Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

простая арифметика: дважды два – четыре. Но шли годы, дети росли, учились в школе, и расчеты перестали сходиться. Питер по-прежнему спал с ней в одной постели, если не было ночной смены. По воскресеньям они жарили стейки, по пятницам ели пиццу. Они все так же хлопотали по хозяйству, совершали те же движения, что и всегда, но где-то глубоко под ребрами, там, где раньше сладко ныло от счастья, образовалась пустота. Клятвы, которые они дали друг другу в день свадьбы, до сих пор что-то значили, по крайней мере для Кейт. Она хотела возвращаться к Питеру после работы, говорить с ним о жизни, вместе ужинать и вместе ложиться. Хотела смотреть с ним кино по выходным, подолгу гулять, ходить в рестораны и в гости к друзьям. Хотела ничего от него не таить, и чтобы он ничего не таил. Какое-то время так и было. Если бы так и продолжать: заниматься обычными делами, оплачивать счета, без страха уходить на работу утром и возвращаться вечером, – отличная была бы жизнь. Просто замечательная. Чего еще желать? Хорошо живет тот, кто умеет ценить простые радости. В этом они клялись друг другу в мэрии много лет назад, утром во вторник, во время первой в тот день брачной церемонии. Жить просто и честно и помогать друг другу. Быть командой.

Но теперь что-то вкралось в условия задачи, и растерянная Кейт билась над поисками ускользающего ответа, чувствуя, что пытается приколоть булавкой туман.

Если бы такие сомнения одолели Кейт на работе, она бы просто показала все данные коллегам и спросила, что они об этом думают. Но рассказать другим людям об этом означало бы предать Питера. Она не могла признаться ни сестрам, ни матери. Ни тем более отцу. Стоит ей проявить малейшее недовольство мужем, как он тут же напомнит, что она может в любой момент вернуться домой. Ее спальня по-прежнему свободна, а дети устроятся в комнате Нэт и Сары.

– Ты счастлива? – спросила мама несколько месяцев назад.

Кейт привезла детей в Гиллам. Питер старался Гиллама избегать. В тот день он, как обычно, сказал, что надо кое-что сделать по дому. Питер утверждал, что ему вовсе не тяжело возвращаться и видеть дом своего детства, давно перекрашенный из голубого в бежевый. И что он не видит ничего ужасного в том, что залитые его отцом бетонные ступени отделали плиткой. Кейт была готова ему поверить: дом слишком сильно изменился, чтобы хранить воспоминания о прошлом. Да и давно все это было. И все же визиты в Гиллам выматывали Питера, даже если он сам того не замечал. Люди узнавали его. Останавливали, спрашивали, как дела, говорили, каким славным пареньком он был и как здорово, что из него вырос такой замечательный человек, отец семейства. Как хорошо, что в городе помнят Питера, думала Кейт, а потом смотрела на мужа и видела, чего ему стоит каждая улыбка, каждый кивок, вежливый ответ на каждое приветствие. Никто не спрашивал его о родителях. Однажды Питер сказал, что именно поэтому ему тошно бывать в Гилламе, тошно смотреть, как все ходят вокруг него на цыпочках. Кейт ответила, что так люди пытаются проявить уважение, показать, что не смешивают Питера и ту историю.

Отставные копы знали, что Питер служит в полиции. Его поздравляли со званием капитана и хвалили за то, что пошел по стопам Фрэнсиса Глисона. «Они рады за тебя, от всей души рады!» – повторяла Кейт. «Я знаю», – говорил Питер и делал вид, что внимание бывших соседей нисколько его не огорчает. Они с Фрэнсисом почти никогда не оставались наедине, а если и разговаривали, то о пустяках вроде футбола, выборов мэра или о том, стоит ли тратить деньги на композитный настил. Чем натуральное-то дерево плохо?

Гостя у Глисонов, Питер старался вообще не выходить из дома. Однажды Лина забыла кое-что купить к ужину и попросила его съездить в «Фуд-Кинг» – Кейт с сестрами были заняты: шинковали, размешивали, возились с соусом. Питер замер и побледнел.

– Я съезжу. – Кейт схватила со стола ключи и поспешно чмокнула мужа в щеку.

После Гиллама Питер молчал дни напролет. В конце концов Кейт стала ездить одна. По праздникам они оставались во Флорал-Парке или навещали сестер.

– Нам с отцом кажется… что в последнее время ты не выглядишь счастливой, – сказала Лина.

– Что за глупости! – отрезала Кейт.

Когда он в первый раз пришел домой пьяным средь бела дня, Кейт так удивилась, что не смогла сдержать смех, хотя впору было испугаться. Позже мысли об этом смехе не давали ей покоя – как она могла? Молли тогда было где-то четыре, а Фрэнки – шесть. Питер поехал в хозяйственный магазин – сказал, что-то нужно для рождественских гирлянд, – и пропал на четыре часа. А когда вернулся, улыбался до ушей и болтал как заведенный. Сказал, что встретил кое-кого в магазине, потом схватил жену в охапку и уткнулся ей в шею.

– Ты пьяный? – выпалила Кейт.

Ну и что такого? Встретил человек приятеля. Рождество на носу. В конце концов, из дома вышел, проветрился, с людьми пообщался – уж лучше напиваться так, чем в темной гостиной посреди ночи.

Несколько месяцев ничего подобного не повторялось, потом стало случаться все чаще. Когда Питер отправлялся по делам, Кейт встречала его у дверей, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Ей не хотелось, чтобы дети увидели отца пьяным. Как-то раз ей пришлось тащить его в постель. Было всего пять вечера, Кейт ждала в гости сестер и, как объяснить им состояние Питера, не знала. Пришлось наврать, что муж заболел. Питер рассказывал, как полицейские вычисляют пьяного за рулем. Под подозрением не чересчур беспечные водители, а слишком осторожные. Обе руки на руле, скорость в пределах разрешенного, и тут – раз – и машина пересекает двойную сплошную. Кейт вспоминала об этом, глядя, как он накрывал на стол к ужину. Слишком аккуратно, слишком старательно. Или когда он спрашивал, как прошел ее день, с трудом ворочая языком и тщательно выговаривая каждое слово.

Как-то в четверг Питер опоздал с работы на десять часов. Кейт решила, что он взял двойную смену и просто забыл предупредить. В таких случаях он ел свой ужин на завтрак, и, покормив детей, она достала из морозильника свиную отбивную. Утром Питер так и не приехал, но Кейт спешила на работу, ей было некогда переживать. Только вернувшись домой ближе к вечеру и увидев на столе давно разморозившееся мясо, она по-настоящему встревожилась. Когда