Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

Каким образом Леопольд достиг этого высокого положения, объясняется тем, как велась тогда война. Конечно, большое значение имели при этом славный поступок Веделя при Дотисе и его дворянское звание, также как и участие его в различных войнах во Франции и Испании. Но эти преимущества Леопольда тогда только приняли во внимание, когда он по всей форме приступил к выполнению своих служебных обязанностей и находился при армии. Отправившись в сентябре из Брауншвейга, он, к сожалению, поставил себе главной задачей отыскать армию и ее части. В Верле, на реке Липрпе, значит в местности, где расположена была теперь армия, он встретил Гебгарта с супругой и телохранителями. Но курфюрст и понятия не имел, где находится его товарищ Казимир со своею верной дружиной, а потому Веделю пришлось отыскивать и того и других. Раздраженный таким неведением главного начальника, Леопольд ответил ему с померанской грубостью и пустился в путь.

Как истый странствующий рыцарь он пробрался неприятельскими землями до Дейнца, где и встретил первые отряды пехоты и пфальцграфа Казимира, затем пробрался до самого Кельна и, пользуясь всяким случаем для того, чтобы все разведать о неприятеле, помог выбраться из Кельна некоторым вождям лютеранской партии, Россе, Путлицу и Арнсдорфу.

Подвергаясь опасности то со стороны неприятельских разъездов, то со стороны вооруженных крестьян Веделю удалось, наконец, добраться до лагерного пункта реформаторов Андернаха, где он встретил и пфальцграфа Казимира и только что прибывшего курфюрста. Там Леопольд поступил в кавалерийский полк фон Бока. Двухнедельные разъезды в неприятельских землях дали фон Веделю то знание положения военных дел, которое представлялось очень желательным в главной квартире и от Леопольда, как от помощника Бока, ждали большой помощи.

В гильмердинском управлении, вместе с тем служившим и местным трактиром 21 февраля царило большое оживление: полковник Бок, квартировавший в верхнем этаже, находился с Леопольдом фон Веделем в общей комнате, где собралась некоторая часть полковых офицеров. Фридрих Шульц братья Лоренц и Георг фон Ведель (дальние родственники Леопольда), и господа фон Путлиц, Россе и Арнсдорф. Известная веселая песенка Алоизия Шлемпера, штаб-трубача полковника Эйтельгейнца фон Кирсберга, только что возвестила прибытие последнего. Кирсберга сопровождали поручик фон Фюрстенберг и ротмистр фон Китлиц.

— Друзья! — входя в комнату, вскричал Эйтельгейнц. — Масленица стучится в двери, послезавтра день покаяния. Отпразднуем, воздав почести богу игр и наденем шутовской колпак ничего лучшего не можем мы сделать!

— Пожалуй! — ответил Леопольд. — Лучше дурачиться, чем скучать. А я полагал господин фон Кирсберг, что уже с сентября мы носим дурацкий колпак.

— Вот тебе и раз! Каким же это образом?

— Я только так полагаю… Впрочем, я видел, как вы закончили потешнейшую комедию, какую только может разыграть военный человек. Не припомните ли себе нашу встречу в Атендорне после того, как нас без нужды распустили по причине внезапного заключения мира но затем снова собрали, едва лишь Гульс был сожжен неприятелем? Вы отправлялись с маршалом Румпфом в Гекенберг за орудиями, оставленными там Казимиром в ожидании мира. Но поскольку это не удалось, то и пришлось вам заклепать пушки. Баварцы и Кельнские войска перельют их в колокола и колокольным звоном проводят нас на родину.

— Черт побери, это правда! — захохотал Кирсберг. — Наш поход оказался неудачным. Да, да, мы полководцы хоть куда! Жаль, что вы не верховный главнокомандующий, с вашим злым язычком, и вместо вас командуют такие дуралеи! Ну, да пусть себе, а мы, мелкие сошки, подурачимся хоть во время масленицы! За стаканы, и если нам суждено умереть, то умрем весело!

— А я, Ведель, — сказал полковник Бок, — считаю: оставьте вашу вечную воркотню! Из плохого дела не сделаешь хорошего, хоть проповедуйте вы, как по книге.

Все сели за стол.

— Напротив, — ответил Фюрстенберг, — Если я хоть немного понимаю всю суть человеческой натуры, то именно ваши речи являются причиною того, что Казимир и курфюрст, Дона и Румпф не поступают по вашим словам, они боятся сознаться, что вы — полководец лучше их.

— И вы такого же мнения, полковник? — не без легкой иронии спросил Ведель. — Но чтобы не от кого не отстать в глупости, торжественно сам заявляю, что впредь я прячу в карман мои шутки и ничем другим не хочу быть, как масленичным дураком.

— Самое разумное дело! — засмеялся Бок. — Изберем короля дураков и повеселимся, как сможем!

— Короля дураков! — закричали все.

— Королем дураков должен быть Леопольд фон Ведель! — вскричал Эйтельгейнц.

— Нет — сказал Леопольд. — Я сам предлагаю себя в проповедники дураков, при условии, однако, проповедовать глухим.

— Ура! Принято и подписано! — загремело вокруг стола.

— Да будет королем дураков, — продолжал Леопольд, — Алоизиус Шлемпер, трубач, богослов благороднейшего Эйтельгейнца.

— Трубач, ура! Да здравствует король дураков Алоизиус, — смеялись собутыльники.

Штаб-трубач Шлемпер, согласно требованиям дисциплины стоявший у двери, выступил вперед с трубою в правой руке. Его увенчали шутовской короной, а Леопольд фон Ведель принял между тем шапочку проповедника глупцов и облачение из руки полковника Эйтельгейнца. Алоизиус занял место на нижнем конце стола, а Леопольд — на верхнем. Большая ложка служила Шлемперу епископом, а винная кружка — эмблемой.

Хотя примитивный способ, каким велась эта война, должен был содействовать ослаблению воинской дисциплины, странно было видеть простого трубача допущенным на пирушку офицеров-дворян, причем ему представлялась в некоторой степени главенствующая роль. Дело в том, что Шлемпер был не только простой трубач, но и ученый господин. Воспитанный в Падеборне иезуитами и сделавшись священником, он исполнял многие духовные должности в монастырских владениях, но впоследствии принялся за военное ремесло, и не только замечательно играл на трубе, но и считался самым лихим солдатом в лагере, а с неприятелем — самым хладнокровным.

— Смирно, достопочтеннейшие подданные! — начал он. — Внемлите моей речи! Вот это — и он показал ложку — символ всяческого благополучия и означает еду! Если человек сыт, он доволен, если же он голоден, то ведет войны! Но я не стану морить вас голодом, вполне убежденный, что вы прокормите и себя и меня. Этот сосуд, — и он приподнял кружку, — не простая кружка, а эмблема мирового, преисполненного живым духом, строя. Но поскольку намерены мы основать в эти печальные времена царство глупости, то обязаны вы вкушать огненный напиток, доколе в силах будете, и кто окажется доблестнейшим витязем в попойке, тот будет возведен в сан моего канцлера! В этом мое воззвание! Да здравствуют ложка, чаша и веселье! Они правят миром.

Ему отвечали восклицаниями и тостами. Между тем подали еду, и общество, прежде всего, занялось средствами, содержащими человека в довольстве, не упуская, однако, из вида напитков и дурачеств!

— Приступим к дальнейшему обсуждению потребностей общества, и прежде всего — к духовно-жидкому элементу. Сюда, вечный источник нектара! Повелеваем мы оросить нашу резиденцию огневым соком Рейна, ибо сухое и невинное дурачество — глупейшая в мире вещь!

Кушанье убрали, и стол покрылся кружками и бутылками.

— Сознайтесь, шутовской епископ, — обратился Алоизиус к Леопольду, — что Бахусу принадлежит первое возлияние. Так как мы находимся в войне с жителями Кельна, то через Бахуса только и можем одержать победу. Споим врагов наших, и головная боль с похмелья пусть будет контрибуцией, которую мы возложим на них!

— Достойный и премудрый Алоизиус, я вполне разделяю твое мнение, — весело ответил Леопольд. — Если при помощи Бахуса тебе удастся победить баварцев и кельнцев, то с полным правом займешь ты кресло кузена нашего Гебгарта.

— Да, да! — засмеялись все. — Низложим Гебгарта и возложим шляпу на главу Алоизиуса.

— Нет, воинственные подданные! — ответил трубач. — В Кельне должен править первейший из глупцов, и до тех пор не заслужить мне подобной чести, пока не превзойду я глупостью Гебгарта, что, как надеюсь, случится завтра.

— Каким образом? Что ты затеваешь?

— Это тонкий, глубоко задуманный план, для обсуждения которого мы и созвали вас. До сих пор мы только полудураки, ибо провозгласили только культ Бахуса, но Гебгарт дурак полнейший, ибо поклоняется он также и Венере. Есть ли более возвышенная дурацкая мысль, как поставить Агнессу фон Мансфельд начальницею кельнской?!

Раздался громкий хохот.

— Но каким образом, господин, намерен ты подняться на эту высоту дурацкого культа? — вскричал Леопольд.

— Молчать! — закричал Эйтельгейнц. — Алоизиус доверил моему верному сердцу план компании, прежде чем мы вошли в потешную область дурачеств. Он справлялся уже у Венеры — угодно ли ей открыть свое святилище для нашей безумной любви и бахусова веселья, и с радостно распростертыми объятиями она ждет нас.