Институт экстремальных проблем - Саша Камских

— Я на работе напился? Ничего не помню…

— Там ты только начал.

— А как я дома оказался? Меня кто-то привез?

— Мы с тобой на трамвае приехали, — Генка усмехнулся. — Ты не только двигался самостоятельно, но и довольно связно разговаривал. Это уже ты дома добавил и тебя развезло так, что я испугался, не до белой ли горячки дело дошло. Ты всю ночь орал и с кем-то порывался драться. Зеленых чертей видел или розовых слонов?

— Ничего не помню, — повторил Медведев.

— Да что ты заладил: «Не помню, не помню», — раздраженно сказал Середкин. — Ты сам хотел дойти до такого состояния, чем теперь недоволен?

— Тем, что не сдох, — тихо ответил Вадим и закрыл глаза. — Очень жаль…

— Э-э, ты в обморок только здесь не свались, башку разобьешь. Пошли в комнату, там на диван можешь падать, сколько влезет, — Генка подхватил его под руку. — Ну, давай, поднимайся, я тебя на себе тащить не собираюсь.

— Погоди, — еле выговорил Медведев, у него снова начались рвотные спазмы.

Так прошло все утро. Генка пытался отпаивать Вадима то молоком, то крепким чаем, но того только рвало все время. Потом Вадим без сил валялся на диване с мокрым полотенцем на голове, а Генка ругал его последними словами:

— Какого черта, я тебя в доме даже анальгина нет! Точно, как медведь, одичал в своей берлоге, совсем спятил! Я думал, хлеще того, что было на прошлый Новый год, уже в своей жизни не увижу, но, оказывается, нет предела совершенству. Ты и в тот раз постарался, но вчера превзошел все ожидания.

— А ты сам тогда в кабинете заснул и дрых на столе, пока я утром тебя не разбудил, — вяло огрызнулся Медведев.

— Заснул, пока тебя дожидался, — Генка обиделся не на шутку. — Ты в бухгалтерии с Ольгой развлекался, я слушал-слушал, ждал-ждал, когда вы закончите, да и отключился.

— Ты все слышал? — Вадим приподнялся на диване, забыв про головную боль.

— Не только слышал, но и видел. — Медведев в ужасе уставился на Середкина, а тот с садистским удовлетворением продолжил: — Вы так увлеклись, что даже дверь не закрыли. Хорошо, что, кроме меня, никого уже не было, а то все сбежались бы на ваши вопли. Просто удовольствие было на вас смотреть, редко когда такое увидишь, тем более живьем, а не в кино. Даже завидно стало, но, понятно, в компанию к себе вы меня не приняли бы, хотя вполне можно было примоститься сзади, пока эта шлюшка тебе отсасывала. Я скромно дверь прикрыл, послушал еще немножко и пошел вниз тебя дожидаться.

— Ты решил меня добить, — Вадим упал на подушку и закрыл глаза. — Я думал, никто об этом не знал.

— Не дергайся, если Родина сама никому не похвасталась, как ты ее оттрахал, больше утечки информации не было. Мобильник у меня, к сожалению, без камеры, а то можно было бы заснять вашу акробатику.

— Я тогда, наверное, с ума сошел.

— Насчет тогда не знаю, а сейчас с тобой, точно, не все в порядке. Ты во что квартиру превратил? В детство впадаешь или в старческий маразм? На стенах рисовать начал, дальше что? Мне когда-то мозги полоскал за Светлану, а сам теперь что вытворяешь?

— Все правильно говоришь, — еле слышно пробормотал Медведев. — Ты вылечился, а я в последней стадии, уже не сопротивляюсь.

— Оно и заметно.

— Скажи, как ты избавился от этого безумия? Я с тобой согласен, мое состояние называется именно так.

— Само прошло. Куда я денусь со своей подводной лодки? Развестись, уйти, а что потом? Людка Стаську совсем испортит, у девки мозгов меньше, чем у Барби, будет, — Генка вздохнул. — Да и Светлане я не пара. Что я могу ей дать? Она из хорошей семьи, умница – два высших образования, красавица, а я – потомственный пролетарий, ни рожи, ни кожи, тихий троечник; до сих пор удивляюсь, как в военное училище поступил и смог его закончить. Середина – она и есть середина. Ты – другое дело, у тебя и воспитание, и образование, отец академик.

— При чем тут мой отец? Я с родителями уже больше десяти лет не живу, когда они уехали, отец только-только докторскую защитил. Вообще, ты какую-то чушь несешь. Не пара… Ты еще слово «мезальянс» вспомни.

— Короче, я на Светлану не претендую, и никто другой, по-моему, тоже: Шурик у нее на побегушках и рад этому, потому что понимает, что больше ничего ему не перепадет, Денька удовлетворился ролью автосервиса, наш Фриц тоже не в счет – его серенады Свете надоели, и он сам это наконец-то уяснил. Кончай заниматься всякими глупостями, поговори с ней напрямик, может, тоже вылечишься.

— Сомневаюсь… — Вадим перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.

— Мне надоело слушать твое нытье, я пошел домой. Можешь напиваться, можешь вешаться, можешь со своего двенадцатого этажа прыгнуть, — Генка разозлился и ушел.

Медведев провалялся на своем диване почти до одиннадцати часов. В голову, казалось, кто-то залил целый чайник кипятка, и она угрожала лопнуть не только от малейшего движения, но и от любой мало-мальски связной мысли. «Нет, я больше так не могу, надо что-то делать, в конце концов», — он набрался смелости, решил извиниться перед Светланой и, превозмогая боль, достал мобильник.

— Да, — раздался в трубке усталый голос.

— Света, здравствуй, это Медведев.

— Я видела, от кого звонок, — в голосе Светланы появилось раздражение. — Что тебе нужно?

— Извини меня, пожалуйста, Светочка, я вчера вел себя, как подонок. Я… я не знаю, что на меня нашло… Я подлец и скотина…

— Что тебе еще нужно? — голос зазвенел от гнева.

— Только одно, чтобы ты меня простила… — Вадим хотел придумать какие-то слова, кроме этих, самых примитивных, но голова не работала, он ничего другого сказать не мог.

— У меня нет ни времени, ни малейшего желания с тобой разговаривать, я сейчас в клинике с Петровичем.

— Когда ты освободишься, когда с тобой можно будет поговорить?

— Никогда!!! Ты уже все сказал, и я очень сомневаюсь, что ты способен на что-то другое! — Вадим никогда не слышал в Светином голосе таких жестких нот. — И вообще, пошел бы ты туда, куда всех обычно посылаешь!

В трубке раздались короткие гудки. Медведев снова нажал вызов. Два длинных гудка сменились короткими. Он повторил вызов. «Абонент временно недоступен», — прозвучало в ответ. Тогда он трясущимися пальцами, все время попадая не на те кнопки, набрал: «Света, прости меня, пожалуйста!» Сообщение осталось недоставленным. Вадим долго сидел в оцепенении, глядя на дисплей мобильника, потом встал и пошел одеваться. Грязный комбинезон валялся в прихожей, обычная одежда осталась на работе; купленный несколько лет назад костюм стал до неприличия тесен, и надеть, кроме безобразно затрепанных джинсов, было нечего, оставалась только форма. Ее Медведев за весь прошедший год надевал лишь один раз – на церемонию открытия института. Он вытащил ее из шкафа и кинул на диван. Завязывая галстук непослушными пальцами, Вадим с омерзением разглядывал себя в зеркале. Он плохо понимал, зачем собрался на работу, но находиться дома не мог.

На улице Медведев тормознул машину и, не торгуясь, согласился с запрошенным до Горелова стольником. Дорога заняла полчаса, за это время он решил, что будет делать: «Подам рапорт. Пусть уволят… Я не смогу больше смотреть Свете, Петровичу, Генке в глаза… Я вообще не должен работать с людьми, тем более, командовать кем-то. Пойду вагоны разгружать… Мне только там место».

Проходя через проходную, Вадим заметил недоуменный взгляд охранника, который ни разу не видел его в форме. Подобные взгляды сопровождали его все время, пока он не добрался до кабинета и не заперся там. С отвращением посмотрев на компьютер, Медведев взял лист бумаги и начал писать. Примерно через полчаса перечитал написанное и пришел в ужас. Все слова, которые пришли ему в голову по дороге на работу и которые казались ему подходящими, убедительными, логичными, на бумаге выглядели нелепо, доводы были жалкими, а мысли убогими. Вадим скомкал лист, кинул его в мусорную корзину и попытался написать по-другому. Получилось еще хуже. Третья попытка провалилась в самом начале. Рука спазматически дергалась, выводя на бумаге жуткие каракули, и фразы получались такими же корявыми.

Медведев сыпанул в кружку побольше кофе и закурил, дожидаясь, пока закипит чайник. «Почти год не курил… Все бесполезно… Ничего не могу, ни на что не способен…» – в тяжелой голове ползали обрывки вялых мыслей. Кофе не помог, тяжесть не прошла, только сердце стало колотиться, как после хорошей пробежки, а в желудок, казалось, насыпали битого стекла. Вадим вытащил из корзины лист с первым вариантом и начал переписывать его заново, стараясь сдержать дрожь в руке.

К концу обеденного перерыва Медведев вошел в приемную.

— У себя? — поинтересовался у секретарши Раисы Николаевны.

Та молча кивнула в ответ и, как показалось Вадиму, осуждающе посмотрела на него.

Черепанов разговаривал по телефону. Увидев Медведева, он рукой показал ему: «Проходи, садись и подожди немного». Пока Вадим оглядывался назад, соображая, не лучше ли ему подождать за дверью, Черепанов закончил разговор.