Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Домашние рабы и рабы-рабочие ограничивали, таким образом, сферу применения свободного труда. Тот факт, что несмотря на узкую политику государства в деле дарования прав гражданства и на постоянно повторяющиеся на протяжении всей древней истории стремления монополизировать в пользу полноправных граждан шансы на «предпринимательскую» прибыль, в течение всего классического периода ничего не известно ни об одной попытке принудительно ограничить сдачу общественных работ своими ремесленниками — между тем, как эпоха тирании и законодателей (см. выше), знала ограничение рабского труда, — один этот факт указывает на беспомощное положение, в каком находились уже тогда свободные граждане, живущие трудами рук своих, несомненно именно вследствие распространения рабского труда. Кроме того, он, конечно, указывает также и на невозможность такого рода ограничения вследствие отсутствия достаточно многочисленного свободного «рабочего класса» в современном значении этого слова. Крупные государственные предприятия с их острой потребностью в рабочих руках, несомненно, вообще не находили нужного числа рабочих сил в среде свободных ремесленников и рабочих, и тем более (отчасти благодаря политике, которой держалось государство в деле дарования права гражданства) в среде одних полноправных граждан, чтобы можно было говорить о подобном ограничении, популярность которого была бы вне сомнения, особенно, если представить себе, как это еще до сих пор так часто делается, аттический демос, как прежде всего народ ремесленников.

Конечно, рабы, так как господа не любили отдавать их на долгие годы в ученье, попадали преимущественно на более грубые работы, и были занятия, как, например, молотьба, на которые в течение всей Древности свободные нанимались лишь в моменты крайней нужды. Но, с другой стороны, свободное ремесло довольно поздно, и то лишь отчасти, утратило характер домашнего производства (Familienarbeit) и никогда не достигло структуры, соответствующей средневековой. Что слово σύνεργος[313] (или ему подобные) могло иногда обозначать положение, подобное нашему «подмастерью» («Geselle»), этого безусловно оспаривать невозможно. Но не установлено, находился ли апостол Павел на жаловании у своего сотоварища по ремеслу, Акилы[314], у которого он работал (Деян. Апост., 18, 2), а относительно людей, которых золотых дел мастер Димитрий[315], кроме своих ближайших сотоварищей по ремеслу, поднял против боровшихся с идолопоклонством христиан (там же 19, 25), представляется также более вероятным, что это были самостоятельные ремесленники других отраслей того же ремесла, также заинтересованные в производстве предметов культа. Во всяком случае, существование обученных, но не имеющих средств, ремесленников, находящихся на службе у других, которые предоставляли инструменты и сырье, для эллинистической эпохи представляется весьма возможным. Но для классического периода представляется, в конце концов, всего более вероятным, что в тех случаях, когда мы встречаем ремесленника, носящего название ήγεμών[316] (или другое подобное название) и занимающего соответствующее положение в сообществе с другими рабочими, то речь идет обыкновенно об ассоциациях, образовавшихся ad hoc, по крайней мере во всех тех случаях (составляющих огромное большинство), когда орудия производства не представляли собой большой ценности (следовательно, «капитала»). Сомнения остаются часто неразрешимыми. Рабочие, например, которые работают группами вместе с главными мастерами (Vorarbeiter) при каннелировании[317] в Эрехтейоне и группами получают вознаграждение — это частью рабы главного мастера, частью (по-видимому) чужие рабы (нанятые им? или работающие от себя?), частью, наконец, свободные метеки и граждане. Когда один из главных мастеров — сам раб, а один из его сотрудников — свободный человек, не может быть речи об отношениях мастера и «подмастерья» («Geselle»). Рабочие, очевидно, подразделяются на группы руководителями постройки, сообразно со способностями, как можно, по-видимому, судить по различной плате, получаемой различными группами (Франкотт), причем главный мастер (Vorarbeiter), вероятно, оплачивался дороже. Но прежде всего отношение главного мастера, с одной стороны, и сотрудников — с другой, встречается и внутри несвободных эргастериев, — следовательно, в форме своего рода производительного товарищества, как, например, в эргастерии Тимарха, где ήγεμών платит господину более высокую άποφορά, чем другие, будучи, очевидно, просто особенно хорошо обученным несвободным работником — возможно, и вольноотпущенником — своей отрасли труда, который стоит во главе (vorsteht) мастерской, в отношении к третьим лицам выступает как главный мастер (Vorarbeiter) и потому получает больший доход (Extragewinn). Во всяком случае, все эти зачатки внутреннего расчленения ремесла еще требуют исследования; пока же можно сказать наверное, что, если иметь в виду средневековое расчленение, античное свободное ремесло было «аморфно». Относительно эргастериев все существенное для нас было уже сказано раньше[318]. Здесь нужно добавить только следующее: господин мог пользоваться своими рабами-рабочими: а) отдавая их внаем; Ь) давая им сам работу и для этого содержа их и, поскольку это была работа для рынка («Preiswerk»), заботясь сам о поставке сырья, орудий производства и сбыте; с) давая им сам работу, также давая деньги (в виде круглой суммы) на содержание (αύτόσιτοι); d) предоставляя им самим эксплуатировать свою рабочую силу в качестве ремесленников, работающих на заказ («Lohnwerker»), и взимая с них строго определенную ренту (άποφορά); е) если это была работа для рынка («Preiswerk»), предоставляя им оплачивать помещение, сырье, орудия производства из своего пекулия и взимая с них άποφορά; f) наконец, соединяя взимание άποφορά с предоставлением помещения, сырья, орудий производства господином: так, по-видимому, было поставлено дело у Тимарха (но не у Демосфена, как то думает Франкотт). Само собой разумеется, каждая форма эксплуатации, пробуждающая собственный интерес раба, оказывается гораздо более благоприятной для развития производительности рабского труда — который в больших постройках, видимо, нисколько не уступает в этом отношении труду свободных рабочих, — следовательно, нормально приносит и большую ренту господину. Ибо, если уже учет размера ренты оказывается сложнее, чем пытался его представить Франкотт, то все же красовавшиеся на храмах бесчисленные надписи об отпуске рабов на волю указывают на то, что господа считались с довольно быстрым израсходованием своих заключающихся в рабах капиталов.

Применение рабского труда в обрабатывающей промышленности (индустрии), работающей для рынка вообще, в частности же устройство собственных (in eigener Regie) эргастериев, исходило, очевидно, от купцов, ввозивших сырье (у Демосфена упоминается один из таких купцов, ввозивший слоновую кость для украшения рукоятий мечей и деревянных изделий), тогда как в средние века, наоборот, домашняя (кустарная) промышленность возникла благодаря купцам, вывозившим готовые продукты. Ввозом сырого материала — слоновой кости — поэтому и объясняется приводимый Демосфеном случай на первый взгляд странной комбинации в одном эргастерии мастерской ножевщика и столярной мастерской. Первоначально Демосфен-отец, быть может, сам вовсе не перерабатывал сырого материала, позднее он стал перерабатывать лишь часть его, скорее он продавал его во всякое время «τώ βουλομένω»[319]; стоимость запаса, оставленного им после смерти, сын исчисляет в 11 250 марок. И это при общей стоимости всего состояния, равной 62 000 марок, из которых 13 200 марок были розданы взаймы — в большинстве они находились в банках и в морских предприятиях, а рабочие-рабы составляли около 17 550 марок, между тем, как, не считая дома, оцененного в 2250 марок, не земля, а, напротив, чистые деньги, обработанный благородный металл и другие ценные предметы, следовательно, хранящееся в виде сокровища, а не функционирующее в качестве «капитала» движимое имущество равнялось 18 000 марок (больше, чем обе «фабрики», взятые вместе)[320]. Специфически купеческое происхождение состояния бросается в глаза. Один эргастерий есть случайное приобретение. Рабы попали в руки Демосфена как залог (πρασις έπι λύσει), вероятно, от какого-то не заплатившего денег покупателя слоновой кости, но оба эргастерия существовали — это совершенно очевидно — только для эксплуатации купеческого товара. Иногда комбинация разных «профессий» бывает и совершенно случайной (как, например, у Тимарха, державшего одновременно кожевников и вышивальщиков и т. д.), вызванная просто представившейся в данный момент возможностью сделать по случаю покупку и тем найти место для помещения капитала. Не подлежит сомнению, что число покупных рабов в историческое время превосходило число οικογενης[321] — по причинам, приведенным во Введении. Все эти отношения оставил совершенно неисследованными, например, Франкотт, очень почтенная книга которого, хотя она по вопросу об экономической структуре античного мира собственно лишь развивает дальше то, что уже было сказано Бюхером и др., по-видимому, первая произвела впечатление на историков. А как раз эти вопросы еще нуждались бы, несмотря на существование некоторых весьма хороших подготовительных работ по отдельным вопросам, в систематическом анализе. Ибо с этим своеобразием развития промышленного капитализма в древности стоит в связи также и то, что он не принес с собой почти что никакого прогресса в технике и экономике процесса труда сравнительно с мелким ремесленным производством. Само собой разумеется, существовало — это надо сказать в дополнение к сделанным раньше замечаниям — с древнейших времен и разделение труда, и соединение труда, точнее: основанная на разделении труда совместная работа многих в одном производственном процессе внутри данного хозяйства; дошедшие до нас в изобилии египетские и помпейские стенные изображения и античные вазы были бы тому свидетелями, если бы кому-нибудь вздумалось усомниться в этом. Притом число этих комбинированных друг с другом дифференцировавшихся между собой функций в одной и той же мастерской невелико, и, что еще важнее, в эпоху проникновения капитализма в промышленность оно не возросло. Немногие технические новшества, введенные древностью и имевшие смысл «прогресса» на пути к «крупному производству», т. е. к дифференцированию внутри производства и к рациональному сбережению труда, относятся к земледелию и к связанным с сельским хозяйством отраслям промышленности на Западе, где капитал (раньше всего у карфагенян) создал плантации. Для частной промышленности (следовательно, вне сферы военной техники и строительной техники, отчасти связанной с военно-политическими интересами, отчасти направляемой государством) этого установить нельзя. При страшных колебаниях рынка и стоимости содержания рабов и непрочности состояний, рабовладелец должен был и желал иметь возможность во всякое время разделить наличный состав своих рабов или изменить способ их эксплуатации: он был именно владельцем ренты, а не предпринимателем. Но главным препятствием к организации даже «домашней (кустарной) промышленности» («Hausindustrieen») в Древнем мире, а тем более «фабрик», служил «уровень потребностей» («Bedürfnisstand»), определявшийся господствовавшим тогда способом распределения имущества, обусловленным политическими причинами и существованием рабства.