Ранняя печаль - Рауль Мир-Хайдаров

-- Ах, была не была! -- сказала девушка, вставая и направляясь к столику, за которым сидел Кадыров, и не верилось, что минуту назад она робела, сомневалась...

Через минуту Джумбер кивнул Дасаеву:

-- Посмотри, Рушан, как они танцуют, беседуют, словно старые друзья. Разве скажешь, что Глория ростом выше Габдурахмана? Удивительный такт, женственность, умение не принижать партнера, даже физически. И как ей это удается? А красивая... Смотри, Рушан, не влюбись, такая девушка -- и счастье, и погибель для нашего брата. При всем обаянии она и человек необычайно талантливый, но в этом ты еще убедишься, ведь вы коллеги...

Закончили они вечер вместе с гонщиками, и Глория оставалась единственной девушкой за столом. Провожали гостей до гостиницы всей компанией, и гонщики по дороге допытывались у Глории, за кого же она завтра будет болеть. Она, не задумываясь, улыбаясь, отвечала, что, как и все в Заркенте, -- за Габдурахмана, ответом своим смущая и без того стеснительного Кадырова, растерявшегося от обаяния и внимания очаровательной девушки.

У гостиницы нехотя распрощались -- гонщиков ждал трудный день. Джумбер, обращаясь к Рушану, попросил:

-- Рушан, пожалуйста, проводи Глорию, я сегодня за тренера, негоже самому опаздывать на отбой, да и завтра у нас ранняя тренировка. Если не проспишь -- приходи, постучим вместе.

Рушан при случае проводил время на тренировках, принимал участие в двухсторонней игре...

Они шли по обезлюдевшим тихим улицам, и Глория вдруг спросила:

-- Тебе нравится "Жемчужина"? Я имею в виду архитектуру, интерьер.

-- Слов нет, замечательное кафе, я думаю -- молодежи повезло.

-- Почему же ты за весь вечер не поздравил меня? -- спросила она вдруг с вызовом.

-- С чем? -- растерялся ничего не понимающий Рушан.

-- Разве месяц назад ты не был на открытии "Жемчужины"? - удивилась Глория. - Мне показалось, ты там стал завсегдатаем.

-- Мне как раз выпала вторая смена, потому и не получилось, хоть я и знал об этом, -- признался Дасаев.

-- Ах, вот оно что, -- сказала она неопределенно. -- А кто архитектор, слышал?

-- Только краем уха, какая-то армянская фамилия.

-- Караян? - уточнила девушка.

-- Точно! Солидная фамилия, звучная, наверное -- известный архитектор.

Девушка остановилась и, шутливо раскланявшись, протянула руку:

-- Разрешите представиться: я -- Глория Караян.

-- Значит, ты дочь архитектора? Пожалуйста, поздравь отца от души --достойная восхищения работа.

-- Рушан, еще одно оскорбление -- и я уйду навсегда, и тебе никогда не вымолить у меня прощения. - Сказано было шутливо, но в голосе все же слышалась обида.

-- Ты архитектор "Жемчужины"?! Такая... -- Рушан даже сбился с шага от неожиданности.

-- Продолжай, продолжай... - подбодрила попутчица. -- Хотел сказать --несолидная? Ох уж эти мужчины, вдобавок строители... -- продолжила она нарочито капризно, но все же довольная, что смогла так ошеломить Рушана. --Добавлю к сведению: Караян, может, и напоминает армянскую фамилию, но во мне нет армянской крови, хотя и намешано всякой: венгерской, русской, но больше всего немецкой. Мои далекие предки -- известные в Европе зодчие, в Россию приехали полтора столетия назад, и вот теперь, через несколько поколений, во мне, наверное, проявились их гены, хотя в этом веке, точно известно, в нашем роду архитекторов не было.

Рушан стоял пораженный, никак не мог прийти в себя и только выдохнул:

-- Как это тебе удалось, Глория? Ну, такое дело поднять?.. Это же чертовски сложно, я полагаю...

-- Тебе правда интересно? -- Глория взяла его под руку. -- Тогда слушай... Я была здесь полгода на преддипломной практике. Город мне понравился как архитектору: все начиналось с нуля и представлялся редкий шанс проявить себя, приложить свои знания и способности к делу. Мне глянулся город, я -- "Градострою", где проходила практику, и мне предложили по окончании института вернуться в Заркент. Мне понравилось, что здесь не надо было ничего ломать, а только строить и строить... И вот выпала такая удача с этим кафе... Наше поколение, наверное, когда-нибудь назовут танцующим, люблю танцевать и я... Надеюсь, тебя сегодня не уморила?

Рушан отрицательно помотал головой. Глория заглянула ему в лицо и продолжала:

-- Во времена моих далеких австро-венгерских предков ходили на танцы в танцевальные салоны, где играл оркестр самого Штрауса. Но у меня была задача другая: создать нечто среднее между привычной танцплощадкой, фактически уже выродившейся или деградирующей, и салоном, хотя в салоне меня привлекали только атмосфера праздника и столы, за которыми можно отдыхать и беседовать между танцами. Но главную идею мне подарил сам город: климат, обилие фруктов и даже жажда -- постоянная потребность в газированной и минеральной воде, мороженом... Азарт охватил меня по-настоящему, когда я наткнулась на свободное место, словно приготовленное для меня, это был главный толчок. Каждый вечер я приходила на пустырь и мысленно представляла свое кафе, но все было не то, не то... Если что мне и нравилось -- оказывалось громоздким, дорогостоящим. Я знала: конструкция должна иметь минимальную стоимость и все должно быть построено максимум за полгода. Я ходила сюда ежедневно -- на заре, на закате, в полдень, в сумерках, но не представляла "Жемчужины" такой, какой ты увидел ее сегодня.

На пустыре пришла другая, не менее важная, идея. Если сам город подарил мне функциональное решение, то место вселило уверенность, что мечта моя реальна. Я подумала -- кто я такая? Не улыбайся, Рушан, меня часто одолевают сомнения... Кто будет рассматривать мой проект? Кто его одобрит? Кто включит его в титульный список строительства и на какой год? Однозначно и уверенно я не могла ответить ни на один свой вопрос. Но знала: даже в лучшем случае на решение их ушли бы годы и годы. А мне хотелось проявиться сейчас, немедленно, был у меня такой творческий зуд. И я поняла, что сделаю проект на общественных началах, как личный дар городу. Я решила вынести свою работу на суд горкома комсомола, на суд молодежи, а в том, что сделаю что-то стоящее, уже не сомневалась... Перед неожиданно возникшим в ночи красным светофором на перекрестке Глория вдруг сказала, сбиваясь на шутку: -- Такая вот я, Рушан, тщеславная, с самомнением!

-- Ну, это, по-моему, называется как-то иначе... -- не согласился Рушан. - Уверенностью в себе, желанием воплотить в жизнь свои замыслы или что-то в этом роде...

Глория с интересом посмотрела на спутника.

-- Ты полагаешь? Наверное, ты прав. Идеей я поделилась с руководителем практики. Разумеется, все держалось в строжайшей тайне. Мне выделили отдельную комнату, где я запиралась с утра и просиживала до глубокой ночи. Никто не мешал, не отвлекал -- главный архитектор говорил всем, что у меня специальное задание.

За неделю до отъезда главный архитектор организовал мне встречу с секретарем горкома комсомола. То, что он, как и ты, оказался строителем, облегчило задачу. Я сумела заразить его своей идеей. Секретарь горкома только спросил, смогу ли я так же убедительно, как у него в кабинете, выступить перед городским активом комсомола. Я не без нахальства ответила, что готова отстаивать свою идею на любом уровне. Два дня перед встречей я волновалась неимоверно. Молодые коллеги из "Градостроя" помогли организовать стенды, по этой части у них был опыт. Но я знала: мало показать, надо убедить. Я написала речь -- десять страниц машинописного текста, где старалась объяснить, что каждая деталь моего детища не сама по себе, а придумана именно для Заркента, для среднеазиатской зоны.

Взяла я собрание не столько проектом, сколько уверенностью, напором. Спрашивали много, ведь в зале сидели строители, и я на все отвечала, как мне казалось, толково, смелея от вопроса к вопросу. Я даже упомянула, сколько нужно организовать воскресников, чтобы финансировать стройку. Конечно, понравились активу и эскизы, и макет. На встрече я и познакомилась с Джумбером. Кажется, он первый сказал, что "Металлург", проводящий по весне контрольные матчи с командами класса "А", передаст сборы в фонд строительства молодежного кафе.

Я улетела счастливая, окрыленная. Весь год в Ленинград постоянно звонили из штаба стройки: деловые разговоры, консультации. На зимние каникулы горком за свой счет вызвал меня в Заркент, и я визировала чертежи, привязывала план к местности. А по окончании института даже успела провести авторский надзор за отделочными работами. Вот и вся история. Может быть, я когда-нибудь приду к выводу, что создала "Жемчужину", надеясь познакомиться со строителем Рушаном Дасаевым, -- дразня его, закончила Глория.

Но Рушан не обратил внимания на шутку. Он был ошеломлен! Какая способность, какая хватка! И он как бы вновь взглянул на Глорию уже другими глазами: красивая, изящная, поразительно женственная, никаких примет деловитости, озабоченности своей исключительностью. И как только ей удается?

Рушану не хотелось расставаться с девушкой, хотелось слушать и слушать ее, ведь, рассказывая о делах, она говорила о себе.