Несущая свет. Том 3 - Донна Гиллеспи

Процессы над изменниками начались еще тогда, когда он находился в Верхней Германии, и он продолжал вести их в течение всего похода. Допрашивая легионеров-мятежников, он вздергивал их на дыбу, не обращая ни малейшего внимания на закон, запрещавший пытки римских граждан для получения показаний. По Риму поползли слухи, что Домициан сам допрашивал подозреваемых, а в это время его заплечных дел мастера прижигали половые органы несчастных раскаленными клеймами. Ежедневно в Рим прибывали нарочные с отрубленными головами изменников, которые надлежало выставить на ораторской площадке в Старом Форуме. Из всех офицеров, которых допрашивал Домициан, спастись, как утверждала молва, удалось лишь одному, юному центуриону, который заявил, что приходил к Сатурнину не как участник заговора, а в качестве его любовника. Женоподобное лицо центуриона возбудило в Домициане сильное желание совокупиться с ним, и он отложил судебное заседание, сославшись на необходимость получения дополнительных сведений. В течение всего дня он наслаждался телом этого юноши, а потом объявил, что обвиняемый своими искусными ласками доказал свою полную невиновность. Центурион был освобожден от преследований.

Вернувшись в Рим, Император обрушил свою ярость на сенаторов, в которых, по его глубокому убеждению и крылась главная причина того, что его долгий и прочный союз с армией дал трещину. После мятежа у него осталось чувство, что легионы похожи на влиятельную и могущественную супругу венценосца, которая начала тяготиться моногамным браком и все чаще посматривает на сторону. Сенат же кишит ее потенциальными соблазнителями. В этом союзе у него был партнер, который не поддавался устрашению. Эта «супруга» требовала постоянного ухаживания и уважения. Однако, если нельзя силой обеспечить ее верность, можно терроризировать ее будущих соблазнителей, и Домициан начал действовать именно в этом направлении с присущими ему рвением и жестокостью.

Прежде всего Сенату было вменено в обязанность судить и выносить приговор своим членам. Куда только делась прежняя неохота Домициана играть роль тирана — теперь ему не было нужды прибегать к отравленным иголкам. Имя жертвы и приговор сообщались сенаторам заранее, перед началом каждой сессии. Процесс следовал за процессом, словно пьесы с разными действующими лицами, но с одинаковым сюжетом. Обвинение было всегда одним и тем же, но доказательства зачастую приводились совершенно смехотворные. Один сенатор погиб лишь из-за того, что велел изобразить в своей спальне карту мира. Этот факт сочли доказательством желания обвиняемого править всем миром. У другого сенатора пострадала жена. Слуги донесли, что она раздевается перед статуей Домициана, стоявшей в доме. Несчастную обвинили в насмешке над божественным происхождением Императора.

Доносы стали профессией и страстью. Гражданам низших сословий оно сулило быстрый путь к обогащению. Многие виллы на побережье доставались тем, кто доносил на их хозяев и был виновником пролития невинной крови. Это была очень прибыльная игра, в которую мог играть каждый. Все, что нужно было сделать мужчине или женщине — это договориться с одним из помощников Вейенто. Через пару дней верноподданный гражданин оказывался в кабинете всесильного вельможи и сообщал о факте измены, после чего ему вручался кошелек с суммой, достаточной для покупки упряжки скаковых лошадей или повара, достойного самого Апиция[18].

Если доносчика начинали мучить укоры совести, то этого недомогания легко было избежать, читая ежедневные дворцовые бюллетени, которые писались в Старом Форуме. Там он мог узнать, к примеру, что человек, на которого он донес, брал взятки, поклонялся чужеземным предрассудкам, осквернял храмы, предавался в них любви с женщинами и мальчиками и вообще был негодяем и изменником, чуть было не погубившим всю Империю.

Постепенно ростры[19] украшались все большим количеством сенаторских голов, охраняемых стражниками, чтобы помешать родственникам казненных похитить их и предать достойному погребению.

Домициан поступил очень мудро, избрав такое место, мимо которого не могли пройти рядовые граждане, сновавшие по своим житейским делам. Теперь на них падали мрачные тени от почерневших голов. Некоторые ухмылялись, словно сатиры из Гадеса сквозь нимбы из жужжащих мух, напоминая живущим о бренности человеческого существования. Некоторые поражали гримасами нечеловеческой боли, навсегда запечатлившейся на их лицах. Казалось невероятным, что когда-то эти головы принадлежали живым людям. Едва лишь намечались первые признаки сумерек, как на старом Форуме не оставалось ни одного прохожего. Днем же люди с тревогой пробегали взглядом по ужасным рядам — дворцовый чиновник мог внезапно обнаружить здесь голову своего пропавшего приятеля или родственника, плебей находил своего патрона еще до объявления о предании того суду.

Марк Юлиан старался как мог, спасая всех, кого еще можно было спасти. Однажды в его доме целый месяц прятались трое детей казненного сенатора. Домициан наверняка бы умертвил их, чтобы, став взрослыми, они не отомстили за отца. Затем Марк Юлиан помог им выбраться из города на дне телеги под грудой мусора. Детей других казненных он приютил в своей школе под видом переписчиков книг. Ему также удалось уберечь от казни двух своих коллег, сообщив Домициану, что эти сенаторы обанкротились, но упорно скрывали это обстоятельство. Его расчет оправдался. Домициан не видел никакого смысла в том, чтобы тратить время на преследование людей, у которых нечего было отбирать. Облагодетельствовав легионы щедрыми дарами, Император опустошил казну, и теперь ее срочно нужно было пополнять.

Особую тревогу у Марка Юлиана вызывало положение сенатора Нервы, но неизменное добродушие последнего помогало до поры до времени усыплять подозрения Домициана, который считал Нерву недалеким стариком, который вот-вот впадет в маразм.

Оставалось всего лишь одно препятствие, которое мешало Марку Юлиану назначить точный день исполнения его замысла — он никак не мог завоевать доверия обоих префектов преторианской гвардии. Один из них, Норбаний, до начала террора уже склонялся к переговорам с Марком. Каковы бы ни были репрессии, поражавшие своей кровавой свирепостью, Домициан главным образом обрушил их на сенаторов. Отказ преторианцев поддержать переворот означал бы переход заговора в гражданскую войну сразу после убийства Императора. В этом случае и Риме не осталось бы ни единой канавы, не заполненной кровью, а многие цветущие города превратились бы в пустыню.