Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Встревоженный упорной пальбой в Баркове, я оставил батарею и поскакал туда. Я нашел наших еще по ту сторону Скроды, но пехота уже отступала, переходя реку вброд, блестяще выполнив свою задачу при великолепном содействии взвода Шихлинского, боевая работа которого вызвала общий восторг.

— Что будем делать? — обратился он ко мне. — Искать брода уже нет времени. Идти через мост? На него, наверное, обрушится вся артиллерия!

— На мост! — отвечал я. — На мост, и марш-марш!

Мы пролетели мост, прежде чем немцы успели очнуться, и спокойно присоединились к своим уже за Малым Плоцком. Прилагаю описание этого блестящего дела со слов участников.

Много лет спустя, уже в Парагвае, на банкете у американского посла ко мне подошел граф Ведель, германский уполномоченный в Асунсьоне.

— Не знаю почему, генерал, но я уверен, что мы с вами встречались на войне. Вы были под Плоцком, под Барковым. В то время я был воздушным наблюдателем и видел блестящие действия вашей горной артиллерии.

— Это была моя батарея, граф…

— Не могу достаточно выразить вам своего восторга. Во всех боях вы покрыли себя бессмертной славой. Помню, под Барковым, когда мы думали, что сопротивление пехоты уже сломлено и начальник дивизии собрал свои полки, чтоб сделать им смотр, вы осыпали нас гранатами и заставили разбежаться куда попало. И меня с моей колбасой в том числе.

— Значит, мы с вами в кровном родстве. Мы крепко пожали друг другу руки.

Малый Плоцк — это крупное местечко, все дома которого вытянулись в две параллельные линии почти до самой Скроды, которая вместе с Писсой орошает заболоченные луга междуречья. Северный край местечка сливается с группой маленьких деревушек, напоминающих островки болот и влажных лугов. Впереди и позади местечка расстилаются волнистые поля, а в тылу тянется ряд деревень, вытянувшихся в том же направлении. Верстах в семи позади расположена Ломжа, крепость, ликвидированная пред самой войной, но теперь снова спешно приводившаяся в боеспособное состояние. Шоссе Ломжа — Кольно пересекает местечко под прямым углом, где в самом центре его возвышается великолепный костел с двумя высокими колокольнями в виде готических башен. Я немедленно воспользовался им как превосходным наблюдательным пунктом и, пока еще не подошла немецкая тяжелая артиллерия, пристрелял все важнейшие точки впереди всего фронта.

Свежие войска — это были сибиряки — уже занимали указанные им места и отрывали неглубокие окопы. Я разыскал командира 36-го полка, установил с ним связь и посвятил его в курс дела. Корпус явился совершенно не подготовленным к современной войне и притом необстрелянным, но командир полка быстро освоился со всем, что только могло быть ему полезным, и ясно отдавал себе отчет о необходимости тесной связи с артиллерией. Он немедленно приказал укрепить окопы до полной профили, и наше содействие обеспечило его участок в течение ближайших дней и ночей.

Все попытки немецких блиндированных машин прорваться по шоссе пресекались тотчас же нашим ураганным огнем.

— Ты только посмотри, что выделывают эти самоеды, — ворчал Коркашвили. — Пошел бы ты научить их уму-разуму. Ведь этак они погубят себя и нас!

Действительно, новые батареи, подходя одна за другой и занимая позиции, становились совершенно открыто, вне всякой связи с пехотой и даже между собой, выбирали слепые наблюдательные пункты вблизи батареи.

Чему они учились в мирное время? И кто руководил их обучением?

Я вернулся на батарею совершенно измученный, обежав десяток позиций, где всякий раз приходилось твердить одно и то же: о необходимости тесной связи с пехотой и немедленной пристрелке по всему фронту; об укрытии резервов и миметизации орудий, об отрытии глубоких ровиков для прислуги и щелей на случай интенсивного огня от тяжелой артиллерии…

— Ваше высокоблагородие! — встретил меня Кулаков. — Только что было здесь начальство, важный генерал. Сказывал, ваш кунак по Александрополю. Передавал поклон и просил прибыть в Малый Плоцк на совещание к 12 часам.

— Кто же это мог бы быть? Офицеры не видали его, они сидели в землянке. «В Александрополе! Ах!» — меня осенила мысль. — «Это и не мог быть никто другой… Мусхелов! «Чурчхелов», как мы его называли».

Теперь для меня разом стало ясно все: и полузакрытые позиции, и батарейные резервы колбасой (по-кавказски, чурчхелей) вытянувшиеся за первым орудием.

Узкоумный и упрямый, «Чурчхелов» деспотически настаивал на своем, уверяя, что лучший метод укрытия ящиков, это ставить их в затылок один за другим, подставляя, как он уверял, под взоры и выстрелы противника лишь одну запряжку, а прочие 17 укрывая за первой… Что-то он теперь готовит своему другу? Возвращаюсь через полчаса к своим совершенно убитый.

— Ну, что он тебе преподнес?

— Да уж не знаю, как и отвечать: «А, мой милый друг» — говорит, а потом вдруг: «Ступайте в Ж!»

— Это что еще?

— А вот, давайте скорее обедать, и людям раздайте пищу, а потом сами увидите. Крупсик! Есть молочко? Горло пересохло.

У Крупского всегда во фляге найдется молоко для своего командира. Когда он, не снимая ее, дает сделать из нее несколько глотков, на его лице появляется выражение кормилицы, питающей своего младенца.

— Ну вот, — вынимает карту. — Вот, милый друг, видишь эту надпись поперек поля: «Железова Воля».

— Вижу.

Так вот, сейчас ровно 12 часов. Туда (мерит циркулем) ровно 10 верст. К 4-м часам ты должен быть в букве «Ж» и открыть оттуда огонь во фланг по всей немецкой позиции.

— Ваше превосходительство!..

— Ровно в 4 часа. Ну, ступай скорее! Там был командир полка. Я к нему:

— Да ведь вы без меня не продержитесь и ночи!

— Ну что же! Он и слушать не хочет. Был там и Тумский.

— Скажите ему, что ведь «Воля» на нашем фланге, а буква «Ж» за версту, в тылу у немцев. Куда же я пойду один?

— И слушать не хочет.

Вот тебе и кунак! Удружил: «Отправляйтесь в «Ж»! Упрямый ишак!

— Ну что же, не впервые нам исполнять дурацкие приказания, — резюмирует Коркашвили. — Что же ты думаешь делать?

— А вот увидишь.

Не в первый раз чувствовал я себя Иваном-дураком у царя Берендея.

В сумерки подходим к перелескам на крайнем фланге корпуса. Влево остается деревушка, эта самая «Железова Воля». Она взята сибиряками. Надпись на карте пересекает ее выше и углубляется на целую версту в немецкий тыл. Севернее деревушки — болото, не охраняемое никем, — прорыв между нами и 1-м гвардейским корпусом. На противоположном берегу болота заметны кое-какие окопчики: немцы. Возвращаюсь к своим. Ну что ж? Дальше идти некуда. Здесь прорыв. Кто знает, где там еще находится гвардия. Рассыпаем по опушке чукчуров, а сами направим одно орудие в ориентир, а остальные в запряжках пусть будут готовы уходить при первой попытке неприятеля перейти в наступление. Пошлем связь к сибирякам.