Промысел Господень: Летописи крови - Евгений Таранцев

Но сейчас Порфир боялся не этого. Ему было страшно, что чуткие к ментальным возмущениям каиниты поймут, что его лояльность дала огромную трещину, из которой во все стороны разбегаются предательские помыслы и намерения.

К тому же очень нервно повел себя привратник, сперва спокойно наблюдавший за тем, как Порфир проходит тестовую процедуру.

И только Хронос знал, что все события и мысли людей и каинитов по поводу случившегося уложились в несколько капель песка времени.

Тальви мерил периметр приемного покоя широкими шагами, то и дело останавливаясь и обращая взор к потолку, сотканному из тонких карбоновых ребер, между которыми была натянута органическая пленка светофильтра. Колония ультрафагов, скрепленная с помощью взвеси пептидных полибактерий, была единственной гранью, отделяющей внутренние покои от внешнего мира. В зависимости от времени суток по тонким шунтам, толщиной с молекулу ксенона, пробегал небольшой электрический заряд, заставляющий этот инертный газ ярко сиять. Таким образом решалась проблема искусственного освещения.

По ту сторону светофильтра вечер плавно переходил в ночь, и колония бактерий светилась несколькими оттенками аквамарина.

Шум шагов Ватека утонул в ковровом ворсе длиной в четверть метра. Дойдя до небольшого постамента, на котором были расставлены по дуге несколько кресел, Шерхан сел и жестом указал Нунцио на одно из свободных мест. Оружейник подчинился.

— Рассказывай, — начал Шерхан.

— Ян, случилось нечто, о чем должен знать только ты. Появился посланник Патриархов.

— Еще один, — криво усмехнулся Ян, вспомнив о судьбе Гиля.

— Он человек, не отбрасывающий тени.

И тут с лица Ватека сошла его ухмыляющаяся гримаса. Захотелось свежей, горячей крови.

Ватек осмотрелся, словно выискивая в окружающем пространстве предмет или личность, чье присутствие сейчас было весьма нежелательным. Хотя сам по себе жест был простым способом успокоить строй мыслей, принявшихся метаться в голове в невероятной скоростью.

— Итак, — сказал Шерхан после паузы, — ты говоришь, что он не отбрасывает тени…

— Да, привратники утверждают, что это один из ждущих посвящения. За него ходатайствовал Дерек, один из Средних детей. Я уточнил кое-что. За последнюю четверть века Средние дети провели больше всего посвящений. Ими же укомплектованы две трети наших войск.

— Нашел что-то подозрительное?

— Отнюдь, среди этой выборки никогда не было сбоев. Все предельно лояльны нам.

— Поэтому когда-то произошло так, что мы утратили бдительность… непростительно.

— Ты прекрасно знаешь, что такие экстраординарные случаи не могут остаться незамеченными. Я сравнил записи нескольких дней. Человек вплоть до недавнего времени не представлял для нас никакого интереса. В миру он подпольно торгует оружием. В этой связи несколько раз удачно сотрудничал с нашими агентами. Год назад его просьба о посвящении была принята к обсуждению. Все как обычно.

— Как обычно? Нет… совсем наоборот. Обратись к Терцио, надо внимательно прочесть его ауру. Как зовут этого смертного?

— Порфир.

— Знакомое имя. У тебя все?

— Да, Ян.

— Внимательно следи за смертным червем и докладывай только мне.

— А Терцио? Он сразу все поймет. К тому же привратники, отметившие появление посланца…

— Лишних свидетелей уничтожить. Терцио же сам все поймет.

Тальви не стал ждать лишних прощаний. Он поднялся из кресла и вышел.

Ватек остался наедине с самим собой. Что ж, он ожидал несколько иного развития событий. Несмотря на то что длинная жизнь кровососа научила его терпению, Шерхан более жаждал прямых действий, открытых столкновений, войны, наконец. Юлить и выжидать было не в его характере. Но также он отдавал себе отчет, что в открытом бою силы объединенных кланов, подстегиваемые высшей волей, с легкостью обратят все его силы в прах. Участь проигравшего будет весьма незавидной. И стоило бы воспользоваться сложившимся затишьем и ударить по врагу, пока он ждет указа свыше. Но нет… и Ватек позволил себе испустить короткий стон, задумавшись об этом. Что-то или кто-то вмешался в дела конфликтующих сторон настолько, что никто никак не решится сделать решающий ход. А стоило бы, давно стоило.

Ватек отмахнулся от назойливой мысли о том, что есть нечто, влияющее на его стратегию. Но уж слишком много кажущихся совпадений произошли одновременно. Где здесь чья воля, разбираться не было времени.

Ладно, решил Шерхан, надо лично предупредить этого Порфира, пока не случилось еще какой-нибудь неожиданности.

Шерхан улыбнулся. И в ксеноновом свете зло блеснули его обнажившиеся клыки.

Порфир зашел в кабину лифта и прислонился спиной к стене. Шахта длиной в полторы тысячи метров соединяла нижний уровень и вершину кондо, пронзая внутренность здания насквозь. Целью Порфира был предпоследний этаж, где, по его сведениям, располагался тот, кого ему следовало отыскать.

Осознание этого застало ренегата сразу. Как только он оказался внутри кондо. Сперва его тряс мелкий озноб нервного напряжения. В те секунды некоторая часть сознания еще сопротивлялась чужеродной воле. Потом сопротивление стихло и сошло на нет. Оболочка приобрела нового хозяина и полностью подчинилась его воле.

Истинное «я» ренегата забилось в тесный угол подсознания, куда едва ли доходили сигналы тела и души, и осталось там пребывать в забвении.

Существо, некогда бывшее Порфиром, упрямо продолжало свой путь.

Подчиняясь некоему высшему повелению, все, кто пересекался с Порфиром на его пути, делали вид, что сам факт присутствия человека их не касается. Ведь если так вышло, значит, это кому-то необходимо. Поэтому Порфир шел себе и шел, не встречая никаких препятствий.

Жизнь Ватека была неразрывно связана не только с вампиризмом, слепой страстью к чужой крови. Сквозными линиями проходили еще несколько образов, которые накрепко засели в его памяти, не желая покидать обжитые места. В частности, Шерхана постоянно тянуло в его родовой замок.

Некогда это каменное строение была той самой ойкуменой, в пределах которой существовал Ян. Жизнь заканчивалась там, где обрывался подвесной мост, который то опускали, то поднимали несколько дюжин кнехтов, используя нехитрое приспособление. Огромные цепи, выкованные усилиями дюжины кузнецов, скрипели, накручиваясь на деревянную бобину, и олицетворяли собой единственную нить, связывающую обитателей замка с окружающим миром.

В сознании молодого Ватека эти цепи были символом его детской веры в нерушимость основ мироздания. Они были ужасом его ночных кошмаров, когда с грохотом и воем рвались, и мост падал в ров, наполненный гнилой водой, запах которой густым туманом висел над замком большую часть года. Цепи символизировали счастье от ощущения собственной безопасности, когда накрепко закрывали ворота, предотвращая любое проникновение.