Рома едет в Кремль - Роман Трахтенберг

— Ну что, все видели, куда стрелка показывает? — спросил я. — Или кому-то еще непонятно?

Слова мои повисли в напряженной тишине, прерывавшейся лишь потрескиванием догоравших остатков кока-кольного автомата.

— Извини, Роман Львович, — сказал Рамиль, — у тебя, часом, последнее время видений никаких не бывало?

Поняв, что мои соратники никаких водочно-ртутных чудес не наблюдали и обращение Алексеича (стиль был явно его) было обращено лишь ко мне, я решил разрядить обстановку:

— Да шучу я, шучу… Наша цель — вход под номером восемь, вот он слева. Впереди Цан и Дугушев, второй эшелон — мы с Шуриком и Тыну, замыкающие — Рогалик и наш французский легионер. Задача — проникнуть внутрь и действовать по обстоятельствам.

Проникнуть внутрь помещения оказалось не просто, а очень просто. Цан нажал кнопку слева от двери, и металлические створки торжественно раскрылись. Войдя в небольшой прохладный зал, мы увидели в центре его обтянутый красным плюшем постамент, на котором стоял объемистый гроб со стеклянной крышкой. Когда мы подошли к нему, чтобы рассмотреть поближе, то увидели, что в нем лежит покойник, внешне нисколько не напоминавший Ленина (разве что залысинами и усами), но одетый точь-в-точь как Ильич. Даже знаменитый галстук в горошек и тот присутствовал. Тут я вспомнил, как в свое время слушал лекцию академика Ильи Збарского, долгое время занимавшегося вместе со своим отцом уходом за телом основоположника ленинизма. Он рассказывал, что в информационно-медицинских целях вместе с Лениным было забальзамировано еще несколько трупов, которые хранились в точно таких же условиях. Скорее всего, перед нами и был один из этих мучеников науки.

Как только мы прошли в следующий зал, который был отделан в стиле социалистического реализма, то увидели двух странного вида граждан в шинелях и буденовках, стоявших у противоположной стены, где было устроено что-то вроде КПП. Они как по команде направили на нас винтовки с примкнутыми штыками, и один из них прокричал: «Ставиет! Шаушу!» Я тихонько спросил у Тыну, не по-эстонски ли нам что-то говорят, но он ответил, что это латышский язык и, насколько он понимает, сказанное значит: «Стой! Стрелять буду!» А стрелки, как я понял, тоже латышские, передернули затворы, и один из них крикнул: «Сведьет ийеро! Нододатис!»

— Они гофорят, чтопы мы положили оружие и ставались, — сказал Тыну, — тумаю, что бутут стрелять.

Первым сориентировался Рамиль, который демонстративно кинул на пол пулемет, а затем неожиданно что-то кинул в сторону латышей и скомандовал: «Ложись! Шок!» Последовавший через мгновение взрыв светошумовой гранаты для наших противников оказался действительно шокирующим. Они бросили винтовки и сидели, обхватив головы руками. Мы же отступили в предыдущий зал, укрывшись за постаментом, на котором стоял гроб с трупом неустановленного гражданина.

Неожиданно свет замигал, и в наш зал ворвалась группа латышских стрелков во главе с каким-то человеком в фуражке и с таким же маузером, как у меня. Они открыли стрельбу по нам, а наши, не дожидаясь команды, стали поливать их огнем. Дугушев, стрелявший из пулемета, казалось бы, должен был нанести наибольший урон живой силе противника, но его пули как будто не достигали цели. Зато Тыну, бивший короткими очередями, укладывал латышей одного за другим. Я навел свой маузер на человека в фуражке и сделал одиночный выстрел. Он упал, и со стороны противника раздался крик: «Вацетис бйердс ир ногалинатс! Висс атпакал!» Тыну тут же перевел: «Тофарищ Вацетис убит! Фсе назат!» После этого уцелевшие охранники Ильича немедленно ретировались. В десяти метрах от нас у стены осталось несколько трупов, одетых в шинели, ботинки с обмотками и буденовки. Рядом с телами валялись винтовки Мосина образца 1891 года, в просторечии называющиеся трехлинейками. Я подошел к абсолютно лысому человеку с маузером, который он, даже умирая, не выпустил из руки. Лицо его показалось мне знакомым. Странно, но он действительно выглядел как командир дивизии латышских стрелков Иоаким Вацетис! Но ведь его же расстреляли вместе с Лацисом, Петерсом, Берзиным и другими латышами в 38-м! И тут я заметил, что лицо убитого начало быстро меняться: кожа на скулах и лбу потемнела, растянулась и стала лопаться, обвисая какими-то лохмотьями, глаза и нос ввалились, губы расплылись, обнажая желтоватые зубы. Через несколько секунд на меня пустыми глазницами смотрел череп красного командира Вацетиса, теперь уже, видимо, навеки успокоенного моей серебряной пулей.

— Друзья мои, — сказал я, обращаясь к своему небольшому отряду, — теперь вы сами видите, с кем мы имеем дело: этих ребят разве что серебряными пулями можно убить либо разорвать на части гранатами. Значит, мы совсем близко к цели. Но, как вы понимаете, нашу миссию мы можем выполнить, только оставшись в живых сами. Так что прошу соблюдать осторожность, не расходовать попусту спецпатроны и точно выполнять мои команды. А теперь — вперед, и на плечах отходящего противника прорываемся дальше, к лестницам, ведущим наверх.

С соблюдением всех мер безопасности открыв дверь, в которой скрылись остатки латышских стрелков, мы прошли опустевший КПП, а затем через узкий проем попали в облицованный старинным кирпичом подземный ход, явно построенный задолго до других виденных нами сооружений. Пол его, также кирпичный, был влажным и шел с наклоном вперед.

— Роман Львович, — сказал Цан, — навигатор показывает воду — что-то типа подземной реки или ручья.

Пройдя еще пару десятков метров, мы вышли к закованной в кирпичные берега подземной речке, не очень широкой, но достаточно бурной. Над ней были протянуты два троса, а к ним прикреплялась небольшая платформа, напоминавшая паром. Но платформа была у противоположного берега, и добраться до нее не было абсолютно никакой возможности. Пробовать же перебраться через черные воды реки вплавь никому из нас не хотелось.

Неожиданно на другой стороне появился какой-то лысый мужик с бородой и в ватнике, напоминавший кладбищенского служащего, и начал возиться с паромом.

— Гражданин, — позвал его я, — а вы умеете с этой штукой управляться?

— А что с ней управляться-то, таскай туда-сюда, вот и всех делов…

— Может быть, вы нас перевезете на тот берег? Мы вам щедро заплатим долларами!

— Валюту не принимаю.

— А чем вам обычно платят?

— А по-разному. С мертвых ничего не беру, их я и так перевозить обязан. Ну а с живых — рублями. По рублю с каждого, и договорились!

Расставаться с нашими чудесными талисманами мне не хотелось, поэтому я издали показал перевозчику несколько тысячерублевых купюр, завалявшихся у меня в бумажнике.

— Ты мне что показываешь? Я тебе про полновесные рубли говорю, а ты мне фантики какие-то хочешь всучить! Щас вообще вот уйду отсюда, и плывите себе…

При этих словах гражданина, который, кстати, назвался Хавроном, из воды показалась здоровенная голова какой-то твари, смахивающей на крокодила, только совершенно белого цвета. Клацнув зубами в непосредственной близости от ног опрометчиво подошедшего близко к воде Жоржика, живность скрылась в мутных водах бурной речки.

— А давайте, Роман Львович, мы не будем тут плавать, а? — Голос стремительно отскочившего к стене французика был почти умоляющим.

Цан немедленно включил устройство для отпугивания диких животных, в том числе крокодилов, но, по его словам, против явных мутантов (таких, как белое чудовище) оно могло и не сработать.

Поняв, что других способов перебраться на ту сторону не будет, я пообещал расплатиться с паромщиком нашими монетами, показав ему издали свой лысенький рубчик.

Хаврон встал на платформу и, довольно шустро перебирая руками в рукавицах по тросу, подогнал плавсредство к нашему берегу.

— Деньги давайте!

Я один за другим стал передавать ему собранные мной у бойцов монеты. Правда, что-то мне подсказало свой личный платиновый рубль оставить в кармане, а ему отдать тот, который мне вручила, отбывая в медсанбат, Вера Григорьевна.

Мужик по одной брал разноцветные кругляши, осматривал их, пробовал на зуб, а затем клал в карман. Когда очередь дошла до никелированного и на вид самого нового рубля, он пощупал его, потер, а когда поднес к зубам, тот вдруг вырвался из его руки и сам влетел ему в рот.

— Фальшивый, — давящимся голосом прохрипел Хаврон, — он фальшивый! Правда, догадался паромщик слишком поздно: через несколько секунд рубль вылетел из самой макушки его лысого черепа, оставив в нем прямоугольную прорезь, аккурат такую, как делают в копилках. Мужик рухнул замертво.

— Правильно меня мама учила что попало в рот не совать, — оживился Жоржик, — вот не подумал гражданин о гигиене и все, труп!

— Уж кто бы говорил, милый Жожуньчик, о том, чтобы всякие там штуки в рот не брать! — вступил в дискуссию Шурик.