Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник) - Артур Дойл

Утром я зашел к миссис Ла Форс сообщить о ночном происшествии. После того как больной родственник покинул дом, к ее брату вернулось его безмятежное спокойствие. Если я не ошибаюсь, он кавалер креста Виктории{235} и, кажется, служил в том небольшом гарнизоне, который столь героически защищал Лакхнау в разгар восстания сипаев{236}. Однако теперь этот человек вздрагивает от неожиданного скрипа двери и покрывается холодным потом, если на пол падают каминные щипцы. Какие все-таки мы странные существа!

Днем Фреду стало лучше, он, похоже, даже узнал сестру, которая утром принесла ему цветы. Ближе к вечеру температура его упала до 101,5°[42], и он впал в какой-то ступор. Случилось так, что где-то после ужина ко мне заглянул доктор Портер, и я предложил ему взглянуть на моего пациента. Он согласился, и мы отправились наверх. Когда мы вошли в комнату Фреда, он мирно спал. Вряд ли я мог себе представить, что столь незначительное событие окажется одним из поворотных пунктов в моей жизни. Портер оказался тогда в моем доме совершенно случайно.

В это время Фред должен был принимать лекарство. Я дал ему обычную дозу хлорала и, когда он вроде бы задремал, отправился в свою комнату отдыхать. В тот день я очень устал, и мне необходимо было выспаться. В восемь утра меня разбудил дребезг ложки о край тарелки и шаги мисс Вильямс за моей дверью. Как я и распорядился вечером, она приготовила Фреду на завтрак марантовый суп. Я услышал, как она открыла дверь в его комнату, и в следующий миг сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди, когда раздался ее истошный крик и поднос с тарелкой и чашкой со звоном полетел на пол. Через секунду она ворвалась ко мне и с перекошенным от ужаса лицом закричала:

– Господи Боже! Он умер!

Я подхватил халат и, на ходу просовывая руки в рукава, бросился в соседнюю комнату.

Несчастный Фред лежал распростертый поперек кровати. Он был мертв. Похоже, перед смертью он хотел встать, но не смог и упал на спину. На его ясном умиротворенном лице сияла такая безмятежная улыбка, что я с трудом узнал в нем вчерашнего измученного жаром страдальца. Мне кажется, что на лицах мертвых отпечатывается великая надежда. Говорят, это всего лишь посмертное расслабление мышц, но мне бы очень хотелось верить, что в этом наука ошибается.

Эта смерть нас так потрясла, что мы с мисс Вильямс простояли над телом пять минут, не произнося ни слова. Потом мы положили его головой на подушку и накрыли одеялом. Расплакавшись, она опустилась на колени и прочитала молитву, я же сел на кровать и взял в руку его холодную ладонь. И тут я вспомнил о том, что мне предстоит сообщить о смерти Фреда его матери.

Однако весть о смерти сына не стала для нее потрясением. Когда я пришел, они все втроем завтракали в столовой: генерал, миссис Ла Форс и дочь. Каким-то образом по моему виду они сразу поняли, что произошло, и, повинуясь женскому инстинкту, в первую очередь посочувствовали мне, тому потрясению, которое я пережил, тем хлопотам, которые доставила их беда моим домашним. Я из утешителя превратился в утешаемого. Час или даже больше мы говорили о Фреде, я объяснил им то, что, как я надеялся, они и сами понимали. Поскольку бедный мальчик не мог рассказать мне о своих симптомах, я не мог знать, насколько была близка опасность. Не было сомнений в том, что снижение температуры и охватившее его спокойствие, которые мы с Портером приняли за добрый знак, на самом деле были предвестниками конца.

Миссис Ла Форс попросила меня сделать все необходимое, соблюсти формальности, оформить смерть и организовать похороны. Была среда, и мы решили, что погребение лучше назначить на пятницу. Я поспешил домой, не зная, за что браться в первую очередь. В кабинете меня дожидался старый Вайтхолл. Выглядел он по-праздничному, в петлице у него торчала камелия. Подумать только, у этого человека все внутренние органы вверх дном, а он носит камелию в петлице!

Честно говоря, я не был рад его видеть, потому что у меня было не то настроение, но от мисс Вильямс он уже узнал, что случилось. И только тогда я впервые по-настоящему понял, какой добрый и тактичный человек на самом деле скрывается за той стеной похабщины и бесстыдства, которой он обычно отгораживался от внешнего мира.

– Я пройдусь с вами, доктор Манро, сэр. Когда такое случается, мужская компания ничуть не хуже женской. Если хотите, я всю дорогу и рта не раскрою, сэр, но мне ведь все равно нечем заняться, так что для меня было бы честью, ежели б вы позволили мне побыть рядом с вами сегодня.

Он остался и оказался весьма кстати. Похоже, о том, как организовать похороны, он знал все. («Двух жен схоронил, доктор Манро, сэр!») Свидетельство о смерти я подписал сам, передал его в магистрат{237}, получил разрешение на похороны, отнес его секретарю прихода, договорился о времени проведения церемонии, потом сходил в похоронное бюро и вернулся домой. То утро кажется мне ужасным, когда я вспоминаю о нем. Единственное, что меня успокаивало, это присутствие и дружеская поддержка моего старого чудака, в двубортной куртке, с терновой тростью в руке, с изрезанным морщинами бородатым лицом и камелией в петлице.

Короче говоря, похороны прошли, как и было запланировано. Генерал Вейнрайт, Вайтхолл и я были единственными скорбящими. Капитан не был знаком с бедным Фредом и даже ни разу не видел его, но захотел «довести дело до конца, сэр», поэтому и пошел со мной на кладбище. Церемония началась в восемь, и на Окли-виллас мы смогли вернуться только к десяти. У дверей нас дожидался дородный мужчина с кустистыми бакенбардами.

– Вы доктор Манро, сэр? – спросил он.

– Да.

– Я следователь из местного отделения. Мне поручено расследовать смерть молодого человека, который недавно умер в вашем доме.

Такого удара я не ожидал! Если огорченное лицо может служить признаком вины, то меня, наверное, можно было бы признать злоумышленником прямо на месте. Мысль о чем-то подобном мне даже не приходила в голову. Однако, надеюсь, я очень быстро пришел в себя.

– Прошу, заходите! – сказал я. – Любая информация, которую я могу предоставить, к вашим услугам. Вы не возражаете, если при нашем разговоре будет присутствовать мой друг капитан Вайтхолл?

– Ничуть.

И мы с капитаном вошли в дом в сопровождении этого вестника беды.

Впрочем, он оказался человеком тактичным и воспитанным.

– Конечно же, доктор Манро, – сказал он, – вы – человек в городе достаточно известный, чтобы кто-нибудь мог серьезно отнестись к этому делу, но, видите ли, сегодня утром мы получили анонимное письмо, в котором говорилось, что вчера в вашем доме умер молодой человек и что похороны его назначены на необычное время, и обстоятельства этой смерти весьма подозрительны.

– Умер он позавчера. Похороны были назначены на восемь утра, – поправил его я и рассказал всю историю с самого начала. Он слушал очень внимательно и пару раз что-то чиркнул в свою записную книжку.

– Кто засвидетельствовал смерть? – спросил он.

– Я сам, – ответил я.

Его брови слегка приподнялись.

– Получается, что ваши слова подтвердить некому?

– Почему же? Доктор Портер осматривал больного накануне его смерти. Он тоже все знает.

– Этого достаточно, доктор Манро, – сказал он. – Я, разумеется, обязан встретиться и с доктором Портером, но ни на секунду не сомневаюсь, что его показания совпадут с вашими, поэтому заранее прошу у вас прощения.

– И еще кое-что, мистер следователь, сэр, – неожиданно вмешался Вайтхолл. – Я человек небогатый, сэр, всего лишь… шкипер бронированного транспортника, но ей…, сэр, я вам целую шапку монет заплачу, если вы узнаете имя этого … мерзавца, который состряпал эту анонимку. Ей …, вот тогда уж вам придется расследовать настоящее дело!

И он воинственно потряс над головой своей терновой тростью.

На том и закончилось это неприятное дело, Берти. От каких все-таки мелочей зависит судьба! Если бы Портер не осмотрел его тогда вместе со мной, наверняка дошло бы до эксгумации{238}. А потом… В теле нашли бы хлорал. Смерть этого парня действительно могла принести некую выгоду… Какой-нибудь дотошный адвокат мог бы из этого раздуть настоящее дело. В любом случае, даже малейшее подозрение подрубило бы мою маленькую, только-только формирующуюся практику под корень. Какие ужасы сулят нам темные закоулки жизни, мимо которых мы проходим каждый день!

Так ты все-таки собрался в путешествие? Что ж, пока я не узнаю, что ты вернулся с островов, я не буду писать. Надеюсь, что тогда смогу тебе рассказать о чем-нибудь более приятном.

XVI

Окли-виллас, 1, Берчспул, 4 ноября, 1884.

Сейчас я пишу, глядя в окно своего кабинета, Берти. Свинцовые тучи с рваными краями медленно плывут по небу. Между ними виднеются тучи, которые находятся выше их, они чуть светлее. Я слышу, как мелкий дождь мелодично шуршит по листьям на деревьях и бьет по гравию на дорожке. Иногда капли становятся тяжелыми и падают совсем отвесно, и тогда воздух принимает мягкий серый оттенок, и водяная пыль миллионами крохотных брызг туманом поднимается над землей на полфута. Потом, без какой-либо перемены на небе, все это вдруг исчезает. У двери моего дома собрались большие лужи, дорога превратилась в небольшую речку, покрытую рябью от падающих дождинок. Даже в доме чувствуется насыщенный запах мокрой земли, и мокрые ветки лавровых кустов светятся там, где на них падают редкие косые лучи пробивающегося солнца. Калитка сверкает так, будто ее только сегодня вычистили, на верхней ее планке висит бахрома из тяжелых чистых капель.