь привезли сюда не затем, чтоб показать Елене Арсеньевне. Этот маленький спектакль выжал Сашино сердце, как половую тряпку. И все же Вайс-Виклунд мог привести домой любого человека и представить супруге его или ее сослуживцем Аглаи, с куда как меньшими затратами и рисками. А Саша здесь для чего-то еще.
Саша действительно была голодна — после той злополучной французской булки ей уже ничего не предлагали, а сколько всего произошло. Выставленной на стол еды хватило бы на целый взвод, и все это только для нее — приборы, назначение части которых Саша представляла довольно смутно, были явно в одном комплекте. С десяток блюд: рыба двух видов, пироги, соленья, соусы и в центре — огромный кусок отварной говядины, тоненько нарезанной. Вот так просто, целый кусок мяса. Саша не видела такого очень давно. Половина солдат в ее полку не видали такого ни разу за свою жизнь. Ужин сервирован на мейсенском фарфоре. Ободки тарелок позолочены и расписаны цветами. Судя по размеру стола, это самый обыкновенный ужин для дома Вайс-Виклундов.
Саше захотелось выкинуть что-нибудь пролетарское, например, высморкаться в рукав. Но она сдержалась, даже постаралась не набрасываться на еду слишком уж жадно.
— Вот видите, сколько горя вы причинили моей семье, — сказал Вайс-Виклунд. — Буду справедлив, не вы лично. Я знаю, что вы прибыли в пятьдесят первый полк позже Аглаи. Но ведь вся деятельность таких как вы направлена на то, чтоб молодые люди забывали свой долг и покидали свои семьи.
Саша проглотила то, что успела прожевать, и с сожалением отложила вилку.
— Давайте же исследуем этот вопрос, Павел Францевич. Как бы вы ни относились к выбору Аглаи, вы, безусловно, знаете, насколько сильный и независимый у нее характер. И, главное, она чрезвычайно умна. Много умнее меня, например. Возможно, это она унаследовала от вас, тут не возьмусь судить. И вы всерьез полагаете, будто для того, чтоб она полностью отреклась от всех ценностей, которые вы ей прививали, достаточно было просто какой-то агитации?
— Молодые люди, даже — особенно — лучшие из них, до крайности уязвимы к такого рода вещам. Юношеству свойственны иллюзии, будто бы все, чем жили их предки, скверно, и только они, молодежь, способны осознать и построить некое лучшее будущее.
— Ну так, может, благодаря этому человечество и движется вперед? Иначе мы бы до сих пор сидели в пещерах и грелись у огня.
— Человечество движется вперед, — сказал Вайс-Виклунд, — не благодаря юношескому максимализму и кровавым бунтам. Человечество ведут по пути прогресса лучшие его представители. И это всегда люди, твердо помнящие свой долг.
— Жить среди этого всего богатства в стране, где народ голодает, — Саша обвела рукой обстановку столовой, не уступавшей гостиной, — это тоже их долг?
Саша вдруг заметила, что провела в этом доме всего пару часов и уже перестала замечать окружающую роскошь. Насколько же ее тогда воспринимают как должное люди, живущие так с рождения? И, главное, для кого это все? Для двух стариков, потерявших всех своих детей, точно как Манька-кликуша.
— Вам, большевикам, лишь бы отнять и поделить, — вздохнул Вайс-Виклунд. — Вы не понимаете, что вместе с привилегиями приходит ответственность. Те, кому многое дано, возвращают долг верной и беспорочной службой Отечеству.
— Ну и куда привели Отечество, — Саша кивнула за окно, — столетия верной и беспорочной службы таких как вы?
— Вам легко судить. Сами вы, большевики, толком не познали ни власти, ни ответственности. За свое короткое правление разруху вы победить так и не смогли. Вы, конечно, станете оправдываться наследием прошлого и войной. Но правды о будущем, которое вам на деле, а не в своих фантазиях удалось бы построить, теперь никто никогда не узнает. В связи с этим у меня есть к вам вопрос, Александра Иосифовна. Если бы вы были свободны сейчас в передвижении, куда бы вы направились?
Саша едва не подавилась куском мяса, который опрометчиво начала жевать, пока Вайс-Виклунд говорил.
— Ну знаете, Павел Францевич! Вы вправе меня ненавидеть, вы можете даже расстрелять меня. Но, кажется, повода к оскорблениям я вам не давала. Вам же прекрасно известно, что я — полковой комиссар. Где я могу хотеть быть, если не в своем полку?
— Вы ведь понимаете, что пятьдесят первый полк скорее всего уже сложил оружие? Или сделает это в ближайшее время. Возможно, теперь, пока мы говорим. У них есть два дня до истечения срока действия ультиматума. И нет никаких причин тянуть до последнего часа.
— Потому-то я и должна быть там. Сейчас
