Северянин (СИ) - "Nnik"

          — Чего тебя тогда сюда понесло?

          — Я… Олаф… просто…

          — Норд, почему поверил? С чего? Я хоть раз, хоть один раз на кого-то кроме тебя посмотрел, а? Я… О, Локи! Я говорил уже тебе и снова повторю: я тебя люблю. Тебя, понимаешь? Вот со всеми глупостями твоими, с этой дурью великой! С неприятностями, которые неизбежны при твоем занятии. С вечной занятостью, интригами. А ты…

          — Идиот. Пустоголовый идиот, — слова викинга душу резали. Сил терпеть не было. Знать, что сделал больно, обидел…

          — Умный ты у меня. Но и идиот. Это точно.

          — Что же она, жизнь наша, корявая-то такая стала? — все напряжение, все обиды и недопонимание последних дней вылилось в этот отчаянный вопрос.

          Теперь была очередь Торвальда пожимать плечами: что тут ответишь? Как понять, почему счастье и полная близость в какой-то момент сменились холодом и недоверием? Откуда взялся этот страх: потерять? И не из-за происков церковников, слишком уж глазастых жрецов да шальной стрелы, а потому что сам уйдет.

          — Просто… ты раньше вроде и больше делал, а со мной был. А теперь как перевернулось все. Делаешь ерунду всякую и пропадаешь непонятно где.

          — Торкель приехал. И мы… свободны теперь. Давай уйдем куда подальше?

          — Куда?

          — Я говорил с Трюггвасоном. Он обещал дать земли, где-нибудь на юге.

          — А… а может, съездим ко мне? Ну, вернуться-то никогда не поздно будет. Да и…

          — Сомневаюсь, что после сегодняшнего Олаф сдержит обещание. Он не отличается особой разумностью. Скорее холоднокровием. Так что… если ты все еще не против познакомить меня со своей семьей, то да. Поплыли в гости.

          — Не против, — Торвальд потянулся. — Что-то думается мне, нам пора. Скоро вернется… Как ее звать, кстати?

          — Без понятия.

          Торвальд с преувеличенно осуждающим видом покачал головой и встал, огляделся в поисках одежды. Даже в полумраке он казался растрепанным. Представив себя, Норд усмехнулся.

          — Ну, что? К Олафу, объясняться?

          — Нет. Может, я и собираюсь совершить самый необдуманный поступок за свою жизнь, но… мы сейчас вернемся, соберем вещи и уйдем в порт. Все. Хватит.

          — Уверен?

          — Да.

<center>***</center>

          Только милость богов, возвратившаяся было к Норду, снова покинула его. Около их с Торвальдом спальни стоял злой, пьяный конунг.

          — Куда умчался? Опять, — губы Олафа презрительно скривились, — с этим.

          — Мы уходим.

          — С изменником?

          Недавно Олаф прижимал Норда к стене, а тот и не дергался? Что ж, конунг трепыхался знатно. Только Норду снова было все равно.

          — Рот закрой, — шипел он почище Ёрмунганда*, — не смей даже заговаривать об этом. Ложь не достойна конунга, помни об этом. Ты — низок. И жалок. А я ухожу. Потому что не держать слово — тоже недостойно конунга.

          — Ты сказал, тебе не нравится предложение Торкеля… С чего?

          Норд фыркнул:

          — Если примешь предложение, рано или поздно Дания поглотит Норвегию. Вот и все.

          — Тогда… если ты уедешь, я женюсь на ней! Либо ты согреешь мою постель, либо она.

          Норду стало интересно, как Торвальд еще держит кулаки при себе.

          — Твое дело.

          — Готов так просто плюнуть на дело стольких лет? Готов изгадить собственную работу?

          — Плевать! Я не готов изгадить собственную жизнь!

          — Ты…

          Норд отбросил мысли о выдержке Торвальда и сам саданул Трюггвасону по скуле. Голова Олафа дернулся и тот еще и затылком о каменную стену приложился. По волосам цвета снега побежала кровь.

          — Ты с ума сошел, конунг. И… разучился ценить, что имеешь, хоть и владеешь ты многим. Оставь эту дурь, эту блажь…

          Тяжело дыша, Норд отступил. На плечо тут же легла теплая ладонь. И в этот миг все стало как раньше. Не там, в шатре травницы, содрогаясь от удовольствия, и не позже, за задушевной беседой, смогли они простить все друг другу, да не просто простить, а забыть, действительно перешагнуть через обиды.

          Вернулась поддержка, доверие, понимание. Теперь — просто, ясно и не страшно.

          Позже, стоя на кнорре, капитан которого согласился доставить их в Исландию за весьма умеренную плату, Норд ни о чем не жалел. Хотя перед Торвальдом все же было немного неловко.

          — Думаешь, я впустую потратил столько лет?

          Торвальд нахмурился, пожевал нижнюю губу, тряхнул волосами и подошел совсем-совсем близко, так что еще не объятие, но жар живого тела чувствуется и через одежду.

          — А ты? Сам так считаешь?

          — Нет. В конце концов, мы изменили историю…

          — Тогда я доволен. И, надеюсь, ты не никогда не решишь, что напрасно уехал.

          Норд улыбнулся. Нет, он не решит. Он не стал бы считать этот побег ошибкой, даже если бы к нему спустились сами Норны и сообщили, что правление Олафа Вороньей Кости, потомка величайшего конунга, некогда сумевшего объединить страну, Харальда Прекрасноволосого, получившего власть над Норвегией, его, Норда, стараниями, не продлится и пяти лет. Что правление это не будет ни мудрым, ни славным. Что Олаф будет просто не в силах совладать с противниками христианства и жадностью Датских королей. Что, в конце концов, сбудутся его слова о переходе власти над Норвежскими землями Дании. Это все больше не имело значения. Все же Норд — лишь человек. Одна из щепок, беспомощно мотыляющихся в море игрищ богов. И ему лишь порой дозволено выбрать чуть более привлекательную волну.

__________

* Ёрмунганд — «великанский посох», также именуемый Мидгардсорм — морской змей из скандинавской мифологии, средний сын Локи и великанши Ангрбоды.

========== Глава 30 ==========

        <right>Нас накрывало волнами, швыряло на скалы,

Но мы твердо шли вперед.

Туда, куда синее небо и море зовет.

Нас накрывало дождями-снегами,

Но мы твердо знали то,

Что дом… Нас согреет наш дом.

(ERL BAND — "Варяги")</right>

          — Норд! Ленивая твоя задница, вставай уже! — резкий голос Фрейдис заставил вздрогнуть и таки разлепить припухшие со вчерашней попойки глаза. — Поднимайся, тебе говорят. Светло давно!

          Норд страдальчески застонал и прикрыл голову одеялом, в тщетной надежде скрыться от неминуемой побудки. В том, что подобные меры способны остановить Фрейдис, он искренне сомневался, точнее, был уверен, что помешать ей не сможет ничто. Эта женщина вообще поражала его. Она была… мужиком — во всех смыслах этого слова. Ее ничто не могло ни смутить, ни испугать. У викингов женщины вообще были куда самодостаточней англичанок, но Фрейдис… она была с мужчинами на равных. Ни в чем не уступала. И даже не думала о почтении. Она могла уважать, коли было за что, но само наличие яиц — нет. Это и умиляло, и раздражало, и восхищало.

          Но вот именно сейчас Норд мечтал, чтобы она была тихой и скромной бабенкой, не смеющей супротив мужика и слова сказать.

          — Норд! — вопль прозвучал над самым ухом, а потом одеяло слетело с головы — Норд только порадовался, что нашел вчера в себе силы натянуть штаны перед тем, как уснуть, а то сверкал бы сейчас голым задом.

          — Фрейдис, ну чего тебе?

          Женщина плюхнулась на лежак рядом с ним и обманчиво ласково погладила Норда по голове.

          — Ну, как чего? Как чего? Дрова надо? Надо. Воды надо? Надо. Трав надо? Надо. В конце концов, ни у одного тебя голова сейчас болит-то, а вот как лечиться боле никто и не ведает.