Ринго Старр - Алан Клейсон

Репутация Ринго как самого примерного семьянина из всех «The Beatles», который впархивает в гостиную в вечерний час, в тот самый момент, когда начинается реклама Timex, сильно укрепилась после события в семье, которое каждый из его фанатов считал самым что ни на есть «нормальным». Как обычно, в Queen Charlotte Hospital Морин 17 ноября родила третьего ребенка — Ли Паркин, дочь, которую они с Ринго так желали; Паркин — старинное родовое имя семьи Старки. Малышку привезли в дом с шестью спальнями, расположенный на тенистой Комптон–авеню в элитном поместье Глентри, в Хай–гейте. Элстед был расположен «слишком далеко» от Лондона — для ее папочки, который каждое утро ездил в Apple на своем новеньком шестидверном «Мерседесе», это было не очень удобно. Как и в случае с Sunny Heights, Ринго пришлось прождать довольно долго, прежде чем на дом нашелся покупатель — в конце концов Brookfields ушел за сто тысяч фунтов к Стиви Стиллзу из «Crosby, Stills, Nash and Young», который изъявил желание поставить в своем саду камень с высеченным на нем текстом: «Within You Without You». Хотя, по его словам, «только после того, как распались «The Beatles», я стал заниматься сессионной работой», Старр был задействован Стиллзом, который в то время день и ночь ошивался в Apple Studios в качестве одного из приглашенных музыкантов на его дебютной сольной пластинке; на обложке альбома прославленный битл значился как «Ричи».

В числе знаменитостей, которые встретили Новый год на новоселье Ринго в Хайгейте, были Морис Гибб из «Bee Gees» и его первая жена, певица, которая параллельно работала в средствах массовой информации. Учитывая, что они занимались одной профессией, было бы странно, если бы Гиббс и Старр не сотрудничали друг у друга в домашних студиях. С братом Лулу, Билли Лоури, Ринго записал «Rock and Roller», которая вышла на сингле в 1973 году, когда Билли решил пойти по стопам своей старшей сестры. Однажды вечером Морис «спел» в «Modulating Maurice», композиции из альбома, состоявшего целиком из гавканья и щебетанья, которые Ринго состряпал на одном из тех «новомодных» монофонических синтезаторов.

«Они целиком поглощают тебя, эти машины, — ворчал он. — Я включаю все рычажки, нажимаю все кнопки и начинаю заводиться; я достаю несколько микрофонов и включаю их через усилители в мой Revox. Мы нашли один из риффов в памяти синтезатора, и я стал его проигрывать, а Гибб начал мямлить какие–то слова и считывать показания на шкале, прямо как модулятор или что–нибудь в этом духе».

В следующей вещице Старр использовал барабаны с «эффектом эха, и это звучало по меньшей мере странно. Мне очень понравилось. Некоторые из треков получились просто потрясающими», пускай они в чем–то повторяли «Electronic Sounds» Джорджа, сольный альбом. Вышедшие после «Wanderwall» более «спланированные» альбомы Старра были рассчитаны на публику (ее становилось все меньше), которая кидалась на любой товар, выходящий под лейблом «The Beatles», пока он «не связался с Джоном Тавернером, сочинившим «The Whale», который был намного более «продвинутым».

Во время скоротечного «классического» периода поп–музыки, когда благодаря «Sgt. Pepper» с его синкретизмом появились концептуальные альбомы, рок–оперы вроде «Tommy» группы «The Who» и прочие сомнительные «творения», продюсеры CBS начали продвигать американских композиторов–минималистов — таких, как Стив Райх и Терри Райли, как будто они были рок–звездами. Но внимание их британских коллег привлек французский ученый–электронщик Пьер Анри и «самурай звука» Стому Ямашита, виртуозный перкуссионист, который получил «классический» Грэмми за альбом, состоявший из произведений Хенце и Максвелла Дэвиса. Высокий длинноволосый Тавернер был для Ринго, возможно, чем–то подобным — в английском исполнении.

Тавернер учился в хайгейтской школе, а затем выиграл стипендию Королевской академии музыки, где он забросил занятия на фортепиано и сосредоточился исключительно на композиции. Поп–музыка прошла мимо него, поскольку, по его мнению, «она не имеет практически ничего общего с тем, что я делаю». На студенческом балу в Royal Albert Hall в 1968 году его первые серьезные творения, «The Whale» и написанное по заказу Би–би–си «The Alium», были встречены бурными аплодисментами, что сразу же возвело Тавернера на пьедестал того, что Ринго назвал «монстром классического андеграунда», прослушав кассету с записанной на ней «The Whale», транслировавшейся по Би–би–си. Ринго нашел композитора по адресу его родителей, и удивленный Тавернер, который даже слабо представлял себе, кто такие «The Beatles», был приглашен на Комптон–авеню, а затем — на Сэвил–роу, где восторженный Старр представил его Джону Леннону и Рону Каасу, менеджеру Apple Records, чтобы обсудить с ним детали возможного контракта.

Даже более навороченная, чем саундтрек к «Wonderwall», композиция «The Whale» была скорее «интеллектуальным вызовом», чем продуктом для массового потребителя. Сочетая библейскую притчу об Ионе, которого проглотил кит, и серьезную обеспокоенность о морских млекопитающих, которым люди приносят множество бедствий, точка зрения Тавернера заключала в себе изысканные тональности пост–сериалистов — необычные сочетания тонов, свободную хоровую декламацию и звуковую зарисовку, описывающую эпизод, когда кит выплюнул Иону на берег. «Melodrama and Pantomime» Тавернера, со взрывами и криками в мегафон, конечно, не дотягивала до уровня Гилберта и Салливана, а его следующий номер, «Storm», был на удивление мягким по звучанию, что вызывало нежелательные ассоциации с «Octopus' Garden» и его «we would be warm below the storm/in our little hideaway beneath the waves» («нам будет тепло под бушующими волнами, в нашем маленьком убежище в глубине моря»).

Успешные продажи «The Whale», «серьезная репутация» автора композиции и гарантированная «ротация» на Radio 3 подготовили хорошую почву для выпуска второго альбома Тавернера, состоявшего из трех более коротких и более «театрализованных» вещей. На основе его заглавной композиции, «Celtic Requiem (Requiem for Jenny Jones)», в 1968 году была написана оркестровая партитура для исполнения британским оркестром «London Sinfonietta». Свои размышления об «очень сильной связи между детьми и смертью» композитор выразил в тональном плане, где преобладал ми–бемоль мажор. Тем не менее повторяющиеся детские стишки (в исполнении учеников начальной школы Little Missenden) чередовались с инструментальными ансамблями и партией сопрано, звучащей на ирландском и латинском языках. Также в евангелистской церкви Св. Иоанна в Айлингтоне были записаны «Nomine Jesu» и «Coplas», изобилующие хроматизмами и имеющие более сильный христианский уклон, чем «Celtic Requiem».