Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Несомненный упадок военной силы в Афинах, их гоплитов, т. е., неспособность их восстановить страшный, понесенный на войне урон, можно объяснить по существу следующими причинами: 1) уменьшением числа лиц, способных по своим экономическим условиям нести военную службу в полном вооружении, благодаря дроблению земли на мелкие участки или, наоборот, благодаря скоплению нескольких участков в одних руках; 2) снижением военных качеств людей, по экономическим условиям способных нести службу гоплитов, благодаря большему экономическому прикреплению к хозяйству, вызванному возрастанием его интенсивности, — уменьшением «тренировки». Эти причины могли действовать совместно, так что для Афин трудно установить, какой момент являлся преобладающим. Рассматриваемое Сандуолом движение принадлежавшего к отдельным категориям демов населения (на основании существовавшего одно время распределения пританов по «триттиям»[308], из которого видно, что в IV в. до P. X. население демов, расположенных внутри страны, остается неподвижным,, население береговых демов увеличивается, а население городских демов уменьшается), как оно ни интересно, дает все-таки, конечно, результат, который имеет различный смысл, поскольку возникает вопрос о местожительстве и профессии, но прежде всего о густоте сельского населения. Семьи, живущие из рода в род в городах и в их ближайших окрестностях, повсюду вымирают раньше; рост населения береговых демов, настоящих носителей радикализма, есть, быть может, следствие учащения браков благодаря повышению заработка от морской торговли, во всяком случае, едва ли это рост крестьянства; неподвижность населения демов, расположенных внутри страны, еще не доказывает, что принадлежащие к ним оставались крестьянами или что они жили только в деревне. Что ослабление городских демов было вызвано особенно сильным привлечением именно их членов к клерухиям, представляется все-таки маловероятным. Скорее здесь должно быть принято во внимание сужение площади пропитания свободного труда благодаря конкуренции рабского труда (см. ниже). Достоверно только, что в то время в многочисленных сельских демах фактически наследственно держали все в своих руках состоятельные роды, затем, что жизнь в демах с конца IV в. до P. X. начала замирать. Продажа должностей в демах, с одной стороны, монополизация их в руках имущих — с другой, идут рука об руку уже в IV в. до P. X., и уменьшение политического и социального значения сельского среднего сословия находит свое красноречивое выражение в прекращении в III в. до P. X. относящихся к демам надписей. Это, конечно, есть последствие перемен в распределении богатств, происшедших в эллинистическую эпоху (см. ниже). Напротив, для классической эпохи невозможно установить, ни какие размеры принял рабочий труд в деревне, ни какое значение приобрела аренда.

Что касается этой последней, то, в противоположность Востоку (что объясняется состоянием материала источников), имеется только один (испорченный), чисто частный арендный документ, относящийся в Афинам, остальные — арендные договоры исключительно только с общественными корпорациями. Не подлежит сомнению только решительное преобладание аренды за строго определенную плату (feste Pacht) не только в Афинах, но и вообще на территории древней Эллады, в противоположность давно, по-видимому, отошедшей там совсем на задний план аренды из части продукта (Teilpacht), и распространенность денежной аренды (в особенности, конечно, в Аттике) в противоположность аренде за плату натурой или аренде смешанной. Затем столь же несомненной является, соответственно высокому размеру процента в древности, по нашим понятиям довольно умеренная высота оценки при капитализации земельных участков (арендная плата участка земли в чисто сельской местности в Фрии[309] составляет 8% оценочной стоимости этого участка; в других случаях отношение арендной платы к покупной цене невозможно установить, потому что в оценку входят не одни сельскохозяйственные объекты. Всегда гораздо более низкая плата при наследственной аренде — 4% или несколько выше — конечно, не идет в сравнение). Положение арендатора представляется, по сравнению с восточным и римским арендатором, сравнительно благоприятным, что, впрочем, может быть последствием того, что в сущности мы знаем, главным образом, примеры сдачи в аренду общественной земли. Сроки аренды, в тех случаях, когда они определены, в противоположность Востоку, сравнительно долгие — 5, нередко 10 лет. Встречаются, однако, и аренды бессрочные, следовательно, или пожизненные, или, наоборот, «at will» [на любое время]. Что арендатор был обязан обрабатывать землю, что обработка им взятой в аренду земли не только регламентировалась — что естественно — но и подвергалась при известных условиях рациональному контролю, это само собой понятно при аренде общественной земли; в какой мере это распространялось и на частные аренды, остается открытым.

Спорным, наконец, как уже было отмечено, остается вопрос о том, в какой мере применялся в сельском хозяйстве рабский труд.

Здесь необходимо, так или иначе, коснуться вопроса о способе применения и о значении рабского труда в «классическую» эпоху (в V–IV вв. до P. X.) вообще. После чудовищных преувеличений прежних оценок наступила, именно под влиянием Э. Мейера, сильная реакция и, поскольку речь идет о древней Элладе, несомненно, по существу вполне справедливая в смысле количественной оценки рабского труда. В смысле же качественной оценки, что касается рабского труда в области промышленности, она даже недостаточно последовательна (поскольку удержалось понятие «фабрики» с рабским трудом), с другой стороны, она заходит слишком далеко, поскольку вслед за Франкоттом подчас недостаточно оценивали влияние рабства на положение свободного труда. Ввиду этого к тому, что уже говорилось об этом выше, необходимо прибавить еще кое-что.

Заметно разрастающееся рабовладение в древней Элладе не в такой мере, как я признавал это прежде, ослабляло денежно-хозяйственное покрытие потребностей «ойкоса», и тем самым и покупательную силу рынка тем, что давало возможность производить в собственном хозяйстве продукты, необходимые для удовлетворения потребностей. Но влияние это во всяком случае существовало и имело большое значение: 1) о Перикле рассказывают, что он (из политических соображений) по мере возможности пользовался не домашними (aushäusig), а покупными продуктами, т. е. сделанными руками свободных ремесленников — ясное указание на ограничивающее необходимость пользоваться чужими услугами влияние домашних рабов сеньора, так как чем больше рабов было в хозяйстве дома, тем больше можно было иметь в доме обученных специалистов, и тем больше домашнее хозяйство вытесняло свободную «работу на заказ» («Lohnwerk»). 2) В древности одежда, а в городе и пища раба, впрочем, в значительной мере покупались (как это было, например, в южных штатах Северной Америки). Но конкуренция рабов, которые со своей стороны, конечно, были ограничены в своих жизненных потребностях самым необходимым, должна была вообще влиять на уровень жизненных потребностей и на покупательную силу неимущих рабочих, а тем самым и на развитие рынка жизненных припасов. Как непостоянен (prekär) должен был быть спрос на продукты промышленности при том уровне потребностей, какой был у народных масс в древности, видно, между прочим, из того факта, что афиняне должны были отсрочить союзным городам выплату дани вследствие неурожал в областях, лежащих по берегам Черного моря: до такой степени все зависело от цен единственно на хлеб, как они определялись для каждого данного момента. Из большой надписи на Эрехтейоне[310] узнаем, что наемные свободные рабочие и рабы получали одинаково: по 1 драхме в день; в IV в. до P. X. поденная плата (впрочем, обученным рабочим) доходит иногда даже до 2 драхм, тогда как в Элевсине (IV в. до P. X.) расходы храма на прокормление своих собственных рабов равнялись всего 3 оболам[311] на человека, в Дельфах, в 338 г. до P. X. предпринимателю считали также 3 обола на σιίήριον, наконец, на Делосе, еще позднее, расходы на прокормление самого себя равнялись всего 2 оболам. Но нужно принять во внимание, что в Афинах именно демократия в V в. до P. X. назначает такую приличную плату за труд на общественных работах, плату, от которой, конечно, мог оставаться значительный барыш в руках владельца рабов, поставлявшего их на стройку и/или получавшего с них άποφορά, или же сдававшего их от себя на работу за плату, а для свободных рабочих, имеющих к тому же семью, тем не менее, быть может, только едва достаточную. Эти цифры сами по себе (более подробное рассмотрение их здесь невозможно) отнюдь не доказывают, что конкуренция рабского труда — поскольку она имела место — не была тяжела для свободных рабочих, как то полагает Франкотт. Ограничение заработной платы свободных (не сельских!) рабочих одним доставлением им средств простого физического поддержания жизни (в иных случаях — питания) натурой, как это бывало по образцу Египта и Востока, также в Греции (например, в 282 г. до P. X. — следовательно, в период значительно развитого денежного хозяйства — в Делосе), свидетельствует о тенденции ограничить заработную плату минимумом необходимого для поддержания существования («Existenz-minimum»), поскольку это не была требовавшая особенного искусства работа или поскольку не давал себя знать особенно усиленный спрос (в особенности спрос на квалифицированный труд тех, например, обученных рабочих, которые получали по 2 драхмы приблизительно за то же время, за какое необученные рабочие получали лишь содержание натурой) или политические причины. Социальное деклассирование свободного труда благодаря совместной работе рабов со свободными — при постройке Эрехтейона членами и руководителями рабочих артелей являются вперемешку граждане, метеки и рабы — не могло не стать фактом. И возражение Аристарха в Меморабилиях[312] на замечание Сократа о благосостоянии афинских граждан, что они на эти свои денежные заработки покупают себе варваров и заставляют их работать, остается в полной силе.