Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

– Прикажите своим людям молчать по поводу смерти отца.

– Как скажете, госпожа… – рыцарь смутился. – Но… Кхм… Рано или поздно все равно все узнают.

– Не узнают, сэр Рэй. Отец за сезон оправится.

– Что значит…

А потом сэр Рэй замолк, захлопнул рот и подошел ближе к постели. Ему показалось, что старые глаза стали подводить его, но нет. Кровь Филиппа, тягучая и густая, на мгновение показалась из проломанных ребер и змеей переползла через одно из них. То тут, то там она бурлила, оживала и двигалась по мертвому телу.

– Это… Это… Что это? О Ямес!

– Успокойте солрагцев, сэр Рэй! Скоро отец пробудится. Никаких донесений в Брасо-Дэнто, никаких рассказов в тавернах про убийство бестии! Отберите пару воинов, пусть помогут распределить… – Йева нахмурилась. – Спустите сундуки с разрубленной бестией в подвал, Дорин вас проводит. Вам ясно?

Тараща выпученные глаза, капитан гвардии кивнул, вышел на дрожащих ногах в коридор и спустился вниз. Он знал, кто такой Филипп фон де Тастемара и помнил разговор с Уильямом о том, что он непростой вампир. Но слова Йевы его не на шутку напугали. А потом сэр Рэй Мальгерб остановился, замер как вкопанный и сказал сам себе:

– Черт возьми, плевать, что там за силы! Лишь бы милорд ожил!

И отправился исполнять приказ, чтобы потом ввалиться в харчевню и напиться до чертиков.

Тем временем Йева гладила белое и умиротворенное лицо отца. Морщины вокруг его глаз разгладились, а всегда сведенные на переносице брови приняли обычный вид. Выражение лица графа стало мягче, и, если бы не изуродованное туловище, можно было бы подумать, что он спит. Граф теперь казался моложе, спокойнее.

– Простите меня, отец… – Йева стала пропитывать полотенцем влагу с вымытых седых волос. – Я писала вам, что в Офурте все хорошо. Но это от моей слабости. За тридцать лет я так и не смогла сделать то, что вы сделали за пару дней.

Йева до конца обтерла тело, которое перестало кровоточить, и укрыла его несколькими одеялами. Из рассказов Горрона она знала, что в условиях тепла и покоя бессмертные всегда регенерируют быстрее, поэтому ее задачей было обеспечить отцу комфорт. И тогда он оживет, непременно оживет. Иначе и быть не могло… Заботливо накинув еще пару льняников, замученная дочь прилегла на край кровати и прикрыла глаза. Она отчего-то очень устала. Что-то грызло ее изнутри, и Йева не знала, как выбраться из этого опутывающего душу мрака одиночества и горя.

Глава 10. Веномансер

Спустя пару месяцев

– Курчавый, вставай, – Юлиан дотронулся до спящего раба, когда все остальные уже одевались.

Тот приоткрыл один глаз и увидел нависшего над ним северянина.

– А-а-а, Ворона, ну чего так рано… – пробормотал он и снова прикрыл глаза, чтобы досмотреть сладкий сон.

– Туй не в духе, помнишь?

Раб тут же подскочил, будто его огрели чем-то по голове. Вспомнил: надсмотрщика вчера выпороли за то, что он заснул посреди бела дня на хозяйской скамье, пока сад ненадолго остался без присмотра. Из-за этого Туй не получит женщину на праздник Гаара, и все невольники знали, что им теперь придется несладко.

И действительно, почти сразу засов резко откинулся в сторону. Пожилой Туй со злостью распахнул дверь. Маленькими впалыми глазками он уже искал жертву, которая была бы неодетой, чтобы выпороть, однако все стояли как по струнке, облаченные в шаровары, рубахи, жилетки и теплые плащи. Так что он как-то неожиданно растерялся, злоба его сжалась и ушла вглубь, готовая вырваться, едва найдется повод. А потом его подозвал к себе стражник, и он ненадолго скрылся в доме.

– Хех, Туй обделался! – с ухмылкой обратился ко всем Аир, а затем повернулся к Юлиану. – Спасибо, Ворона! У тебя уши золотые.

Юлиан смолчал, только кивнул.

Чуть позже из дома выскочил надсмотрщик Туй и снова кисло поморщился, увидев, что все на своих местах: кто-то метет, кто-то следит за деревьями, кто-то ковыряет замерзшую землю, убирая корешки опарийки. Эта вредная лоза любила оплетать цитрусовые деревья сада, обвивалась вокруг азалий, ладанников, гибискусов и насмерть душила их. Боролись с ней неистово, однако корни опарийки уходили глубоко в землю. И сейчас, зимой, скучающих невольников послали доставать ее корешки из мерзлой почвы, чтобы по весне с ней было проще воевать.

Стоя на коленях, Юлиан пальцами целой руки выдирал лозу из земли. А затем большую ее часть кидал в шаровары, отодвинув и без того ослабленный кушак. Он делал так уже четыре месяца и был очень рад, что опарийка чертовски живуча.

– Эй, бездельники! – кричал неподалеку Туй. – Живо за работу!

В воздух взвилась плеть, раздался хлесткий звук, и раб по кличке Гусь, который получил такое прозвище за своеобразную походку и горбатый нос, взвыл.

– Лучше мети! Завтра у хозяина будут гости! – лютовал надсмотрщик.

Услышав про гостей, Юлиан отметил, что завтра придется действовать осторожно: Илла может вернуться раньше положенного.

К вечеру, когда все подернулось сумерками, Юлиан на корточках заполз за барак, продолжая ковыряться в земле. Затем, выглянув и прислушавшись, он убедился: дверь на крытую террасу дома Иллы закрыта, шторы плотно задернуты, а надсмотрщик сидит на стуле и думает о чем-то своем. Тогда Юлиан резко разогнулся. Он разулся, встал на обувь, чтобы не оставить следов на стене и, чуть покачнувшись, прыгнул ввысь и зацепился за парапет. Затем легко подтянулся одной рукой, выглянул, осмотрелся по сторонам и затащил себя на плоскую крышу. Крыша со всех сторон была укрыта парапетом, украшенным внешними орнаментами.

Юлиан прижался животом к крыше, прополз к дальнему краю, где выгрузил из шароваров всю набранную лозу. Потом принялся за привычную работу. В сгущающихся сумерках его пальцы ловко работали, переплетая между собой лозы размером с мизинец, пока уши внимательно слушали, что происходит вокруг. За столь долгое время он приспособился действовать одной рукой. И за полчаса успел сплести веревку длиной в палец… Затем вампир взял конец уложенной вдоль парапета и придавленной камнями веревки подлиннее, уже в пять васо, и вплел в нее маленький кусочек. Благодаря особенностям опарийки веревка еще не начала гнить, но Юлиан переживал, что рано или поздно это произойдет. Он мог бы найти место посуше, но тогда под риском провала оказывался весь план побега.

Надсмотрщик дернулся, потянулся и приготовился вставать. Чуткие уши уловили это движение, и вот Юлиан уже ловко перекатился назад, перебрался через парапет и, подобно кошке, спрыгнул на свою обувь и обулся.

– Долго возишься! – взревел Туй, когда завернул за угол и увидел неторопливо дергающего сорняки северянина. – Глупая Ворона! Знаешь же, что я не в настроении.

Плеть хлестнула по спине, а раб показательно негромко вскрикнул. Туй ушел довольным. Ну а Юлиан, которого, к его раздражению, стали все без исключения, от рабов до охраны, звать не иначе как Ворона за длинный нос и черные лохматые волосы, что отросли до плеч, продолжил ковырять ледяную землю. Нынче ударил мороз, и можно было не переживать, что ноги до колен окажутся в толстом слое грязи. В прошлые две недели, когда в барак занесли на всех только два таза с колодезной водой, Юлиан с трудом отмыл уже в черной после нескольких невольников воде все, что насобирал на ноги за период оттепели. И теперь старался быть аккуратнее.

* * *

Чуть позже рабов загнали внутрь, и те привычно разлеглись на лежанках.

– Черт! Я, кажется, забыл убрать ведро, – прошептал в ужасе один раб.

– Я убрал, – сказал второй.

– Интересно, кто завтра придет к хозяину? – шепнул Аир. – Может, Сапфо?

Все вмиг закатили кверху глаза, с похотью вспоминая ее точеный силуэт и высокую грудь, что упругими сосками норовила прорвать ткань платья. Сапфо была суккубом, принадлежала старому советнику и оплачивала все украшения и костюмы из его щедрого кошелька.

– Не, она была недавно…

– А вдруг?

– Да не… – переговаривались рабы.

– Завели в едальню барана! Будут типа резать, – ответил другой раб, прислушиваясь, не доносится ли из барака блеяние. – Значит, человеческие блюда… Стало быть, Сапфо хоть и суккуб, но питается как людишки.

– Тогда точно нет! – заметил Курчавый. – Она сама говорила хозяину, когда тот лежал в саду у нее на коленях, что это… что она там делает?

– Блюдет силуэт, поэтому не ест мяса, – подсказал памятливый раб.

– Значит, не Сапфо… Жаль, конечно. А я-то уже соскучился.