Записки русского изгнанника - Иван Беляев

— А теперь спите спокойно. Возвращаюсь в штаб полка.

— Опять неустойка, — встречает меня Томилин, сводная рота 1-го полка бросила позицию… Что будем делать, Иван Константинович?

— Ничего не поделаешь. Пойду восстанавливать положение…

— Болигловка, давай набалдашник. А вашу артиллерию прошу по первому зову дать завесу оградительного огня.

Опять телеграмма… Отказано… Артиллерии уходить. Передать снаряды в 3-ю, которая уже стоит на новой позиции.

Снова возвращаюсь в штаб. Иван Константинович уже опять сидит на своем стуле.

— Ерунда все это, паника… Люди изнервничались… Вернул их в рассвета и возвращался в сумерки, так как неприятельская артиллерия стреляла по отдельным всадникам. Все-таки один раз я попался. Меня спешно вызвали днем, и тотчас же два взвода стали охотиться за мной с двух сторон. Обыкновенно я выворачивался, постоянно меняя направление, но тут над моей головой сразу лопнуло два бризанта; раскаленный осколок скользнул по руке, державшей поводья, и струя горячей крови хлынула в сапог выше стремени. Мой конь зашатался и, проскакав несколько шагов, грохнулся мертвый — я едва успел соскочить на землю.

— Вы ранены, ваше высокоблагородие… — трубач подвел мне своего коня.

— Нет, нет, забирай седло и езжай за другим конем, а я добегу пешком.

Трубач недоверчиво, покачал головой: кровь бежит ключом из сапога.

Но нет, это была кровь моего бедного Казачка, которому большой осколок открыл аорту.

Добежав до наблюдательного пункта, я открыл огонь по сменявшейся пехоте и выместил на ней смерть моего коня.

Уже в темноту, на новой кобыле, я подъехал к нашей позиции. Меня ожидала вся батарея и с криком «Ура!» внесла на руках в мою землянку.

В тот вечер нар ожидали письма с Родины… от моей Али, от всех близких… Наш посланец привез от них кучу посылок для всех и, главное, чистое белье. Переодеваясь, мы бегали — как русалки при свете луны — по усыпанному снегом полю.

— Ваше высокоблагородие, вас просит к телефону доктор Брон!

— Доктор! Уже вернулись из Варшавы? Достали все, что нужно? Что? Как? Что вы говорите! Кого привезли? Кто приехал из Тифлиса? Александра Александровна? В Варшаве? Здесь, у вас? Не может быть! Еду сейчас… Трубач! Коня! Крупский, все чистое! Барыня приехала из Тифлиса, она в обозе, ждет меня!

Темно, как в подземелье… Ни месяца, ни звезд. Только по сторонам догорают спаленные немцами деревни. Я давно уже никуда не отлучался из батареи и, если б не трубач, не нашел бы дороги. Наконец, при отблеске вспыхнувшего пламени, замечаю силуэты халуп и очертания обозных повозок.

В ближайшей хате мелькает слабый огонек… У порога кто-то стоит.

— Доктор! Где?

— А вот здесь, я очистил для вас эту халупу. Заходите!

При свете коптилки я вижу мою Алю в легком ночном капотике. Чтоб согреться, она прыгает кругом раскаленной докрасна железной печурки.

— Алечка моя!

— Зайка! Я к тебе прямо из Тифлиса! В Варшаве меня разыскал доктор и сразу же привез сюда.

— Малютка моя, залезай скорее в кровать, я укутаю тебя всеми одеялами — ведь этак ты можешь простудиться!

— И ты со мной?

— Хорошо, вместе будет теплее… Как-нибудь проведем часа три-четыре, а потом я тебя сразу отправлю в Варшаву, а сам полечу на позицию. Ты должна уехать непременно в полную темноту, ты видишь, что здесь делается!

— Ну, Зайка, а ты?

— Я отпрошусь на несколько дней, благо так близко. Уж раз ты здесь, пока Варшава под нашей защитой, — оставайся, — а чуть что — уезжай в Питер к Махочке, там ты будешь в полной безопасности. А где ты остановилась?

— На улице Соколова, 2, у пани Ковецкой. Постой, я расскажу тебе все по порядку… Но какой ты смешной. загорел, весь оброс бородой! Как чудесно, что я так скоро тебя разыскала… А как я тебе нравлюсь? Много я изменилась? Я ведь приехала сюда в папахе, черкеске и в бурочных валенках, я думала, что вы карабкаетесь где-нибудь по горам. Ну, я тебе все это оставлю. Теперь слушай все по порядку. В Тифлисе я остановилась у Кузнецовых. Город не такой уж большой — две главных улицы — Воронцовская и Михайловская, только и всего. Скоро все перезнакомились. Мы всегда собирались вместе: Фируза, я, Тася и Таточка Федорова. Стали заходить знакомые, Молостовы и другие. Их сестра уговаривала меня помогать ей с ранеными. А тут приехал знакомый инженер из Баку, который несколько лет назад мне делал предложение. Тот самый, которого я смертельно боялась, что он убьет тебя в день свадьбы: «Как вы меня разыскали? — Но я все разузнал о вас, и где ваш муж, и куда он ушел с батареей». Через день он должен был возвратиться в Баку и перед отъездом еще и еще раз уговаривал меня бросить тебя и ехать с ним. Я прямо сказала ему, что безумно счастлива с тобой. Так он и уехал… А тут Отрежко… Ты помнишь этого казака, который встречал нас с песнями в лагере под Алексадрополем? Он был летчиком на кавказском фронте. Заболел нервной лихорадкой с 1 до 40 с лишним и прислал мне письмо, умоляя зайти хотя на минуту. Мне было его страшно жалко, но я опасалась какого-нибудь необузданного поступка с его стороны и звала его к нам. Когда 1 упала, он вернулся на фронт и написал мне письмо, полное упреков:

«Ведь я боялся дышать подле вас, чтоб не оскорбить вас своим дыханием… — писал он. — За вас я готов был на все… Как вы не могли подарить мне на пороге смерти хотя бы минуты счастья, чтобы я мог сказать вам все, как я пламенно люблю вас, сказать, что самый этот припадок — это следствие моей безумной страсти».

Мне больно думать, что я так жестоко его обидела. Но я смертельно боялась этого свидания, которое могло кончиться безумием с его стороны. Он уехал на фронт, не повидавшись со мной, и вскоре погиб.

И вот мы с Таточкой решили пробиваться на фронт. Все наше имущество я оставила на квартире у ее мамы, мы взяли только легкие чемоданчики и сели в вагон. Поезд шел при нормальных условиях, и, когда мы очутились в Варшаве, наши спутники указали нам комнату — во всех домах сдавались свободные помещения. Не обошлось без забавных инцидентов.

Ночью Варшава тонет во мраке ради возможного налета цеппелинов. Вечером возвращаемся из театра. Все разом погасло. С трудом нашли нашу лестницу, отворяем дверь в квартиру, нащупываем вход в свою комнату. Открываем свет — что за превращение! Мебели нет, стоит одна кровать, стол и ширма. «Ах, — думаю, — это опять хозяйка «заняла» нашу мебель, чтоб сдать свободную комнату жильцу». Делать нечего. Залезаем обе вместе под одеяло… Вдруг кто-то отворяет дверь и открывает электричество…

— Прошу, пани. — оказывается, мы залезли этажом ниже в чужую спальню, благо расположение во всех квартирах одинаковое! Ну, а как ты? Я представляла себе войну совершенно иначе.