Женщины в его жизни - Барбара Брэдфорд

– Вовсе нет! Я знаю, что я чувствую, и Марк тоже!

– Я не хочу, чтобы тебя обидели.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ты же почти не знаешь его! Тедди, милая, ведь прошло всего три дня, как вы познакомились…

– Марк никогда меня не обидит, я в этом уверена! – перебивая тетю, воскликнула Тедди. Она встала, подошла к кровати и присела на краешек. Откашлявшись, продолжала уже спокойней: – Кстати, есть кое-что для вас приятное.

– И что же это?

– Он еврей.

На лице Кетти незамедлительно появилось выражение, говорившее о том, что новость пришлась ей по вкусу, глаза заблестели.

– Слава тебе Господи! Когда люди одной веры, то в конце это избавляет их от многих огорчений. Он ортодокс или реформист?

– Реформист. Хотя у меня сложилось впечатление, что Марк сам не слишком религиозен, но, по его словам, отец его постоянно тревожится, как бы Марк не женился на иноверке.

– Только не вздумай говорить, что он уже сделал тебе предложение! – вскричала тетя Кетти, садясь на постели и от удивления и тревоги широко раскрыв глаза.

– Да нет! Что вы! Что за глупости! – вскипела Тедди. Как могло такое прийти тете в голову? – Мы просто рассказывали друг другу про свою жизнь, – продолжала она, а потом вдруг ни с того ни с сего засмеялась. – Но только что, на пороге дома, он-таки попросил меня стать его девушкой. И я согласилась.

– Еще бы! – Кетти отхлебнула чаю, поставила чашку на блюдце и стала зондировать почву: – Что еще рассказал Марк о себе и о своей семье?

– У него есть брат, Лайонел, он учится в Харроу. Марк тоже учился там. Перед самой войной он поступил в Оксфорд, а когда война началась, вступил в Королевские Военно-воздушные силы. Да, кстати, Марк – англичанин в четвертом поколении, его прадед приехал из Одессы в самом начале девятнадцатого века.

– Из русских евреев, да? Ашкенази! Это хорошо, очень хорошо. – Кетти удовлетворенно покивала, довольная услышанным. – Наверняка их первоначальная фамилия была Левенштейн, до того как укоротили и переиначили на английский лад в Льюиса. У меня есть приятельница Ребекка Льюис, ее родители тоже выходцы из Одессы. Боже мой, а может, она родственница тех Льюисов? Чем занимается его отец? Марк тебе не говорил?

– Да, говорил. У них компания «Льюис и сыновья», которой управляет его отец. Они торгуют бриллиантами в Хэттон Гарденсе. И у них имеется еще несколько других связанных с ними фирм, включая ювелирный магазин на Риджент-стрит…

– Не «Таннен и Граф»? – перебила ее Кетти, бросив короткий взгляд на племянницу. – И не вздумай сказать мне, что Марк происходит из этой семьи.

– Почему же, как раз из этой, тетя Кетти. У вас какое-то странное выражение лица. Что-нибудь серьезное?

– Что-нибудь серьезное, она еще меня спрашивает! – проворчала Кетти и вздохнула. – О нет, дорогая, ничего серьезного. Во всяком случае, я в это не верю. Значит, «Таннен и Граф»? И значит, Марк внук старого Исидора Таннена.

– Вы знаете его деда, тетя Кетти? Расскажите мне о нем, расскажите побольше о его семье.

– Ах, это такая долгая история с географией! Но раз ты просишь, я попробую, и по возможности сокращу. Исидор Таннен издавна владел делом «Таннен и Граф», а он получил его в наследство от своего отца, а тот – от своего. Мать Марка, Изабелла, – единственный ребенок Исидора, и магазин теперь ее, отданный, ей, конечно, ее отцом несколько лет тому назад. Исидор очень стар, ему девятый десяток, и магазином давно уже управляет муж Изабеллы, Чарлз Льюис – отец Марка. Таннены по происхождению немецкие евреи, они носили фамилию Танненбаум, много лет назад сокращенную до Таннен. В таком виде англичанам легче ее произносить и звучит более по-английски. Исидор Таннен – еврей элитный, по терминологии, они исключительно богатые, живут в роскошных домах, полны всяческих претензий и любят называть английских аристократов своими лэндслейт, – закончила она с саркастическими нотками в голосе.

– А Льюисы? О них вам что-нибудь известно?

– Ну, это уже другая кастрюля с другой рыбой. Интеллектуалы, мыслители, музыканты, художники, хотя, надо сказать, они тоже всегда были богаты и чуточку элитны, вроде Танненов. В то же время они всегда были большими филантропами. Как сказал тебе Марк, они приехали в прошлом веке из России и некоторые из них преуспели в торговле бриллиантами. Этим же они занимались и в России. Другие стали ростовщиками и банкирами; однако кое-кто подался в искусства. Это большой род со многими ответвлениями, если память мне не изменяет.

– Да… понятно. А с родителями Марка вы когда-нибудь встречались?

– Весьма мимолетно на каком-то благотворительном собрании. Это мое воспоминание в пользу Изабеллы Льюис, она – вершитель многих добрых дел и потратила на них миллионы, по большей части на благо детей и больных. Ее муж такой филантроп, а до него таким же был его отец.

– Тетя Кетти, а откуда у вас такие обширные сведения о Танненах и Льюисах?

– Мы, лондонские евреи, много знаем друг о друге, – ответила Кетти. – В каком-то смысле это небольшая община, и, пожалуй что, сбор сведений друг о друге мы превратили в серьезное занятие. Но фактически, говоря по правде, моя подруга Ребекка в родстве с семьей Марка, и мои знания о них в основном получены через нее. Она троюродная сестра отца Марка. Ребекка замужем за одним из Ливайнов, и, я полагаю, ты могла бы через меня познакомиться с ней.

– Да, хорошо бы, тетя Кетти. До чего же мир тесен, правда?

Кетти согласно кивнула.

– А почему у вас поначалу был такой странный вид? – спросила после небольшой паузы Тедди. – Вы недолюбливаете семью Марка?

– При чем тут люблю или не люблю, если я не знакома с ним лично? Я только про них знаю. Помилуй, дорогая, да они с такими, как я, просто не знаются.

– Что-то не совсем вас понимаю.

– Они страшные снобы, у них свой обставленный небольшой кружок. И они очень англизированы, – добавила Кетти.

– Но ведь и вы тоже, тетя Кетти! Вы здесь прожили тридцать лет с гаком, и я просто не могу себе представить кого-то, кто был бы еще более англичанкой, чем вы. Вы настоящая лондонка.

– Да, это правда, но я не родилась здесь, нет у меня и предков в Англии. Да и происхождением я с другой ступеньки, чем они. Я как бы из… среднего класса, что ли. Они же – верхняя корочка. Кто-то даже мог бы сказать, что они более англичане, чем сами англичане.

– Мне приходилось слышать такое и раньше!

Кетти приподняла бровь.

– Теперь моя очередь спросить, что ты имеешь в виду?

– Германские евреи были более немцы, чем сами немцы.