Популярная история медицины - Елена Грицак

Одной из самых страшных эпидемией XVII века была чума в Москве, начавшаяся летом 1654 года. До наступления зимы большая часть населения города вымерла, остальные разбежались по лесам. В 1467 году чума убила 230 тысяч жителей Новгорода. Правители Московского государства предпринимали отдельные попытки «запирания заморных мест». Когда болезнь охватывала целый город, дороги перекрывались заставами, в лесах устраивали преграды из срубленных деревьев.

Умерших хоронили «в тех же дворах, в которых кто умрет, во своем платье и на чем кто умрет». В условиях строгой изоляции жителям посылались мешки с продовольствием; обитателей зараженных домов кормили с улицы через ворота. Попытки вырваться из оцепления карались смертью: «…Князь Михайло Кислица велел улицу Петровскую запереть с обоих концов; стражи поставлены стеречь от мору. Которые люди побегут из града, тех беглецов ловить и сжигать живыми, а купцов с товарами держать до конца мора» (Псков, 1521). В то же время новгородский князь издал указ об устройстве кордонов на Псковской дороге, «чтобы гости с товарами не ездили ни во Псков, ни изо Пскова в Новгород».

Первые государственные мероприятия против распространения эпидемий возникли еще в XV веке, когда стала очевидной связь повальных болезней с прибытием торговых караванов.

Спустя 200 лет отдельные карантинные меры стали системой, отраженной в российском законодательстве. Каждая эпидемия подробно описывалась в летописях. Зараженные местности оцеплялись войсками; сжигались подозрительные вещи, домашняя утварь и сами дома умерших от заразы. Все жилища вымораживали, мыли или жарко вытапливали, затем окуривали в течение 4 дней можжевельником или полынью. Впоследствии окуривание проводили в районах, прилежащих к заразной местности.

Начиная с XVI столетия умерших от болезни полагалось хоронить на специально отведенном участке за стенами города, закапывая на большую глубину. В зачумленном Новгороде в 1572 году покойников уносили на 6 верст вниз по течению Волхова, где не было жилья и питьевых источников. По велению Бориса Годунова, очисткой московских улиц во время чумы 1654 года занимались специально назначенные люди — «те, кому трупы забирати». Позже их назвали мортусами. Отдельные указы относились к священникам и лечцам. Врачевать, причащать и отпевать, даже просто приближаться к заразным больным строго воспрещалось.

Если такая необходимость все же возникала, то визит откладывался до получения «дозволения самого государя».

Карантинные мероприятия касались прибывших из опасных районов. На заставах задерживали всех, не обращая внимания на чины и богатство. Солдаты бросали в костер зараженные предметы, обмакивали в уксус деньги. Донесения полагалось переписывать по 5–7 раз в пути, а после прочтения уничтожить. Воинские отряды, прибывшие из «зачумленных» городов, закрывались в казармах на 2 месяца. Заболевших отвозили в лес, где устраивались подобия полевых больниц с обслуживающим персоналом «из числа служилых».

В целях изоляции пораженных районов запрещались любые переходы из одного города в другой: «В которых городах учинится моровое поветрие, тех бы людей на дворы свои отнюдь не пускали, а расспрашивали бы из-за ворот и издали». Проселочные дороги перекапывались и заваливались деревьями. Иноземные купцы задерживались до тщательной проверки товара. Расспросы подходивших к заставам людей велись таким образом, чтобы «человеку можно голос человека слышать». Небольшой вклад в дело борьбы с эпидемиями внес Пётр I, издавший Указ «О соблюдении чистоты в Москве и наказании за выбрасывание сору и всякого помету на улицы и переулки» от 19 апреля 1699 года.

В царствование Екатерины II эпидемия чумы, которую тогда называли «моровая язва», уменьшила население Москвы более чем наполовину. Инфекция пришла в 1769 году с юго-запада, из захваченной русскими крепости Юра в Валахии, где имелись больные чумой. Через зараженные трофеи чума распространилась далее на север и в 1770 году дошла до Москвы. Летом 1771 года в городе ежедневно умирало от 600 до 1000 человек.

Эпидемия и связанные с ней события подробно описаны в романе В. Пикуля «Фаворит»: «…принесли пакет из Петербурга; секретарь надел вощеные перчатки, ножницами разрезал пакет и швырнул его в печку, а письмо окурил можжевеловым дымом. Екатерина повелевала никого в городе больше не хоронить, всех покойников погребать в оградах загородных церквей. Но исполнить указ стало теперь невозможно — жители скрывали заболевших от врачей, боясь отправки в больницы, прятали от полиции и мертвых. Хоронили их сами, где придется, лишь бы никто не видел. Москва ежедневно лишалась 900 жителей, а народ был так запуган, что за два месяца полиция получила официальную справку лишь о двух умерших. Жизнь и смерть ушли в подполье, но чума доставала людей в укрытиях, покрывала гнилыми бубонами, заставляла истекать зловонною слизью, а потом покидала труп, перекидываясь на здоровое тело. Неопознанные мертвецы валялись посреди улиц».

Нагрудный знак «Борьба с чумой»

Для борьбы с эпидемией, а главное — в целях поддержания порядка, летом 1771 года из Петербурга прибыли посланники императрицы. Видимо, организаторы перестарались, принимая слишком строгие меры: людей запугивали карой небесной, насильно загоняли в больницы. «Мортусы в вощеных плащах, в черных масках на лицах (сущие дьяволы!) таскали крючьями из домов трупы, валили их на телеги, как дрова, и везли за город — в ямы! Многие жители тайно покидали Москву, разнося заразу далее, и умирали в лесах, как дикие звери. Всюду полыхали костры — сжигали вещи покойников, а бедные люди рыдали, жалея глиняные горшки. Стонали церковные колокола, люди рыдали над мертвыми, кричали и плакали сироты. Ад!»

Усердие императорских посланников возымело обратное действие. Горожане упорно не желали лечиться, скрывали мертвых и вскоре подняли мятеж. Поводом для восстания послужил опрометчивый поступок архиепископа Амвросия, потребовавшего снять чудотворный образ Божьей Матери. Вблизи Варварских ворот, где висела икона, «народ скапливался массами для молитвы и тем самым распространял по городу заразу». Священника растерзала бунтующая толпа, врачи боялись выйти на улицу, пока в Москву не прибыл второй посланник Екатерины II — сиятельный граф Григорий Орлов (1734–1783 годы).

Утратив расположение Екатерины II, неофициально граф был отправлен в Москву на смерть. Уже на второй день дотла сгорел Головинский дворец, где он остановился на время своего пребывания. Однако бывший фаворит императрицы не испугался трудностей и сумел навести порядок. Первым шагом стало устройство госпиталя: «Русский человек не болезней, а больниц боится». Людей было приказано не «тащить в больницу, яко пьяных в полицию, а заманивать ласковыми уговорами». Врачи-добровольцы получили тройное жалованье и совет: «Не кровь из людей выпускать, а лечить». Ухаживать за больными вызвались крепостные, которым за хорошую работу обещали вольную. В награду за выздоровление граф Орлов лично выдавал по 5 рублей холостякам и по 10 рублей семейным, надеясь укрепить доверие к докторам. Для сравнения: штаны тогда стоили 20 копеек, красные сапоги немногим более рубля, а за 7 — 10 рублей можно было купить лошадь.

Граф позаботился об очистке московских улиц, собрав дополнительные команды мортусов из воров и убийц: «Вы взаперти сидели, потому все остались здоровы, побудьте мортусами. Дело гадостное, но полезное; надобно Москву от дохляков избавить». Известно, что разбойники не сбежали и до конца эпидемии честно выполняли неприятные обязанности. По распоряжению Григория Орлова сжигались «вымороченные» жилища вместе с трупами и заразным скарбом; безжалостно вешались бунтовщики и мародеры, грабившие пустые дома.

Энергичные мероприятия возымели положительный результат. Москва очистилась от заразы, от покойников, от собак, от кошек и крыс; чума постепенно отступала, а ноябрьские морозы окончательно победили болезнь. 21 ноября граф Орлов возвратился в столицу, проехав через триумфальную арку, на которой красовались слова: «Орловым от беды избавлена Москва». Вскоре в его честь была выпущена памятная медаль с надписью: «Россия таковых сынов в себе имеет».

В российской армии действенная профилактика начала внедряться во время русско-турецких войн. Эпидемия чумы развивалась параллельно с военными действиями и наносила порой урон гораздо больший, чем вражеское оружие. В связи с этим командование армии совместно с врачами проводило разведку местности перед вступлением армии. В кампании 1735–1739 годов талантливым организатором полевой медицинской службы показал себя военный врач Павел Захарович Кондоиди (1710–1760 годы). По прошению доктора императрица утвердила перечень мероприятий, направленных на снижение заболеваемости: обязательное и регулярное употребление лука, хрена, вина, «для очистки воды — закладывание во фляги горячих угольев от сухарей». Например, в войне 1768–1774 годов командование изменило план перехода, дабы избежать зараженных районов. Продвигавшиеся войска окружались всадниками, не допуская контакта солдат с местными жителями. Позади колонны следовал подвижной карантин. Так называли несколько телег, куда помещали всех заболевших. Ежедневные медицинские осмотры, а также усиление гигиенических требований стали преградой для проникновения болезни в армию, хотя отдельные случаи чумы отмечались во многих отрядах.