Имперский ястреб - Диана Удовиченко

Мне ответил Хамар:

– Возносит молитву Песчаному богу.

Интересно, что за бог такой? Впервые слышу. Знаю тринадцать богов Аматы, но чтобы Песчаный… Помолившись, проводник, которого, кстати, звали Салим, предостерег нас:

– Далеко в сторону не уходить! Дэви заберет! Или в зыбучий песок попадешь!

Что такое Дэви – не знал никто. А Салим вместо разъяснений только цокал языком и загадочно щурился.

– Что—то не вижу я тут ни призраков, ни Дэви, – ворчал мастер Триммлер. – И вообще, экая ошибка богов эта пустыня!

Ноги увязали в песке, он осыпался под подошвами, заставляя на каждый шаг затрачивать вдвое больше сил, чем на твердой поверхности. Раскаленный добела солнечный диск безжалостно изливал вниз свои невозможно горячие лучи. Я не уставал мысленно благодарить Салима за совет: шаджаб отлично защищал голову от атак жестокого солнца. Идти в доспехе было совершенно невозможно – через полчаса кольчуги раскалились и начали обжигать тело. Так что мы, в ущерб обороноспособности, избавились от них. По той же причине не водружали шлемы поверх шаджабов.

Мы уныло брели по бесконечному песку, и я уже начинал мечтать об отдыхе. Надоевшее светило коснулось горизонта, и на пустыню упала серо—синяя тень. Я собрался было командовать привал, когда проводник, взвизгнув:

– Нэ смотры! Нэ слюшай! – что—то сунул в уши, зажмурился, обхватил голову руками и уселся на песок.

Пустыня наполнилась шорохами и тихими голосами. Следом появились те, в честь кого было названо это странное, неправильное место. Унылые и бескровные, бледные призраки шли на нас со всех сторон. Робкой стайкой они окружили онемевших солдат.

– Да…да…да…

– Прости… прости… прости…

– Мама…мама…

Их тихие монотонные голоса сливались в единый шелест, и казалось, что это говорит с нами сама пустыня. Что песок поет свою прощальную песню тем, кто обречен погибнуть в его желтой бесконечности.

Иссохший старик в белом одеянии, молодая женщина с распущенными черными волосами, маленький мальчик, прижимающий к груди деревянный меч… Взрослый мужчина, на шее которого зияла разверстая рана, юная девушка, почти ребенок, в изодранной, запятнанной кровью одежде, древняя старуха, взирающая на нас пустыми провалами вытекших глаз…

– Идем…идем…идем…

– Мама…мама…

– Здесь…здесь…здесь…

Они ничего не делали, просто закружились в медленном, печальном хороводе, и шептали, шептали… Звуки их голосов усыпляли сознание, сковывали тело. Я ощущал, что превращаюсь в покорное существо, теряю волю и способность мыслить. Проклятый шелест пронизывал меня насквозь, сводил с ума. Хотелось почему—то пойти туда, к призракам, чтобы остаться с ними навечно, в пустыне, и по вечерам легко скользить по синему воздуху. Без мыслей, без чувств, без желаний… Грудь обожгло, вслед за этим пришло облегчение, и я вспомнил о навязанном дядюшкой обереге от духов. А я—то еще надевать его не хотел… Впрочем, даже действие амулета не могло полностью очистить мой разум от яда, несущегося на крыльях призрачного шепота. Рядом со мной стоял побледневший Дрианн. Его руки плетями безвольно свисали вдоль тела, глаза закатились, из горла вырывался полухрип—полустон.

– Стая…стая…

– Кровь…кровь…кровь…

– Убил…убил…убил…

Один из солдат, не выдержав этого всепроникающего шепота, упал на четвереньки и пополз туда, где кружились невесомые фигуры.

– Стоять! – сквозь зубы процедил Хамар.

Капрал тоже выглядел неважно: губы закушены, глаза напряженно прищурены, на лбу блестят капли пота. Но он держался. Чего нельзя было сказать о многих воинах. Еще один вдруг дико расхохотался и поднес к шее кинжал, с явным намерением перерезать себе горло.

– Куда? – злобно проскрежетал Йок, без лишних церемоний ударяя его под дых. Солдат выронил кинжал и согнулся, хватая ртом воздух.

Необходимо было прийти в себя и как—то действовать. Но я не мог полностью сбросить навеянное призрачными голосами наваждение. От них веяло каким—то покоем, странным, нечеловеческим обаянием, они манили, затягивали. Спас ситуацию мастер Триммлер. С воплем:

– Наших бьют! – он метнул в пляшущие тени свой топор. Оружие прошло сквозь бесплотные тела и вонзилось в песок, но эта неожиданная атака заставила призраков прянуть в стороны. Гном забегал вокруг роты, раздавая пинки, тычки, а то и полновесные оплеухи.

– Очнись, братцы! Лугу молитесь, Лугу!

Его бурная деятельность немного привела нас в чувство. А окончательно ко всем вернулся рассудок, когда мастер Триммлер виртуозно исполнил гномью народную песню про пивную кружку (это он потом нам перевел). Жуткие завывания сына гор оставили призраков без работы. Их нежный лепет был полностью перекрыт звуками, издаваемыми луженой глоткой гнома. Между тем на пустыню опустилось тяжелое покрывало ночи, на котором сияли крохотные прорехи звезд. Призраки отступили и растворились в темноте.

– Ушли? – спросил опасливо озиравшийся Салим.

– Что ж ты, гниль предгорная, не сказал, как с ними бороться? – напустился на него мастер Триммлер.

– Как нэ сказал? Сказал! – защищался проводник. – Сказал: нэ слюшай, нэ смотры!

– Они еще могут сегодня вернуться? – спросил я.

– Нэт! Только на закатэ! – твердо сказал Салим. – Ночью другое…

– Ну, славно, что хоть днем спокойно, – проговорил Сайм.

– Н—э–э—т, – грустно протянул Салим, – днем Дэви. И карачин.

Ну вот, помимо призраков, невыясненных Дэви и смутного «другого», являющегося ночью, еще и какой—то карачин появился!

– Что за зверь такой? – невозмутимо уточнил Сайм.

– Пустынный разбойник. Кочуют, туда—сюда, туда—сюда… башка рубят, грабят…

Да что это за дела такие?! Чего ж они все шарахаются—то «туда—сюда»?

– Привал! – решил я.

Кто его знает, может, хоть это самое «другое» погодит с визитом.

Выбирать подходящее место было бессмысленно. Все равно, куда ни глянь – везде расстилались собранные ветром невысокие складки песка. Солдаты, отчаянно ругаясь, надрали колючек и разложили костры. Сухие растения горели ярко, пламя, весело трещащее в ночи, разгоняло тоску и придавало бодрости.

После ужина у костров остались только часовые, а остальные, уставшие и словно выжатые после встречи с призраками, завалились спать. Я выбрал место как можно дальше от огня, дабы не привлекать внимания к появлению Бродяги, и стал ждать. Мне хотелось задать ему множество вопросов, но кот не торопился. Я начал было засыпать, как вдруг почувствовал слабое, неуловимое движение воздуха. Обратная тяга? Непохоже… Ощущение близкое, но несколько иное. Тонкая струйка мертвенного холода змейкой подползла к ногам, осторожно коснулась и замерла, будто прислушиваясь. Потом двинулась выше… Я лежал тихо, не понимая, что происходит, и не зная, как на это отвечать. Вдруг сумасшедшим биением зашлось сердце, тело охватила странная слабость. А холодок все поднимался, медленно и вкрадчиво приближаясь к груди..