Северянин (СИ) - "Nnik"

          В Англии, если что для всех важное случалось, били колокола в церкви и народ сходился. Пусть церковники и страшные твари, но их способ оповещения работал превосходно. А что делать здесь?

          — Торвальд, — Норд обращается к другу, как единственному жившему в Англии, — у вас есть способ всех собрать? Чтобы быстро? Быстрее, чем ратная стрела? Как у нас бой колоколов был?

          Торвальд щурится, мрачнеет. Вопрос кажется неуместным и этим пугает:

          — Да, боевой рог. Но это — уже тревога. Не по мело…

          — Это не мелочь! Объявляйте сбор, иначе очень скоро Гренландия сильно опустеет! Эрик, не стой же ты!

          Викинг наконец-то отмирает и снимает со стены огромный бычий рог, отделанный металлом и кожей, выходит на улицу.

          — Фрей, смочи тряпку и оботри Асту. Торвальд, — кусает губы, нервно трет виски, — я не знаю, как эта напасть зовется по-вашему, но от нее умирают, — нельзя обращать внимания на ужас, охвативший норманна, нельзя поддаваться слабости. — Вымирают целыми селами. И это яд во ржи. У нас такое зовут проклятым хлебом. Хворь — огнем Святого Антония.

          — Это можно вылечить?

          Норд отводит взгляд.

          — Некоторые выздоравливают. Редко, — он не привык вскармливать пустые надежды.

          Торвальд приваливается к стене.

          — Я тоже не знаю, как это кликать.

          — Твой отец говорить не в состоянии, меня никто не захочет слушать. Это твои меня приняли — для остальных я навеки чужак. А объяснить надо. И убедить сжечь всю рожь, что вчера привезли. Не выкинуть, не перепрятать — сжечь. И всю. А еще собрать тех, кто уже успел отведать.

          — Заболеют… все кто ел?

          — Я не знаю, Торвальд. Не знаю. Я всего лишь кое-что смыслю в травах, но я не знахарь. И знахарей тут нет.

          — Надо плыть на старую землю.

          — Можно попробовать, но много прока не будет. Если сейчас разобраться с ядом — мора не случится. А те, кто уже… либо выздоровеют, либо не дождутся.

          На улице послышался шум, Норд положил руку Торвальду на грудь, заглянул в глаза:

          — Ты все понял? — тот кивнул. — От этого зависят жизни многих. Иди. Я тут останусь. Займусь Астой. И… им глаза мозолить лишний раз не стану.

          Торвальд вышел. Норд подошел к Асте. Внимательно оглядел сухие морщинистые руки, обнажил костлявые ступни. Слава богам, темных пятен пока не видно.

          — Фрейдис, принеси морской воды. И лоханку какую.

          — Воды?

          — Пару больших кувшинов.

          Девушка кивнула и схватила ведро. Норд устало присел на край лежака больной и закрыл глаза. Еще совсем недавно они с Торвальдом дурачились и хохотали. Он шутливо дулся, а тот покаянно извинялся. А солнце еще и сдвинуться-то толком не успело, и вот — куча проблем, страх, отчаянье. И, если Аста умрет, ничто не будет как раньше. У самого Норда, у Торвальда или даже у Фрейдис шанс вылечиться был бы. Но Аста… старая, изрядно помученная жизнью, с наверняка отбитым нутром: Эрик — муженёк не дар свыше. Норд еще ребенком разучился верить в чудеса.

          Вернулась Фрейдис, принесла воду, сказала, снаружи большой спор. Норд озабоченно кивнул. Силком влил морскую дрянь в бредящую Асту, вызвал рвоту — может хоть толику отравы удастся вымыть. Та, как ни странно, успокоилась, и, кажется, заснула.

          Пришли Торвальд с Эриком. Викинг лишь горько улыбнулся:

          — Сегодня будет большой костер.

          Получилось. Самого страшного не произойдет.

<center>***</center>

          Норду совершенно не нравилось чувствовать себя чудотворцем, но такую роль уж ему отвели.

          Заболевших оказалось не много, с дюжину, но некоторые были совсем плохи. Маленькая девочка, которую принесла зареванная, тоже еле держащаяся на ногах, мать, и вовсе умерла всего через три дня. Крохотные ручки и ножки мгновенно почернели, желудок постоянно исторгал кровь напополам с желчью, а жар сжигал изнутри. Ребенок беспрестанно бредил, кричал, и, видят боги, забрать его душу было милосердием. Мать продержалась дольше всего на сутки, а отец, который вернулся из моря уже после, вмиг постарел на многие годы.

          Следующим Мидгард покинул уже почти седой викинг. Он до последнего сжимал зубы и молчал, но и его накрыл бред — тогда он чуть не зарубил сидящую с ним девку, приняв ее за подлого германца.

          Когда начали чернеть пальцы на руке у нескладного паренька, еще почти ребенка, Норд не знал куда себя деть — слишком сложно, слишком много. Но решать приходилось.

          Уже которую ночь без сна, обтирая лоб Асты холодной влажной тряпкой, Норд вспомнил, как и сам однажды бился в горячке отравления. На ум пришел Манчестер, тощий церковник, пожар… и то, что Норд силился забыть — странное видение, незнамо кем ему тогда посланное. И горький его смысл: за все надо платить. И зачастую кровью.

          Наутро мальчишке отсекли кисть. Родичи его долго причитали, сам он кричал и плакал, но на поправку пошел. Норду тогда дышать легче стало. Когда парень первый раз открыл глаза и в них был разум, а не сумасшедший туман, Норд чуть не заплакал.

          Спустя дюжину дней умерло еще трое. Еще одна девица оправилась. Аста продолжала лежать в беспамятстве, но хуже ей не становилось. Эрик спал с лица, похудел. Он вообще стал казаться каким-то тихим и маленьким, почти робким. Норд боялся, кабы он не повредился в рассудке.

          Скорбно-молчаливая Фрейдис беззвучной тенью мелькала меж больными, но помощь ее была неоценима.

          Торвальд… Торвальд стал чем-то вроде сиделки при Норде. Снова. Заставлял есть, спать хоть чуть-чуть, приносил воды умыться. Норд за это был благодарен — он сам бы, наверное, свалился без поддержки. Ничего особенного викинг вроде и не делал: временами просто сидел рядом, делясь теплом, но от этого прибавлялось сил и появлялась надежда. Надежда на жизнь.

__________

* Огонь Святого Антония — эрготизм (от фр. ergot — спорынья) — отравление человека и животных алкалоидами спорыньи, попавшими в муку из зёрен ржи, которые вызывают сокращения мышц; в больших количествах приводят к мучительной смерти, сильным болям, умственным расстройствам, агрессивному поведению.

========== Глава 32 ==========

                  — Фрейдис, чтобы Хуггин* тебе на голову нагадил, ты правда считаешь, что я мог уже изрубить всю ту кучу, что ты мне выдала? — запыхавшийся, мокрый как мышь, Норд был зол и раздражен, а посему за языком особо не следил. На его гневную тираду Фрейдис только фыркнула. Но не ушла, а продолжила, словно лиса у курятника, круги около него наворачивать. — Да говори уж, чего там?

          — Я… сегодня весточку слыхала. Отцу сказать надо, а я боюсь.

          Замахнувшийся топором Норд замер: Фрейдис да боится — воистину что-то страшное произошло!

          — Не томи.

          — Лейф возвращается.

          Норд отложил топор, опустился на колоду, которую использовал для рубки дров. Вот оно, свершилось. Ждали и дождались.

          — Чего ко мне пришла?

          — А к кому еще идти было? — голос подрагивает. Боится девка, и верно боится.

          — Кто болтал?

          — Ивар Кривой вернулся. Говорит, корабль Лейфа видел. Только… не с запада он шел.

          — Откуда? — Норд вскинулся. Как? Неужели неправильно они мотивы Лейфа поняли? Зачем? Почему?

          — С юго-востока.

          — Норвегия?

          — Кто знает, — пожала плечами Фрейдис. — Норвегия, Исландия, Дания… Может, у германцев был, или англичан трепали.

          — Эрик где?

          — Отец? Дома. Мать дюже хворая еще, знаешь же. Вот он и не отходит.