Аниськин и снежный человек - Максим Курочкин

Ведерко так расстроился, что опять звякнул ключами сейфа и полез за салом. Сало он считал лучшим лекарством от нервов.

Костя вихрем ворвался домой. До поезда в Уральск было всего-ничего, быстро собраться, домчаться на мотоцикле и успеть купить билет. Проездные Ведерко так и не выписал, запугав Костика волокитой и промедлением, которое, как известно, смерти подобно. Но Комарову было совершенно не жаль потратить часть своей зарплаты на билет. Он давно мечтал посмотреть этот потрясающий город, а тут – такая возможность. И отпуск брать не надо.

– Куды собрался? – проскрипел с печки дед.

– Уезжаю, дня на три. Прапора ты покорми, тебя Калерия покормит. Пока!

– В отделение зайди.

– Некогда.

– Зайди, тебе говорят. Бабы ждут.

– Опять мужей пьяных привели? Это все терпит. У меня дело более важное.

– Зайди.

Костя чертыхнулся, схватил рюкзак, завел мотоцикл и помчался к отделению. Лучше бы дед не говорил. А теперь придется слушать жалобы, применять меры. Он же участковый, Главная его обязанность – улаживать конфликты и следить за порядком.

На крыльце отделения и впрямь сидели три женщины и двое мужиков. Мужики сидели по центру, глубоко понурив бедовые головы, женщины словно окружали их с трех сторон. В одной из дам Комаров узнал Крестную Бабку. Эта просто так не приходила. И пренебрегать ее просьбами было все равно, что отмахиваться от просьб всего Но-Пасарана.

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – встала при его приближении Пелагея. Супостатов вам словили. Берите, допрашивайте мерзавцев.

– Побили кого? Или огурцов на соседнем огороде наворовали? – вздохнул Костя.

Нет. Он определенно не успеет на поезд.

– Хуже. Клятвопреступников вам привели. Ложных показателей то есть.

И тут только Костя узнал в несчастных ложных показателях тех мужиков, которые подтвердили алиби Толика. Поезду, следовавшему по направлению к Уральску, не суждено было провезти одного замечательного сельского участкового. Но это было уже неважно.

Сначала они чувствовали себя чуть ли не рыцарями.

Толик действительно в ночь убийства угощал их магазинной водкой, Макратихиным самогоном и непривычной для бесхитростных мужских застолий колбасой. Но только угощал он их не всю ночь, как рассказали они Комарову вначале, а только часть ночи. Точнее, пару часов.

Оба будущих клятвопреступника мирно сидели себе в совхозном гараже, лениво и привычно бранили жен-кровопивец, ломали хлеб, жмурясь от удовольствия опрокидывали в себя вонючее пойло. Толик зашел как-то тихо, незаметно подсел к товарищам, положительно ответил на вечный и, в общем-то, теперь неактуальный вопрос: «Третьим будешь?» И не просто пришел «на халяву», как это часто бывает, но и выставил свое, более чем щедрое, угощение.

Слово за слово, похвалился новый собутыльник только что завершенной победой над красивой и замужней но-пасаранкой.

На вопрос о раскрытии инкогнито красавицы по-джентельменски ответил отказом, да еще посетовал, что муж у той кровожаден, как бешенный слон. Беседа мирно перетекла в пересказывания совсем свежих и почти забытых историй, когда мужья проливали кровь неверных жен, а жены казнили вероломных мужей. Сначала перечислили небогатый запас таких баек из истории Но-Пасарана, потом перешли на Труженик, вспомнили пару случаев, рассказанных с экрана телевизора и завершили всю подборку классическим и бессмертным «Отелло». Толик даже блеснул эрудицией и вспомнил автора бессмертной страшилки для вероломных супругов.

На растроганные классикой и размягченные самогоном сердца мягко и липко легла просьба Толика о поддержании мужской солидарности и подтверждении, что время от заката до рассвета они провели втроем. Мало ли что? Докопается муж, прибьет слабохарактерную красотку. А ни ей, ни самому Толику это очень даже нежелательно. Пусть лучше пока все будет шито-крыто, а как придет время Толику уезжать, посадит он бедную птичку на своего десятиногого мустанга и умчит от мужа-тирана.

Мужиков, конечно, чрезвычайно интересовало, кого именно и от кого будет увозить симпатичный собутыльник, но Толик так заразил их духом игры, сладкой и красивой тайны, что они даже не спрашивали. Только гадали. И молчали. Может же и в грубых, выдубленных самогоном и прокопченых табаком сердцах жить самая малость романтики?!

Врали они и Комарову: скажи ему, что Толик был с ними всего пару часов – об этом все узнают. А Толик еще и с собой водки дал. По паре пузырей на брата. Да за такую таксу весь день на огороде у какой-нибудь вдовы горбатиться надо!

Чем дальше – тем больше сомнений одолевали клятвопреступников. Водка была давно выпита, романтичный туман рассеялся, а тут еще новый участковый поймал Лешака-фрица, чем окончательно завоевал расположение деревни. После ночи Ивана Купалы с таким эффектным концом даже жены стали ласковее. К тому же никакие ревнивые мужья не допытывались, где неделю назад пропадали их жены. Если бы и был бы на селе какой скандал, неужели бы жены не донесли бы до их ушей его отголоски? Значит, все прошло шито-крыто. Значит, никто не обнаружил следов измены жены. А кому какое дело, где пропадал всю ночь какой-то пришлый дальнобойщик? Скорее всего, необходимость держать слово просто пропала. Им и не пришло в голову, что такого симпатичного парня можно как-то связать с убийством его товарища.

Мужики как раз договаривались пойти к Толику и отказаться от своего слова, как разговор их подслушала одна из жен.

Женское преступное любопытство часто бывает оправдано! Не совсем ладный, по деревенским меркам, Комаров, в связи с последними событиями, завоевал такую горячую симпатию и нежность со стороны дамской половины совхоза, что долго выбирать между благополучием какого-то там неведомого шофера и подмогой любимому участковому долго не пришлось. Женщина ловко накинула дрын на петли сараюшки, где совещались непутевые мужики и побежала к соседке. А уже вдвоем с соседкой они помчались к Крестной Бабке Пелагее. Уж та бы дала самый верный совет.

Пелагея не стала раздумывать. В сопровождении двух бдительных жен, вернулась она к сараюшке, скинула дрын, уперла руки в боки и предстала перед грешниками во всем своем гневном великолепии. Долго стыдить их не пришлось. Им и так было стыдно. И к Комарову отправились они почти что добровольно. За исключением небольшого конвоя для страховки.

– Как много ошибок можно было избежать! – с сожалением обронил Костик.

Мотоцикл взревел, круто развернулся, поднял тучу мелкой, желтоватой пыли и помчался в направлении стоянки дальнобойщиков, оставив на крыльце отделения слегка обиженных тем, что их не арестовали, мужиков.