Детдом - Екатерина Мурашова

– Простите, не могу.

– Ладно, а хоть на «ты»? Пусть будет «Олег». Ну так, как меня Кай зовет.

– Н-не знаю, – девушка с сомнением покачала головой. – Я попробую.

– Уж попробуй, пожалуйста… Так что я должен тебе объяснить-то? Давай, в темпе выясним и пойдем. Анджа наверняка уже в метро едет или даже у театра ждет. Она всегда раньше назначенного приходит – я еще с молодости помню.

– Да, мама никогда не опаздывает, – невозмутимо кивнула Антонина. – Она говорит, что заставлять себя ждать – это худшая разновидность хамства. Оно показывает, что чужое время ты ценишь ниже, чем свое.

– Да уж… Узнаю белкины формулировки… Пойти и удавиться! – проворчал Олег, который всегда и всюду опаздывал. В какой–то год предприимчивый мексиканский студент-историк даже принимал перед его лекциями ставки, на сколько лектор опоздает в этот раз.

– Я хотела спросить вас… то есть тебя про Кая…

– А что с Каем? – встрепенулся Олег. – Мне казалось, что у него как раз все нормально. Если, конечно, не считать этих историй с пропавшей девочкой и мальчиками-террористами… Ты думаешь, это сильно на него подействовало? Я-то, честно сказать, полагал, что после всех своих детских приключений он устойчивый, хоть об дорогу бей…

– Олег, я хотела говорить не о Кае, а о себе, – сказала Антонина.

– О себе?! – Олег сел на кровать и с размаху бросил крупные кисти рук между колен. – Я чего-то сильно не понял, так?

– По-видимому, так, – кивнула Антонина.

– Что ты хочешь знать?

– Я хочу знать, сколько в этом артисте-супермене, который дает интервью газетам и выступает в ток-шоу про настоящих героев, по которому обтекают несовершеннолетние девочки и вполне зрелые мужики, осталось от того дикого мальчишки, которого я когда-то встретила на Белом море…

– Всё! – решительно сказал Олег. – Кай из тех редких аутентичных существ, на которых колебания окружающей среды практически не оказывают никакого влияния. Эти люди одинаково себя ведут во дворце и в помойке. Они, разумеется, проходят какой-то свой путь развития, но этот путь направляется изнутри, а не снаружи. Фактически они сами формируют вокруг себя среду или просто игнорируют ее требования, оставаясь верными своему внутреннему компасу. Такие люди часто бывают героями книг, но в жизни мне довелось повстречать всего два таких экземпляра – это Кай и твоя мать. Света называет это явление – «обезьяна вне иерархии», и говорит, что подобное изредка встречается уже в животном мире, у высших приматов.

– Что ж, исчерпывающе, – сказала Антонина. – Вероятно, я просто не вхожу в его окружающую среду.

– А твой Виталик? – как-то слишком уж настойчиво удивился Олег.

– А если сравнить? – усмехнулась Антонина. – И вспомнить историю вопроса?

– Кай – животное, – подумав, сказал Олег. – Но не в уничижительном, а в самом простом и потому не лишенном благородства смысле этого слова. Он видит рядом с тобой самца и делает прямой вывод. Он ни склонен никого ни в чем винить и рассуждать об этом. Просто потому, что не умеет этого делать. И в этом он тоже отличается от человека и близок к животным. Все происходящее всегда кажется ему правильным. Что-то может не нравиться, но правильности это отнюдь не отменяет. Если ты хочешь, чтобы его поведение изменилось, ты должна прямо показать ему, что наличный самец тебя не устраивает. И еще одно ты должна учесть: нынешний Кай – животное достаточно светское и вежливое, но не игровое, и поэтому играть с тобой в обычные молодежные игры он не будет. Его в детстве не научили приносить палку, и он не знает, как и главное зачем это нужно делать…

– Спасибо, Олег, – Антонина склонила голову и потупила взгляд. – Я подумаю над тем, что вы сказали… Это важно для меня…

Олег запустил обе руки в свою седую шевелюру, сжал кулаки и сильно потянул вверх.

– Тоня… девочка… – простонал он. – Ты… А я, кажется, еще больший дурак, чем всегда думал! Господи, какой же я нелепый, ничего не разумеющий, ископаемый дурак! Анджа мне этого никогда не простит!

– Я вас… я тебя не понимаю! – поднимаясь, сказала Антонина. – Если тебя это интересует, то мама всегда была достаточно высокого мнения о твоих интеллектуальных возможностях. Она часто говорила, что не понимает, как при скрещивании двух умных, образованных людей могло получиться такое неинтеллектуальное существо, как я. Но это, кажется, все равно. Пойдем, а то действительно опоздаем в театр. Мама будет злиться…

Глава 14

– Я боюсь за Владимира! – сказал Дмитрий, входя в комнату к Жене и Егору.

Обе комнаты, в которых жили юноши, были обставлены практически одинаково. От комнаты Владимира и Дмитрия данное помещение отличалась тем, что на его стенах висели картинки из календарей – церковного содержания на стороне Егора и с фотографиями хищных животных – львов, тигров, волков – на стороне Жени. Все вместе получалось достаточно интересно.

– Ты боишься, что Владимир сорвется? – спросил Женя. Сорваться – это было ему понятно.

– Или перестанет все делать? – спросил Егор, который легко мог представить себе подобный исход событий.

– Я боюсь, что он кого-нибудь убьет и его посадят, – исчерпывающе объяснил Дмитрий и сел на стул посередине комнаты.

– После смерти Клавдии Петровны даже у него снесло крышу, – печально констатировал Егор.

– И я его понимаю, – добавил Женя.

Клавдию Петровну обнаружила соседка. Женщина лежала у входа в парадную и к приезду скорой была мертва уже около получаса. Причиной смерти сначала считали удар по голове тяжелым тупым предметом, а потом – после экспертизы – острую сердечную недостаточность, развившуюся на фоне психической и физической травмы. То есть, если бы соседка вошла в парадную практически вслед за преступником, Клавдию Петровну еще можно было бы спасти. Именно этот факт почему-то доводил Владимира до состояния практической невменяемости. Приблизительно полтора десятка человек, включая судебного следователя, по очереди объясняли ему, что подобные вещи нельзя предусмотреть заранее, и он никак не мог все время ходить по пятам за пожилой женщиной, чтобы быть готовым ей помочь… Ничего не помогало. По образному выражению Егора, у Владимира действительно «снесло крышу». Зрелище было до крайности угнетающим. Анжелика, как психолог-профессионал, считала, что смерть Клавдии Петровны сыграла роль спускового крючка. Владимир уже слишком давно отвечал за все сразу и с момента исчезновения Ольги жил в состоянии крайнего, граничного напряжения всех сил. Пожилой психиатр, который наблюдал Владимира с момента его поступления в интернат, ничего не объяснял, ссылаясь на врачебную тайну, но категорически настаивал на госпитализации и мощном фармакологическом лечении. Причем называл в присутствии Анжелики препараты, обладающие сильно выраженным седативным действием, то есть тормозящие все психические процессы без исключения. Складывалось такое впечатление, что медик предлагал просто «выключить» Владимира из реальности на какое-то время. Причина этого оставалась непонятной, но, несомненно, существовала. Легкомысленным перестраховщиком пожилой врач не выглядел ни с какого бока. Самым поразительным оставалось то, что Дмитрий, ближе всех знающий Владимира, похоже, был согласен с заключением эскулапа.