Звёздные крылья - Вадим Собко

Она вопросительно посмотрела на Бабата и снова опустила глаза на бумаги. Инженер молча сел в кресло перед столом. Вид у него был строгий, даже торжественный. Андрей Васильевич устал. Слишком много событий, переживаний. Тяжелый день.

— Что ты думаешь делать с Полозом? — спросил Бабат.

— Я уже отдала приказ об освобождении его от обязанностей прораба до окончания следствия.

— Так. Ну, а я считаю, что его следует немедленно отдать под суд. И если ты этого не сделаешь, то сделаю это я. Это мой долг. Передо мною и Валенсом он принял на себя полную ответственность за этот тепляк. Он должен и будет отвечать.

— Вместе с ним должна отвечать и я.

— Трогательное единство.

— Мне не нравится этот тон.

— Прошу прощения. Но в каком бы тоне мы ни разговаривали — могу сказать тебе только одно — спасти Полоза от суда тебе не удастся,

— Я думаю, что мы все слишком взволнованы сегодня, чтоб мыслить и разговаривать спокойно. Поэтому очень прошу отложить все разговоры до завтра.

— Может быть, до завтра удастся найти способ его укрыть?

— Выйди из кабинета, — тихо сказала Соколова.

— Что-о?

— Я приказываю тебе немедленно выйти из кабинета. Завтра в десять утра я приму тебя, дам ответы на все твои вопросы.

— Завтра Валенс будет знать о твоем поведении.

— В этом я не сомневаюсь.

Соколова снова взяла ручку и стала просматривать листок бумаги, лежавший сверху у нее на столе. Бабат посидел молча, потом порывисто вскочил с кресла и вышел.

Невысокий человек в военном костюме с малиновыми петлицами сидел у стола рядом с Михаилом Полозом. На столе ничего не было, кроме толстого свертка чертежей тепляка. Следователь слушал, ни единым движением не выдавая своих чувств и мыслей.

— Катастрофа произошла, — говорил Полоз, медленно шевеля бледными губами, — оттого, что нагрузка на тепляк, то есть вес обледеневших мат и напор ветра, превысили все возможные ожидания и предположения. Очевидно, при расчетах я переоценил прочность такой деревянно-тросовой конструкции. Счастье, что тепляк обвалился во время перерыва. Страшно подумать… если бы бригады успели войти в тепляк до катастрофы… Так или иначе, ясно одно — прорабом на пятом участке был я, проектировал и строил тоже я. Значит, и отвечать мне одному. Я бы только попросил до суда не лишать меня свободы. Заверяю, что ни намека на злоупотребление этой свободой с моей стороны не будет.

Полоз посмотрел на следователя. Тот молчал, обдумывая слова прораба. Полоз не знал, как ему поступить дальше? Можно уйти или теперь уже надо ждать приказаний?

Он не выдержал и спросил:

— Что же, я арестован?

— Нет.

Следователь поднялся и, не протягивая руки, чуть заметно поклонился. Инженер покраснел, поняв, что задавать вопросы следователю неудобно, и двинулся к выходу. В это время дверь отворилась, и на пороге показался Андрей Васильевич Бабат. Он удивленно посмотрел на следователя, посторонился и пропустил Полоза.

Потом он подошел к столу и, не здороваясь, уселся на стул. Со следователем у него уже до этого был короткий разговор сразу после катастрофы. И уже тогда Бабату показалось, что этот молодой следователь не понимает всей важности порученного ему дела. Сейчас, после разговора с Соколовой, Бабат пришел сюда с определенной целью — направить следствие на путь истины:

— Когда вы арестуете Полоза? — спросил он таким тоном, будто речь шла о давно обдуманном и решенном деле.

Настойчивость Бабата не понравилась следователю. Именно поэтому его ответ не имел никакой связи с поставленным вопросом.

— Тепляк мог упасть оттого, что оборвались один или два троса с надветренной стороны?

— Да, безусловно, — оживился Бабат. — Как раз за то, что этих тросов было мало и они были слабы, и должен отвечать Полоз.

Следователь сидел и молча смотрел в маленький, мелко исписанный листок бумаги с таким видом, словно был один в комнате. Бабат возмутился.

— Я должен поставить вопрос совершенно официально: собираются органы власти изолировать инженера Полоза как вредителя, или нам самим следует возбудить против него судебное дело?

— Следствие еще не закончено, поэтому ответить на ваш вопрос я не могу.

— Неужели вам не ясно, что Полоз, сознательно или несознательно, совершил, безусловно, вредное дело.

— Это мне не ясно, — тихо сказал следователь. — Но мне ясно другое: очень нехорошо, когда один инженер, не разобравшись в деле, с такой горячностью добивается ареста другого,

— Мною руководит чувство бдительности.

— Только? — Следователь в упор посмотрел на Бабата, и тот впервые увидел его глаза. Они были серые, проницательные и удивительно спокойные. Бабат вдруг понял, что следователь многое обдумал, многое увидел и успел сделать свои выводы. Но он ничего не скажет.

Однако надо было как-то ответить на последние слова следователя. Тихий стук в дверь выручил Бабата. Вошла секретарша и спросила, может ли сейчас войти Любовь Викторовна Берг.

— Просите.

Любовь Викторовна вошла в комнату. Лицо ее осунулось за эти несколько часов.

Она поздоровалась и уже хотела было начать разговор, но взглянула на Бабата и запнулась. Инженер вопросительно смотрел на следователя. Тот кивнул головой и сказал:

— Товарищ Бабат нам не помешает. Мы вас внимательно слушаем.

Берг еще раз взглянула на Бабата, минуту помолчала, как бы взвешивая мысли, положила на стол руку ладонью вниз и, внимательно разглядывая розовые, покрытые лаком ногти, сказала:

— Инженер Гучко за несколько минут до смерти просил передать вам…

— Простите, — перебил следователь, не сводя взгляда с ее бледного лица, — инженер Гучко был вашим мужем?

Вопрос ничуть не смутил Любовь Викторовну. В этот день она потеряла способность плакать, смущаться, смеяться.

— Моим мужем? Нет… он был просто очень близким мне человеком.

— Но в палату он позвал вас как свою жену.

— Очевидно, боялся, что иначе меня не пустят. Но мы отклонились от темы. Он просил передать вам, что, по его мнению, завал тепляка организовал высокий человек в шапке и бушлате, которого он за несколько минут до катастрофы видел возле тросов. Я только что прошла на пятый участок и случайно взялась за обрывок троса, которым крепился угол тепляка. Смотрите.

Берг повернула к следователю и Бабату руку ладонью вверх. Бледно-розовую кожу пересекла широкая коричневая полоса, составленная из косых линий. Это был как бы оттиск толстого витого троса. Раны не было, пострадала, очевидно, только кожа.