В шесть тридцать по токийскому времени - Эд. Арбенов

— Да, войдите!

Фу, черт, да это же директор ресторана «Амур»! А то Соломин, Соломин… Много их, Соломиных…

— Важное дело, товарищ Великанов, — запинаясь от волнения, произнес вошедший и с ходу принялся вытирать пот со лба и шеи. Он был тучен, этот Соломин, и немолод уже. Вьющиеся седые волосы окружали белым венчиком большую лысину, а многочисленные морщины уверенно расположились вокруг глаз и на подбородке. — Важное дело, иначе не стал бы отрывать от служебных обязанностей. Их у вас много…

— Не жалуемся, — бросил Великанов. — Садитесь! Рассказывайте, что у вас там.

— Да вот…

Соломин сел, провел еще раз платком по лысине и, подавшись вперед, чтобы быть ближе к начальнику управления, начал:

— Я имею честь заведовать рестораном «Амур»…

— Знаю. И у вас в ресторане вчера…

— Вы уже в курсе?

— Ничего я не в курсе… Просто решил помочь перейти к сути дела.

— Так вот, вчера у меня ужинал Борис Владимирович Поярков. — Соломин откинулся на спинку стула и посмотрел многозначительно на начальника управления.

— Кто? — не понял Великанов.

— Поярков Борис Владимирович! Ровно в семь часов…,

— Ну и что же?

— Как — ну и что же?! — удивился Соломин. — Поярков член «Монархического союза», агент секретного ведомства Чжан Цзолина. Его все в Харбине знают.

— Но вы-то откуда знаете, товарищ Соломин?

— Пять лет работал на КВЖД, этого достаточно, чтобы знать многое о белой эмиграции.

— Вы говорите, Поярков член Союза монархистов, агент охранки. Как же он оказался в вашем ресторане?

Соломин развел руками:

— Вот именно — как!

— Вы разговаривали с ним?

— Боже упаси! Он поймет, что его узнали, и скроется.

— А вы не ошиблись?

— Как можно, товарищ Великанов! Вот приметы! — Соломин полез во внутренний карман пиджака и вынул оттуда листок бумаги: — Выше среднего роста, блондин, волосы вьющиеся, бородка, лоб высокий, с глубокими залысинами, за ухом большая родинка.

— За каким ухом?

— Кажется, за правым. Да, точно за правым… Он сидел за столиком у окна левым боком, я подошел сзади и увидел родинку…

— Минутку, сейчас запишу.

— Да зачем записывать, товарищ Великанов?… Здесь все сказано. — Соломин протянул бумажку Великанову.

— Разберу? — поглядел на записи Великанов.

— Почерк каллиграфический. По чистописанию в гимназии получал только пятерки.

— Отлично! Сообщение действительно важное. Спасибо, товарищ Соломин! Примем меры…

Когда директор «Амура» ушел, Великанов снял трубку и набрал номер телефона своего заместителя.

— Федя… У меня был Соломин… Ну этот, из кавэжэдинцев, возглавляет «Амур». По тому же поводу… Займись им! Надо убрать из Благовещенска, и как можно скорее. Понял? Как можно скорее…

Это произошло во вторник. В пятницу Соломин получил приказ о повышении его в должности. Он переводился в Хабаровск, в управление Торгсина.

Есть в Благовещенске тихая улица. Спустившись с холма, открытого всем ветрам, она окунается в сады и начинает петлять, поворачивая то влево, то вправо, словно ищет место, где поспокойнее, и на самой окраине города исчезает вовсе. То ли становится другой улицей, то ли натыкается на чей-то забор.

На этой улице, за вторым перекрестком, стоит деревянный дом. Собственно, здесь почти все дома деревянные, но этот постарше и поновее других, обшит тесом с фасада и украшен замысловатым кружевом наличников. Таких наличников не встретишь уже — поистлели, рассыпались, а эти сбереглись. По ним и найти легко дом, надо только идти правой стороной и глядеть внимательно.

В девятом часу, в сумерках уже, подошли к дому двое мужчин. Судя по одежде, местные: брюки заправлены в голенища сапог, рубахи навыпуск, опоясанные тонким ремешком, на голове у одного кепка, у другого — фуражка из парусины. Оглянулись, нет ли кого на улице, потом первый, что в кепке, тихонько постучал в окно.

На стук выглянул хозяин, пригласил гостей в дом.

— Забрался же ты, Борис Владимирович! — сказал первый из гостей, вешая кепку на гвоздик, вбитый прямо в стену горницы. — Год ищи, не найдешь…

— Пытался, чтобы и два не нашли, — ответил тот, кого назвали Борисом Владимировичем, — да нет такого места в Благовещенске.

— Шутит, слышь, товарищ Западный, он еще шутит! — засмеялся первый из гостей. — Нет, тебя японцы, видимо, не переделали.

— Ну если китайцы за десять лет не переделали, то японцам за два года трудновато это сделать, — ответил хозяин.

— Ладно, давай здороваться! — Великанов — а первым гостем был начальник Благовещенского управления — обнял хозяина и похлопал его дружески по спине. — С приездом, брат. С благополучным возвращением на родной берег.

Повлажнели глаза хозяина. Непростые это были для него слова, ох непростые.

— Даже не верится, — сказал он тихо и с чувством.

— Знакомься! Заместитель Терентия Дмитриевича… Твой крестный теперь, поскольку ты снова народился на свет божий. Товарищ Семен…

Второй гость, высокий, плечистый, с кудрявой шапкой смоляных волос, протянул руку хозяину:

— Здравствуйте!

— Вот вы какой, товарищ Семен, — посмотрел на гостя хозяин. — А вас там совсем другим представляют…

— С рогами или без ушей?

— Да нет… — Хозяин замешкался, не решаясь, видно, сказать правду.

Гость помог ему:

— Небось без головы?

— Им этого хочется, — пояснил Великанов. — Во сне видят, что мы без головы… Так ведь, Борис Владимирович?

— Не совсем…

Хозяин отодвинул стулья от большого косолапого дубового стола и попросил гостей сесть.

— Чай будет? — полюбопытствовал Великанов.

— Как же без чая! Только прежде я ставни прикрою. Время…

— Давай распоряжайся… Стены-то как здесь?

— Рядом моя комната, — показал на дверь хозяин. — А владельцы по ту сторону коридора. Не слышно. Да и бревна на стенах в обхват.

Он вышел, и через минуту захлопали тяжелые доски ставней. Свет, слабый, закатный, но все же свет дня, струившийся в комнату, погас.

— Как под землей, — сказал Великанов.

— Да, — согласился второй гость. — Здесь полная изоляция… Но и ловушка. Обложат; не выберешься.

Вернулся хозяин. Засветил лампу, огромную, с большим стеклянным пузырем под розовым абажуром, и поставил на стол.

— Лучше бы газетой завесить, — предложил второй гость — он был истый конспиратор. — Больно ярко…

Хозяин достал газету и обернул ею абажур. Свет густо потек на стол, на желтую, с каймой из цветов скатерть.