Оранжевое лето - Яник Городецкий

Эван шмыгнул носом и закусил губу.

— А тебе он нравится? — напрямик спросил мальчик, снова почуяв неладное. Лин посмотрела в окно. Солнце еще не показывалось, но было уже не очень темно. Где-то вдалеке кто-то пустил залпом фейерверк.

— Да, — сказала девушка. Эван изогнулся, заглянул ей в глаза и прищурился. Вот теперь, услышав такую страшную вещь, он на самом деле запутался и испугался.

— Но это же нечестно, — заключил он. — А как же Аарон?

— Вы оба говорите одно и то же, — вздохнула Лин и заговорила, спотыкаясь почти на каждом слове под пристальный и осуждающий взгляд. — Итан, Аарон. Аарон и Итан. Эван, послушай. Правда, ты не маленький, должен понять. Да, есть Итан и есть Аарон. И они оба для меня много значат. Оба… А главное — не одинаково. Понимаешь?

Эван понимал. Почему-то сейчас он понимал все так ясно, как никогда раньше. Понимал, что шанс того, что Аарон Арнст станет его отцом, шанс, давно уже давший трещину, разбился моментально и окончательно.

— Я так и знал, — прошипел мальчишка и спрыгнул с подоконника, чуть не ударив ногу. Лин придержала его за локоть, но он вырвался и посмотрел на нее исподлобья. — Я хочу, чтобы Аарон приехал! Хочу, чтобы он приехал!

— Не кричи, Эван!

— Ты сама кричишь! А я так и знал, что тебе Итан нужен! Я… я его ненавижу!

— Это же неправда, не говори так…

Это была правда. В эту секунду Эван ненавидел меня так, как умеет ненавидеть только маленький мальчик — не расходуясь на всякие условности: если ненавидеть, так всего сразу. И меня, и "Мерседес", и стену, и все, что только было связано со мной, с Кристианом Айгером, изволившем заявиться и все испортить.

Эван разозлился и метнулся к себе в комнату. Он наступил на ногу в гипсе и взвыл, растянувшись на полу. Лин подбежала к нему, яростно бьющему по полу кулаками и плачущему горько и безудержно. Она подняла его и отнесла в кровать.

— Эван… Ну… Ну прости меня.

— Я думал, — пробормотал Эван сквозь всхлипы, — думал… Почему нет? Я маленький, но не глупый! Почему ты не хочешь сказать мне всю правду?

— Хорошо, я скажу тебе правду, — прошептала Лин. — Что ты хочешь услышать?

— Ты не любишь Аарона?!

— Да нет же, я люблю Аарона, просто…

— Да не просто, а сложно! Почему у вас, у взрослых, все так сложно? Это глупо!

Эван уткнулся в одеяло и всхлипнул в последний раз. Лин встала с его кровати и зажгла ночник — светильник в форме гоночного кубка. При свете лампы Эван сквозь слезы разглядел на телеге в углу круглую эмблему "Мерседеса", и ему стало очень стыдно. Он прерывисто засопел и размазал слезы по щекам.

— А я понял, — сказал он спустя минуту. — Я все понял. Не одинаково — это значит, что Итана больше.

Лин устало оперлась на подоконник. Маленький сын все понял быстрее и раньше, чем она сама и говорил сейчас не что иное, как простые истины. Почему-то эти истины противоречили спокойной жизни.

— Что же теперь поделать, — тихо сказала Лин. Эван подвинулся в кровати.

— Ма… Иди сюда.

Девушка оглянулась, отошла от окна и села рядом с сыном. Старые пружины скрипнули. Она вытерла ему лицо — прямо одеялом. Он тихо и несмело засмеялся и обнял ее за шею.

— Мам, — зашептал мальчик. — А я почему-то не могу его ненавидеть.

— Ну и не нужно…

— И все-таки я очень хочу, чтобы Аарон приехал, — признался Эван. — Его все нет и нет…Почему он даже не звонит?

— Наверное, занят. Или телефон потерял. Как всегда… Он приедет, Эван. Он обещал приехать на твой день рождения, значит, приедет. Он привезет тебе какой-нибудь классный подарок.

— На фиг мне подарок… Я хочу, чтобы он просто приехал. Мам… а ты ведь оделась, чтобы к Итану пойти?

— Какой у меня проницательный сын…

— Пролезательный? — Эван засмеялся. На этот раз громко, так, что Лин даже пришлось его успокоить.

— Соседи, Эван… Они уже спят и видят, как нас замочить, — Лин чиркнула ладонью по горлу и смешно вытянула лицо. Эван опять засмеялся.

— Ты сама меня смешишь, — верно сказал он. — Так ты пойдешь?

— Нет. Все, Эван. Спи…

Девушка поправила одеяло, подняла с пола подушку и вышла из комнаты. Она выключила свет в кухне, но спать не пошла, продолжала сидеть на подоконнике до рассвета.

Я откопал в шкафу домино и занимался увлекательнейшим делом: расставлял костяшки одну за другой в колонну, а потом толкал первую, и они падали, красиво рассыпаясь. Тогда я снова выстраивал их и толкал. И снова. Это было похоже на камни, которые я часто кидал в речку. Монотонно и скучно, но почему-то приятно. Только обидно — строил я этот ряд минуты две, а падал он в секунду. Я весь сосредоточился на строе черно-белых солдат и даже не заметил и не услышал, как Дэмиэн влез на подоконник.

— И долго ты так будешь развлекаться? — спросил он, очевидно, когда я в пятый или шестой раз выстроил и рассыпал домино.

— Привет, — сказал я, не подняв головы. — Где Гардиан?

— Гуляет с Райаном.

Вот тут уж я удивился, конечно, и посмотрел на Дэма в изумлении.

— С Райаном?

— Ага. Ты в курсе, какое сегодня число?

Удивительно, но нет. Я не хочу знать, какое сегодня число. Терпеть не могу числа.

— Сегодня десятое. Пора думать, что подарить Эвану.

Я продолжил ставить домино в ряд. Дэм посмотрел на меня как на душевнобольного. Спорю, я именно такой и есть.

— Он же сказал, что хочет. Железную дорогу, приставку, рюкзак, губозакатывающую машину.

— Да. Еще ролики, гитару и пистолет с шариками. Но это все фигня. Надо купить что-нибудь по-настоящему клевое.

— Например что?

— Например… мобильник!

— Фиг, — сказал я. — Не угадал. Ему Аарон мобильник презентует.

— Ты откуда знаешь?

— Интуиция, — проворчал я, а Дэмиэн влез в окно.

— Знаешь, Кристиан? А ведь Аарон не сегодня, так завтра приедет. И если ты на него посмотришь вот как на меня сейчас, не думаю, что вы с ним сумеете поговорить.

— Мне не о чем с ним говорить, — я дал щелбан белой костяшке, и она повалила остальные двадцать семь со звуком, успевшим поднадоесть. Когда я начал расставлять их заново, Дэм взорвался.

— Да голова уже болит от твоего домино! Убери, наконец.

Я невозмутимо продолжал ровнять ряд. Дэмиэн шумно выдохнул.

— Для Гиннеса стараешься, да? Ты пойдешь рисовать? — спросил он. — Слушай, ты с Лин так же себя ведешь? Если да, то я не знаю, почему она до сих пор тебя не отшила.

Пальцы дрогнули, и мое домино рассыпалось на половине колонны. Черт…

— Умеешь играть? — спросил я.

— Дурак не умеет.

— Садись тогда.

— Я на интерес играть не буду.

— На что?

— На желание, как обычно, — тут же ответил мальчишка и сел на колени напротив. Я положил домино рубашкой вверх. Дэм набрал себе семь костяшек.

— Вот и дубль, — он гордо показал мне две единицы и положил перед собой. Играли мы недолго. Уже через минуту Дэмиэн остался с дюжиной неподходящих костяшек.

— Просто не мой день, — отмахнулся он. — Ну, загадывай.

И я загадал.

— Пойди к Лин и скажи, что я уехал.

— В смысле? Куда?

— Не знаю. Придумай что-нибудь. Скажи, что с Шоном.

— Зачем? Надолго? И с какой стати? — Дэм распахнул глаза и засыпал меня вопросами.

— Скажи, что не знаешь, — я пожал плечами. Дэмиэн хлопал ресницами и ничего не понимал.

— Зачем я буду так говорить?

— Потому что ты проиграл, — объяснил я. — Это дело чести, вот и все.

— Я это желание выполнять не буду, — отрезал мальчик. — Я тебя иногда не понимаю. Что тебе вдруг стукнуло? Она тебе что-то сказала вчера, да?

Лин сказала мне правду. Настоящую правду, я ее знакомый. Наверное, и в самом деле хороший знакомый. Да ведь я сам первый так сказал. И нет причин изводиться и накручивать себя. Это правда, чистая правда.

Но почему так больно от этой правды? Почему мне не хочется улыбаться Дэму, спросить, как прошел его день с Сетом и Чесс, я только и могу, что рычать? Почему не хочется помчаться рисовать? Ну почему, почему мне так нужно услышать от Лин то, что все равно будет обманом?

— Да? — повторил Дэм.

— Да! — вырвалось у меня. — Только наоборот. Не сказала…

Дэмиэн затих. По-моему, даже перестал дышать. Понятливый он все-таки.

— Ладно, — сказал он. — Я пойду.

У подъезда Лин мальчишка остановился. Он сел на крыльцо, не заботясь о чистоте своих джинсов. Они, как елочка, были зимой и летом одним цветом. Куда больше его заботило, что сказать девушке. Дэм сорвал колосок и стал жевать травинку. Ох и надоели ему все наши проблемы! Взрослые заморочки…

— Почему нельзя жить, как хочется, говорить то, что хочется говорить и не скрывать то, что чувствуешь? — спросил Дэмиэн сам себя. Он вспомнил, что это называется риторическим вопросом. Так объяснял Райан. Вопрос, не требующий ответа…

Не имеющий ответа, это было бы точнее. Дэмиэн пнул камешек и зашел в подъезд. Он позвонил в новый звонок и даже за дверью услышал многоголосье птиц.