Андроид Каренина - Лев Толстой

— Я все объясню, — сказал Сократ. — Это не тело человека. Это грозниум. Солдатики были роботами.

После слезного прощания со смелыми роботами-компаньонами Левины отправились обратно в Покровское; в дороге Константин Дмитрич размышлял о двух мистических происшествиях: первое было ужасная смерть брата, ставшая результатом того, что Николай каким-то образом превратился в живой кокон и одновременно пищу для отвратительного инопланетного существа; второе заключалось в неожиданном откровении — новые кадры, набранные Министерством для того только, чтобы изымать по всей стране роботов III класса, оказались вовсе не людьми, а самыми настоящими роботами-андроидами. Мысли эти возобновили в душе Левина то чувство ужаса пред неразрешимой загадкой и близостью, неизбежностью смерти, которое охватило его в тот осенний вечер, когда он лег спать в той же комнате, что и брат.

Чувство это теперь было еще сильнее, чем прежде; еще менее, чем прежде, он чувствовал себя способным понять смысл смерти, и еще ужаснее представлялась ему ее неизбежность; но теперь, благодаря близости жены, чувство это не приводило его в отчаяние: он, несмотря на смерть, чувствовал необходимость жить и любить. Он чувствовал, что любовь спасала его от отчаяния и что любовь эта под угрозой отчаяния становилась еще сильнее и чище.

Не успела на его глазах совершиться одна тайна смерти, оставшаяся неразгаданной, как возникла другая, столь же неразгаданная, вызывавшая к любви и жизни. Доктор подтвердил свои предположения насчет Кити. Нездоровье ее была беременность.

Глава 13

С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только то, чтоб он оставил свою жену в покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал, что сходит с ума, и безумие, словно лихорадка, поднималось обжигающим жаром в голове его, распаляясь все сильнее и сильнее; это было именно то состояние, которого так жаждало Лицо. Чтобы Каренин ослаб… чтобы он одарил преступников своим прощением… чтобы эта женщина и этот усатый разбойник-совратитель остались живы и получили долгожданную свободу… Лицо знало, что со временем их беззаботное существование начнет, словно крапива, жалить измученную душу Каренина, и он к тому моменту перейдет границу разумного, и уже не будет возврата.

Алексей Александрович не знал, чего теперь желал. Только когда Анна уже уехала из его дома и II/Лакей/7е62 спросил его, должно ли накрывать стол на двоих, хотя он и собирался обедать в одиночестве, он в первый раз понял ясно свое положение и ужаснулся ему. Труднее всего в этом положении было то, что он никак не мог соединить и примирить своего прошедшего с тем, что теперь было. Не то прошедшее, когда он счастливо жил с женой, смущало его. Переход от того прошедшего к знанию о неверности жены он страдальчески пережил уже; состояние это было тяжело, но было понятно ему. Если бы жена тогда, объявив о своей неверности, ушла от него, он был бы огорчен, несчастлив, но он не был бы в том для самого себя безвыходном непонятном положении, в каком он чувствовал себя теперь. Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к больной жене и чужому ребенку с тем, что теперь было, то есть с тем, что, как бы в награду за все это, он теперь очутился один.

ОПОЗОРЕННЫЙ. ОСМЕЯННЫЙ. НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ И ВСЕМИ ПРЕЗИРАЕМЫЙ.

— Да, именно так, — согласился Каренин, обходя опустевшие комнаты в собственном доме.

НО ТОЛЬКО НЕ МНОЙ.

НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ОСТАВЛЮ.

Душевные силы Каренина поддерживались энергичными увещеваниями Лица, так что Алексей Александрович сумел сохранить вид спокойный и даже равнодушный. Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и комнатами Анны Аркадьевны, он делал величайшие усилия над собой, чтобы иметь вид человека, для которого случившееся событие не было непредвиденным и не имеет в себе ничего выходящего из ряда обыкновенных событий, и он достигал своей цели: никто не мог заметить в нем признаков отчаяния.

На второй день после отъезда в дом явился приказчик из модного магазина, которому прежде Каренин отослал записку, что все неоплаченные счета жены должны отныне отсылаться к ней напрямую.

— Извините, ваше превосходительство, что осмеливаюсь беспокоить вас. Но ее превосходительство сейчас на Луне, откуда крайне затруднительно бывает получить денежные средства.

Алексей Александрович в своей холодной сдержанной манере начал было объяснять, что какую бы планету или планетоид ни выбрала его жена для проживания, его это мало касается. Но тут он остановился на середине предложения и слегка наклонил голову набок, прислушиваясь к наставлениям, звучавшим в голове его.

ДА КАК ОН СМЕЕТ?

«Да, точно, — подумал Каренин, — кто ему позволил так говорить со мной?»

— Вы пришли ко мне за деньгами. Деньгами, которые задолжала вам моя жена. Вы пришли и разговариваете со мной так, словно бы не знаете положения семьи нашей.

— Я, конечно же, осведомлен, — вымолвил приказчик, запинаясь, — я знаю, о чем вы говорите.

— Так, — начал Алексей Александрович, и человеческая часть лица его искривилась в усмешке, а в изменившемся голосе появились металлические нотки, — НО ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, КТО Я?

— Я… я… конечно, ваше превосходительство, — растерянно ответил приказчик, пятясь назад, — и, безусловно, в обычной ситуации я бы сначала прислал своего робота III класса, прежде чем беспокоить вас лично. Маленького забавного робота по прозвищу Тотальная-Распродажа. Но, как вы знаете, он был отправлен на корректировку.

Алексей Александрович вскинул голову и задумался, как показалось приказчику, и вдруг, повернувшись, молча сел к столу.

— Прошу прощения за доставленное беспокойство. Возможно, мне лучше уйти сейчас. Я пойду? Пойду?

Опустив голову на руки, Каренин долго сидел в этом положении, несколько раз пытался заговорить и останавливался. Наконец он поднял голову и прямо посмотрел на посетителя, его механический окуляр медленно выехал из глазницы.

Когда все было кончено и горло лавочника было раздроблено, словно горлышко винной бутылки, глаза вылезли из орбит, и безобразное месиво, бывшее совсем недавно человеческим телом, лежало на полу с одним из неоплаченных счетов Анны в холодной руке, Алексей Александрович позволил себе улыбнуться краешком губ.

— Можете считать, что кредиты погашены, — сказал он, перешагивая через труп и направляясь в свою спальню.

Оставшись опять один, Алексей Александрович понял, что он не в силах более выдерживать роль твердости и спокойствия. Он велел отложить дожидавшуюся карету, приказал никого не принимать и не вышел обедать. Он почувствовал, что ему не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения, которые он ясно видел на лице и этого приказчика, и всех без исключения, кого он встречал в эти два дня. Он чувствовал, что не может отвратить от себя ненависти людей, потому что ненависть эта происходила не оттого, что он был дурен (тогда бы он мог стараться быть лучше), но оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив. Он знал, что за это, за то самое, что сердце его истерзано, они будут безжалостны к нему. Он чувствовал, что люди уничтожат его, как стая задушит истерзанную, визжащую от боли собаку. И знал, что единственное спасение от людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь он был уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.

ОНА ВЫСТАВИЛА ТЕБЯ НА ПОСМЕШИЩЕ.

Завтра он покажется перед своими коллегами в Министерстве; сопровождаемый полком Солдатиков, преданных ему одному, он выступит с решительным заявлением.

ОНА ОСТАВИЛА ТЕБЯ. И МИР СМЕЕТСЯ НАД ТОБОЙ.

Он объявит о переосмыслении основной идеи Проекта, руководителем которого является, объявит о том, что его видение проблемы, скажем так, эволюционировало.

ТЕПЕРЬ ОНА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ.

И МИР ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ.

Он закинул голову, и из горла его послышался ужасный скрип. Эта грубая пародия на смех перешла в страшный стон отчаяния. Отчаяние его еще усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем. Не только в Петербурге у него не было ни одного человека, кому бы он мог высказать все, что испытывал, кто бы пожалел его не как высокопоставленного чиновника, не как члена общества, но просто как страдающего человека; но и нигде у него не было такого человека.

ЭТО ОНА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ

И МИР ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ.

Так называемые роботы-компаньоны, теперь уже собранные все до единого, не подвергнутся никакой корректировке и не вернутся к своим хозяевам. Они никогда не вернутся. Никогда.